Вот же…
— Эти дети слишком хитры для своего возраста, — бормочет Кирилл Александрович, кидая взгляд в зеркало заднего вида и криво усмехаясь. — Твое влияние, Дарья Владимировна.
— Чего?! — мое тихое возмущение перерастает в громкое негодование, и я, забывая о сусликах, оборачиваюсь к нему.
— Того, — он меня передразнивает, — кто умудрился за сорок семь, Штерн, за сорок семь человек отметиться на СНО[1]?!
Ну начинается, вспомнили.
Глаза к потолку машины закатываются сами.
— Это было лишь раз.
— И разными почерками.
— Просто признайте, что я талантлива.
И Эль тоже, ибо баллы для народа добывали мы на пару.
Вообще, если разобраться, то в нашей фальсификации сама кафедра и виновата. Нечего в третьем семестре злобствовать и лютовать, валя всех и лишая баллов, а нету баллов — нету зачета, допуска к экзамену и теста, который сдать реальней, чем устный экзамен. Вот и приходилось весь семестр вертеться и искать, где баллы добыть. За СНО их давали, но СНО проводили вечером, в самом удаленном корпусе, поэтому даже из-за баллов ходить получалось не у всех.
Мы с Элем смогли и людей, попросивших, отметить согласились, ибо своих в беде не бросают. Да и причина не приходить была весомая: у них на следующий день стояла бэха и иммунка, к которым готовиться и готовиться, а у нас экономика, на кою было забито еще в сентябре.
Лавров свой синий взор на нашу честную компанию обратил, когда, закусив губу от усердия, я выводила последние фамилии.
И нет, палить Кирилл Александрович не стал, и аннулировать баллы тоже. Он просто возликовал и похвалил, что мы с Элем мечтаем сделать на следующее СНО доклад с видеороликом, и, конечно, видя наш энтузиазм, Кирилл Александрович не смог отказать своим лучшим студентам.
С очень ярким энтузиазмом на лицах мы порадовались полученному — и не благодарите, дети мои! — докладу и с еще большим энтузиазмом вспоминали великий и могучий, пока две недели тратили на видео и поиск материала.
— Талантливо, Дарья Владимировна, ты только огребать неприятности умеешь, — Кирилл Александрович хмыкает, — тебя с Эльвином до сих пор Кулич вспоминает.
Конечно, вспоминает, на то он и Кулич занудный и злопамятный.
— Мы всего лишь заглянули в трупную и сказали: «Ку-ку», — я цежу раздраженно, — мы не думали, что он там с пекусами.
Что вообще за вечер воспоминаний?
Кто старое помянет, тому, как известно, глаз… и вспоминать-то в общем-то там даже нечего.
Мы с Элем просто задержались в кабинете, а Лавров повел всех, как оказалось позже, в музей. Мы же куда все пошли прослушали, поэтому в поисках любимых и родных решили заглянуть для начала в трупную, которая на пути была первой.
И целый семестр в это время там ошивалась либо наша группа, либо никто, поэтому, пребывая в хорошем настроении, мы решили пошутить и заглянуть не молча.
Кто ж знал, что в конце ноября туда чего-то Кулича с пекусами занесет?
— Нет, знаешь мне чисто интересно, а вы какой ответ и от кого ждали, Штерн? — Лавров измывается.
И повторяется.
Спрашивал он это уже, когда Кулич разъяренно прилетел жаловаться и требовать нашей крови. Крови, правда, Лавров ему не дал и вообще холодно заметил, что со своими студентами разберется сам.
Разобрался.
Воспитательные меры Кирилла Александровича ограничились смехом и ехидным вопросом, на который дать достойный ответ мы так и не смогли.
Сейчас мне тоже отвечать не хочется, да и с вечером воспоминаний, пока он еще чего не вспомнил, надо заканчивать, поэтому, сосредоточенно рассматривая свой маникюр, я демонстративно откликаюсь вопросом на вопрос:
— Кирилл Александрович, а как дела у родителей сусликов?
Он понимающе ухмыляется и, к моему удивлению, отвечает:
— Лучше, чем можно было ожидать. Ника в воскресенье звонила. Лекарства доставили, и ногу удалось сохранить, но лечение будет, конечно, еще долгим. Хотя Вик уже пришел в себя, поэтому, думаю, недели через полторы-две можно будет о спецборте говорить и на Родину прямым рейсом.
— Суслики с ним общались?
— Нет, — Кирилл Александрович улыбается, — Ника не дала, он еще слишком слаб, но пообещала монстрам, что в следующий раз папа с ними обязательно поговорит. Они все воскресенье на ушах от радости стояли.
— Они пожизненно на ушах стоят, — я скептически фыркаю.
И Лавров собирается подначить, судя по искривлённым губам и ехидной физиономии, но звонок телефона ему мешает.
Звонит мой.
И звонить Лёнька.
Я не отвечаю, а Лавров едва заметно сводит брови, хмурится и бросает на меня косой взгляд, но молчит.
И за это ему большое спасибо.
Вот только за звонком следует сообщение, от которого у меня вибрируют пальцы, а за ним еще один звонок, и еще…
И равнодушно-безразличный голос Кирилла Александровича вспарывает напряженную тишину:
— Ответь.
Звучит почти приказом, но я медлю, и он усмехается:
— В такси ты бы ответила, а я считай сегодня таксист.
Таксист.
Ибо с настоящим он меня не отпустил, безапелляционно заявив, что тот хам, не умеющий ездить даже по навигатору, и вообще подозрительная личность. По голосу, Кирилл Александрович заверил, это тоже можно определить. К тому же ехать почти сорок километров по трассе, а время — вечер, и совесть Лаврову меня отправить не пойми с кем не позволяет.
Ко всему прочему, «не пойми кого» и не находилось, свободных машин в трех надежных такси не было, словно сегодня вечер пятница, а не вторника.
Поэтому, глядя на время, перепираться с Кириллом Александровичем я не стала. Хочется ему водителем побыть? Пожалуйста.
Я хотя бы пару тысяч сэкономлю.
И с ним, правда, спокойней, чем с неизвестным водителем. И меня даже не пугает, что спидометр стабильно держится на ста сорока, а Лавров виртуозно обгоняет одну машину за другой, словно он сохранился на этом уровне или заключил договор с небесной канцелярией.
Без разницы, он слишком уверенно и спокойно это делает, чтобы бояться.
И от крамольной мысли, что я просто ему доверяю, меня отрывает очередной звонок.
— Ответь, — Кирилл Александрович повторяет с нажимом.
И глядя на него, я послушно принимаю вызов:
— Да?
— Ну и где ты? — голос Лёньки звучит с претензией, и против правил он начинает не с приветствия.
— Я же тебе написала, — я вздыхаю и к окну отворачиваюсь, повторяя, как мантру, что да, Лавров всего лишь таксист, а до таксиста мне дела нет и что он подумает мне тоже без разницы.
— Ты написала, что прилетает эта ненормальная… о господи, я вечно забываю ее кошмарное имя! — Лёня ворчит.
— Квета, ее зовут Квета, — я говорю тише и чувствую, как начинают гореть щеки.
Лавров ведь все равно слышит, и голос Лёньки тоже, потому что звук убавляться отказывается, а Леонид Аркадьевич привык говорить громко.
— Я ж говорю дурацкое имя, — он презрительно фыркает.
— Нормальное, чешское, Квета — чешка, — я едва слышно возражаю, и жар начинает опалять даже шею.
Плевать.
Мне плевать на мнение таксиста, а Кирилл Александрович — таксист, следовательно, мне плевать на мнение Кирилла Александровича.
Л — это логика, кою не зря так любил наш философ.
— Данька, мне все равно кто она, хоть папуас из Новой Гвинеи, — Лёнька раздраженно скрипит, а Кирилл Александрович неожиданно сбрасывает скорость и съезжает на обочину, — я не могу понять: почему вдруг ты должна срываться и ехать встречать ее из аэропорта?! Она что, ребенок маленький?
— Нет, — мой голос звучит призрачным эхом, — она моя подруга, Лёнь. Я ее не видела почти полгода.
— Меня ты не видела почти неделю, но что-то не сильно спешишь увидеться.
Его слова сливаются с осторожным хлопком двери.
Кирилл Александрович вышел.
- Лёнька, я очень хочу тебя увидеть и безумно по тебе соскучилась, но вчера я, правда, не могла приехать. Женьку нельзя было бросить одну, а сегодня Ветка прилетает и нам с ней надо поговорить. Одна ночь и всё. Пожалуйста, Лёнь. Я завтра, обещаю, приеду к тебе.
Вместо ответа Лёнька сопит и напоминает:
— Домой, Данька. Завтра ты приедешь домой. Мы же вроде решили, что живем вместе, а значит мой дом стал твоим, да?
— Да, — очевидное признаю с невольным вздохом.
— Ладно, — помолчав, он все же примирительно вздыхает и смиряется, — встречай свою подругу драгоценную. Ты на такси поехала?
— Да, — соглашаюсь я осторожно.
— Надеюсь, отдать деньги за дорогу у нее совести хватит, — недовольно буркает Лёнька, — ты не миллионер, и я тоже.
— Лёнь…
— Что, неправда? — сердито интересуется он. — Спускаешь деньги на ветер, ей самой добраться было бы куда дешевле. И я все равно не понимаю, что за манера прилетать с бухты-барахты. Она знает, что незваный гость хуже…
Лёнька начинает по-новому, и еще минуть десять я молча выслушиваю пока он выговорится. Про Ветку — это уже заезженная тема, поэтому объяснять, что встречать в аэропорту — взаимная, ибо Квета тоже всегда встречает меня в Праге, традиция бесполезно. Он все равно раздражается и ругается.
Наконец, Лёньчик выдыхается и прощается, желая саркастически хорошего вечера.
Я выдыхаю и телефон аккуратно откладываю.
Кидать его, даже если очень хочется, не стоит. Моя прелесть не виновата, что Лёнька иногда бывает невыносим.
Еще один вздох, и я оглядываюсь в поисках Лаврова.
Где он?
До прилета Квитанции осталось двадцать минут, а его нигде не видно.
И из машины приходится вылезти, чтобы разглядеть шагающего ко мне Кирилла Александровича с двумя стаканами кофе.
Где он их взял?
Вопрос, когда он подходит, задаю вслух.
— Тут заправка, а до нее было не остановиться, не обочина, а сплошные колдобины, — он кивает головой в сторону леса, вручает один из стаканов и огибает меня, чтобы пристроиться на бампер, — ты в курсе, что на заправках самый вкусный кофе?
Лавров смотрит с насмешкой, когда подумав я все же к нему иду, и приглашающе хлопает рядом.
— Штерн, я не кусаюсь.
— Квета скоро прилетит, — я напоминаю и волосы, разлетающиеся от ветра и мчавшихся мимо машин, заправляю за ухо.
— Мы успеем, — он усмехается.
И находиться под изучающим взглядом еще неуютней, чем сбоку, поэтому я прислоняюсь рядом с ним.
Учитывая, как некоторые гонят, да, мы успеем.
— Расскажи, как вы познакомились с ней, — он просит неожиданно.
И моя голова в его сторону поворачивается сама, а брови удивленно летят вверх.
— Что за вопрос?
— Ну учитывая, что твоя подруга живет в Праге и чешка, а плюсом зная тебя, Дарья Владимировна, я уверен, что история знакомства была, как минимум, увлекательная.
Лавров скалится во все тридцать два зуба, и я невольно фыркаю и под ребра его локтем пихаю.
— Вы… вы…
— Я прав?
— Отстаньте, — я буркаю и кофе допиваю залпом.
И в машину возвращаюсь под его смех.
Квету даже в толпе не заметить сложно.
Она яркая.
И мы с ней из разряда контраста. Вета блондинка со светло-серо-голубыми глазами, а я брюнетка и глаза у меня темные. И Димыч, раньше, нас шутливо называл Север и Юг.
Сейчас Север по имени Квитанция на север совсем не похожа, ибо волосы у нее почему-то черные, и пока у меня разрываются и снова сходятся шаблоны, Квета радостно визжит на весь аэропорт:
— Дарийка!!!
Она меня подхватывает, почти душит, и под явно ошеломлённый взгляд Лаврова мы выкруживаем какой-то странный танец:
— Ты бы видела свою рожу!
Одним движением черные волосы летят на пол, и я возмущенно даю ей подзатыльник.
— Квитанция, ты квитанция!
— Что?! Как ты меня назвала?!
Объятья лучшей подруги становятся еще более удушающие, но я только смеюсь:
— Где твой багаж, чудовище?
— Тут, — Вета легкомысленно машет себе за спину, — один милый молодой человек оказал мне невероятную любезность…
Ее голос меняется, становится более глубоким, чуть покровительственным и высокомерным, и я с легкостью узнаю попытку передразнить Кветину бабушку — пани Власту.
— У пани Власты получается куда лучше, а тебе, милая, еще учиться и учиться, — я тоже парадирую ее голос.
И мы переглядываемся и хохочем.
— Дарийка, я так по тебе соскучилась.
Мы снова обнимаемся, и Квета готова еще что-то сказать, но маячивший рядом Кирилл Александрович привлекает ее внимание.
— Это с тобой? — меня спрашивают шепотом заправского шпиона и толкают в бок.
— Да.
— Класс, — Ветка меряет его оценивающим взглядом, отказывается смущаться под ответным ироничным и бодро рвется знакомиться, громко вопрошая. — Дарийка, это кто?
— Это… — ироничный взгляд перемещается на меня и помогать мне не спешат, а я растеряно пытаюсь подобрать слова.
Это, это…
Правда, кто он мне?
Препод? Наниматель? Таксист?
— Ясно, — Квитанция насмешливо констатирует, и уже по ее интонации ясно, что дома будет допрос с пристрастием. — Имя хотя бы есть? Дарийка, я воспитанная, я людей местоимениями не называю.
— Кирилл Александрович, — я его представляю и указываю на Ветку, — а это моя подруга, Квета.
— Очень приятно, — Ветка чинно протягивает руку и с любопытством его рассматривает, — можно, Вета. А мне можно вас Кириллом и на ты? Официоз — это не мое.
И даже не врет.
В одном предложении Квитанция и официоз сочетаются только с частицей «не».
— Можно, — Лавров усмехается и переводит веселый взгляд на меня. — Даша сказала, что история вашего знакомства очень увлекательная. Жаль, она рассказать не успела.
— Правда?
— Квета, тебе еще багаж забрать надо, — я напоминаю с нажимом.
Впрочем, зря.
Ветка все понимает и без этого, усмехается и, растерянно хлопая глазами, разочаровывает Кирилла Александровича:
— Не переживай, будет время, Даринка расскажет. И миль пардон, я на минутку за чемоданами!
Она ускользает также неожиданно, как и появилась.
— Что, съели? — язык я показываю прежде, чем понимаю, что не стоит.
Преподам языки не показывают.
— Да я не особо и ждал, — Лавров ухмыляется и, подхватив по руку, указывает на выход, откуда уже радостно машет Ветка. — В твоем исполнении будет послушать гораздо интересней.
— Вы самонадеянный, Кирилл Александрович.
— Я самоуверенный, Дарья Владимировна. И пошли, пока она весь аэропорт на уши окончательно не поставила.
[1] СНО — студенческое научное общество
Глава 19
Ветка усаживается на заднее сидение и кидает рядом рюкзак, всем видом демонстрируя, что все места в последнем ряду заняты и траекторию мне следует поменять и сесть вперед.
Моя подруга все же зараза.
И трещотка.
Всю дорогу до города она взахлеб рассказывает о Норвегии, в которой провела два месяц и успела, кажется, посетить всё, включая Шпицберген.
— Клянусь, я не видела ничего прекрасней в своей жизни! Там красота, от которой перехватывает дыхание, и стоя на краю скалы ты властелин всего мира, — Ветка счастливо и крайне заразительно смеется, и не ответить на ее смех невозможно, — и там очень много птиц, а еще я там видела китов и белух, когда мы плыли на шхуне. Помнишь, мы читали «Два капитана», Дарийка? Наша шхуна тоже называлась «Святая Мария», это было дикое совпадение! И там есть «Фрам», ну как та, на которой плавали Нансен и Амундсен! И, представляете, я участвовала в охоте на нерпу!
Кветка шумно и весело копошится, забавно ругаясь себе под нос, придвигается ближе и сует мне свой телефон с фотками:
— Вот, смотрите! Я очень удивила гида, он был русский, когда сказала, что по-чукотски главная и лучшая нерпа — ларга — называется лыгэмэмыл. Оказывается, он не читал Рытхэу! И еще он забавно краснел, потому что думал, что я не понимаю по-русски! — Ветка довольно хохочет, людей она шокировать обожает, и пристает к Лаврову. — Кирилл, а ты читал Рытхэу? Мне его Дарина давала, она год болела Севером! Даже собиралась уехать жить в Анадырь или Гренландию.