А потом мир изменился, и я стал единым целым с Ксенией.
А она была здешней землей — упругими пластами дерна, и крепкими корнями растений, сплетающимися между собой, черноземом, и песком, и камнями.
Земля знала все, что с ней делали. Земля помнила все. Ее не интересовали люди и их глупые дела — но она могла рассказать.
Я ощущал Ксению, удерживающую и направляющую единение. В меньшей мере ощущал Сергея и Илью — их силы в ритуал ушло не много, они выступали скорей опорой, точками равновесия. И я полностью ощущал эту землю.
Так себе удовольствие.
Ксюша напряглась, «задавая вопрос» нашей «свидетельнице» и усилием воли удерживая концентрацию на ответе, — и земля кладбища перед нашим общим мысленным взором расцветилась загорающимися и гаснущими метками ритуалов.
Вот отмерцал след проведенной сегодня эксгумации. Вот волной прошел обряд магической зачистки, затопив землю в границах кладбищенской ограды от края до края. А потом… Искры вспыхивали и исчезали — оставаясь выжженными в моей памяти. Все будет нужно досконально проверить и исследовать, но на первое время понимание, что и где искать, очень облегчит задачу.
Я вглядывался и вглядывался в открывшуюся картину, чтобы надежнее утвердить ее в памяти, — и потому не сразу заметил, как сбоку от меня подкосилось и упало на траву тело.
— Сережа, скажи мне, ты дурак? Мы еще когда договорились: если мне нужно, чтобы вы впряглись силой в ритуал, я предупреждаю об этом отдельно! При нашей с вами разнице в потенциалах я твою силу замечу, только если ты вскроешься в процессе!
Свердлова пилила подручного, попутно приводя его в чувство. Он явно предпочел бы упасть в обморок и переждать выколупывание мозга без сознания, но кто ж его спрашивал.
Я в воспитание не вмешивался: разложив на ближайшем поминальном столике план кладбища, я скрупулезно переносил на бумагу то, что увидел. Проведенный Свердловой ритуал не давал особого представления о характере совершенных магических действий, но один признак отслеживался четко: имелось ли при проведении ритуала «нарушение целостности почвы». Так вот — судя по всему, в двух третях случаев вскрывалась могила. И это уже не шутки. Это уже и близко не легальные-полулегальные обряды, проводимые на кладбище, — все, что касается человеческих останков, это однозначно серый, а то и черный список.
Что здесь творится вообще?
Мои размышления прервал зуд телефона в виброрежиме.
Илья, который счастливо избежал головомойки и держался поближе ко мне (по принципу «подальше от Свердловой»), сделал шаг в сторону и, выудив мобильник, прижал его к уху:
— Да, любимая!
Говорить негромко, но притом не шепотом — это большое искусство, и этот Ксюшин подчиненный владел им виртуозно: его голос звучал проникновенно, а не «я влез в чужую хату, не могу говорить, а то повяжут».
— Нет, у нас все в порядке. Мы уже закончили, сейчас минутка занимательной проктологии закончится, и сворачиваемся.
Я невольно прислушался к чужому разговору. Собеседница Ильи, видимо, тоже заинтересовалась чудесным определением, потому что Илья пояснил ей, а заодно, так уж вышло, и мне:
— Да Ксюня из Сереги рыцаря выковыривает.
Какого?..
— Того, который у него в заднице взыграл! — приглушенно хохотнул Илья в трубку и тут же перешел на серьезный тон. — Нет-нет, милая, с Серым тоже все в порядке! Да у нас сегодня вообще увеселительная прогулка: Ксюня какому-то хлыщу из инквизиции экскурсию устраивала. Ну что ты, родная, ну какой боевик? Исследователь какой-то, из умников. Мы его по кладбищу поводили, пару простеньких обрядов показали, так ему, представляешь, чуть дурно не стало… Ну, кабинетный работник, что с него взять! — убедительно вещал в трубку Илья, а я ухмылялся все шире.
Это вранье знакомо каждому оперативнику, сам сколько раз убедительно заливал очередной подружке: «Я сегодня не приеду, бумажной работы скопилось выше крыши!» от создателей «Ну какая опасность, милая, я ж на работе ничего тяжелее ручки не поднимаю!».
— Да-да, ты права, теоретик, — тем временем подтвердил догадку своей половины ушлый Илья и хохотнул: — Не, ну практикой с ним, похоже, Ксюня занимается! Да, родная. Хорошо, скоро буду. Кстати, ты про кладбище ничего интересного не знаешь? Про новое, Красницкое. Нет? Ты по старому больше? А кто по новому ориентируется, не подскажешь? Никто?.. Нет-нет, искать не надо, это я выслужиться перед начальством хотел — ну да не судьба, значит… Не волнуйся, милая, ложись спать. Да, скоро буду.
Он убрал телефон и, повернувшись, пояснил мне извиняющимся тоном:
— Жена. Волнуется!
Я только усмехнулся и покачал головой: ну надо же, мне стало дурно от пары обрядов! Хорошо хоть не наплел, что меня в кустах вывернуло, с этого сталось бы!
— Чутье у твоей жены! — уважительно отметил я.
— Угу. Любит. Переживает. Хотя бывает, что не всегда это и удобно… Но вот что характерно: моя Танька со всеми более-менее постоянными практиками в городе общается. И говорит, что не припомнит, чтобы кто-то на регулярной основе здесь работал… Может, пусть все-таки аккуратно порасспросит своих?..
Я покачал головой: не надо. Не хватало еще гражданское лицо в расследование впутывать. И преступника спугнет, и сама подставится…
Но картина вырисовывалась все интереснее.
Летом светлеет рано, а мы еще и провозились часов до пяти, по горячим следам перенося на карту метки из обряда, — поэтому домой ехали облитые утренним солнцем, которое вовсю намекало, что уж сегодня оно нам задаст. Благо сторож так и не осчастливил нас визитом — кому нужны ряды безликих табличек, где нечего украсть, а значит, нечего и сторожить? Отвести ему глаза, конечно, не составило бы труда, но этого не потребовалось.
— «Ксюня»? — многозначительно поинтересовался я у Свердловой, когда мы загрузились в машину и тронулись с места.
— Иди к черту, — светски отозвалась Свердлова.
— Нет, ну серьезно! Ксюня?!
— Соколов, — с великолепным презрением, написанным на лице, повернулась ко мне Ксения. — Они — друзья детства. Им — можно. А ты еще раз меня так назовешь — и язык отнимется!
Судя по слабому колыханию силы, Свердлова была вполне готова перейти от слов к делу, и, чтобы не пришлось потом ее сажать в тюрьму, тему я закрыл.
Но гнусную ухмылку с лица не стер.
На кладбище я с трудом подавил мстительный порыв среди ночи связаться с отцом Власием, вывалить ему на голову добытую информацию тоном «Я же говорил!» и получить-таки наконец свое подкрепление, а теперь мысленно составлял доклад таким образом, чтобы это «Я же говорил!» там чувствовалось, но так, будто это не я сказал, а оно начальству мерещится.
От непростой задачи меня отвлекла Ксения, неожиданно скомандовав:
— Вот здесь остановись!
Я послушно приткнул машину возле торгового центра, похоже, круглосуточного, и только потом поинтересовался:
— Зачем?
Ксюша взглянула на меня, как на убогого:
— Максим, у меня стресс! Я этой ночью могилу вскрывала, а вечером вообще — готовила! Мне необходимо успокоительное.
Я понимающе ухмыльнулся — и ошибся. Потому что пошли мы не к торговому центру, а к стихийному фермерскому рынку, спозаранку собравшемуся рядом с ТЦ.
Выяснилось, что успокоительное Свердлова предпочитает не в бутылках, а в берестяных лукошках, расфасованное по два килограмма и одуряюще пахнущее клубникой на весь салон.
Кстати, отличное было мясо по-французски!
Глава 9
Ксения
Иногда бывают дни, когда женщине надо бу-бу-бу.
Чаще всего они совпадают с месячными, но бывают и выдающиеся случаи.
У меня, к примеру, выдался сегодня.
И основная сложность совместного существования с кем-то в общем пространстве заключается в том, что, когда тебе надо бу-бу-бу, ему может быть нужно совершенно иного. Общаться, к примеру. Или секса. Или жрать.
Большая часть отношений (по крайней мере, у меня) разваливается именно из-за того, что в тот момент, когда один из партнеров остро нуждается в одиночестве, второй не понимает намеков и ломится в личное пространство.
Нарычав на Макса, который предложил мне помощь, я тщательно разделила ягоды пополам в две тарелки. Получилось ровно. Критически изучив получившийся натюрморт, я отобрала несколько ягод у Макса и переложила себе: нечего! Он в мой город такую гадость притащил, заслужил!
После этого тщательно прополоскала свой килограмм и ушла в спальню. Дверь, демонстративно хлопнувшая и не открывшаяся, недвусмысленно намекнула: не влезай, убьет!
Нужно было залезть в сеть проверить почту, обработать заказы, просмотреть отзывы и комментарии и облизать клиентов и случайных мимопроходилов…
Я сидела в постели и ничего не делала. На ногах у меня стоял поднос, а на нем — две миски. Полная, с клубникой, и пустая, для ягодных хвостиков.
Ксюня… Ксюня!
А я, может, и не против!
Вот только… вот только уедет кое-кто в свои столицы.
А катись оно все покатом! Пробьемся.
Я медленно растирала по небу очередную ягоду и смотрела в окно, где вовсю неистовствовало утро.
Медитативное занятие.
Когда минут через двадцать Макс нарушил мое одиночество осторожным стуком, я свирепо рявкнула:
— Что надо?!
Вместо ответа он приоткрыл дверь и, не входя, бросил в меня мороженым.
Дверь снова закрылась. Холодный, в капельках конденсата брикет эскимо на палочке остался лежать на постели рядом со мной.
Так как вставать за ложкой и тарелкой было откровенно лень, пришлось использовать то, что есть. Вытряхнув плодоножки на поднос, я протерла освободившуюся миску и переложила в нее мороженое. За ложечку сойдет палочка от эскимо.
Кажется, жизнь налаживается. Потому что, макая клубничину в мороженое, смотреть в окно куда приятнее.
Чуть позже, когда мороженое и хандра закончились, а клубника еще нет, я приняла героическое решение выползти к людям.
Людь на кухне творил какое-то колдунство: булькали на плите кастрюлька и сотейник, в раковине в дуршлаге стекали вымытые овощи, а на обеденном столе скромно приткнулся в углу инквизиторский ноутбук — здоровая серебристая зверюга.
Сам великий колдун с сосредоточенным видом пробовал варево из кастрюльки на соль, перец и лавровый лист — по крайней мере, эти специи выстроились ровным рядком, как на парад, у него под рукой.
Сгрузив поднос на разделочный стол и трепетно прижав к боку миску с недоеденной клубникой, я последовательно сунула нос везде: в огурцы и редис в мойке, картофель на плите…
— Окрошка, что ли?
— Угу.
— Это ты зря, — с бывалым видом предрекла я. — Мы из-за рецепта передеремся!
— Я тебе уступлю, — ухмыльнулся Макс.
— Нет уж, дорогой, я уже настроилась!
И, на пару оборжав бородатый анекдот, мы вполне мирно поделили работу: Максу достался редис, а я, бдительно отодвинув подальше от инквизитора клубнику, крошила огурцы.
— Я написал в Орден. Отправил подробный отчет и запросил помощь. Пока нет ясности, связаны события на кладбище с нашими убийствами или нет, веду дело я, а там видно будет. Но обещали прислать специалистов в качестве подкрепления.
— А там, глядишь, ты раскроешь дело, и выйдет прекрасная экономия ресурсов, — ехидно поддакнула я.
— Этот расклад близок к идеальному, — благосклонно согласился Соколов.
А я только в этот момент заметила, что он режет отварную грудинку. Грудинку! На окрошку!
— Фу, Макс! Окрошка должна быть только с колбасой!
Короткая битва — но подлый инквизиторишка как будто весь покрылся локтями, бедрами и спиной, и все это вместе не подпускало меня к возмутительному продукту.
— Макс, я серьезно! Макс, отдай! Макс, ты обещал мне уступить!
Бесполезно.
А, нет, полезно!
На последних словах Макс хохотнул:
— А ты обещала драку, дорогая!
И нырнул в холодильник, чтобы вернуться к столу с варенкой.
— Ты с ума сошел?! А грудинка? Не пропадать же добру! — отобрав и вернув колбасу на полку, я сделала вид, что не замечаю, как он смеется надо мной одним взглядом. — Режь давай! Что про кладбище думаешь?
— Думаю, что меток многовато, процесс там был явно поставлен на поток — раз. Почистили его совсем недавно, и подозреваю, что это напрямую связано с моим приездом, и если я прав, то это было сделано очень оперативно — два. Ну и то, что рассказал твой Илья. Если его жена не ошиблась, то крапивинские практики почему-то обходят стороной это кладбище — три. И это пока все. Ну и теперь точно ясно, что Картовская входит в серию, и значит, нужно искать еще один труп, с высокой долей вероятности он случился в конце апреля — начале мая… Если его не нашел док, когда собирал сведения, значит что?
— Значит, он выбивается из ряда, — предположила я. — Как было с Наташкой: ножевое ранение было не одно, а три — и все, в поле зрения Левковского не попала.
— Ну, у Картовской и другие отличия были, но в целом ты права. Хотя есть и другие варианты: например, тело еще не нашли. Или в апреле-мае он убил где-то в другом месте. Слушай, ну что ты так крупно режешь?!
— Нормально я режу! — я отпихнула Макса, зажала смешанный пучок из зеленого лука, укропа и петрушки поудобнее и продолжила работать так, как мне нравится. — Но вообще-то, морг у нас один на все окрестные районы…
Соколов кинул:
— Вот именно. Если бы наш труп объявился где-то поблизости, все равно попал бы только туда. Значит, либо уезжал на приличное расстояние, либо тело не нашли.
— Либо выбивается из системы. Кстати, по поводу Миргуна. Я поспрашивала знакомых по поводу его бывшей подружки. В общем, они идут от корня Пакулиных. Я покойного деда Пакулю почти не знала, но бабушка Тоня и бабушка Ганна о нем были не очень хорошего мнения. По их словам — склочный был мужичонка и подловатый. Дальше — почему его дочь и внучка не инициированы и даже не в теме, судя по всему, сказать никто не смог, но они обе одаренные. Скорее всего, слабые, но это так, в порядке предположений. Я это к тому, что если мать Миргуновской подружки пошла в отца… То, скорее всего, у Дмитрия были все причины составить не слишком лестное впечатление о ведьмах. Допустим, он пришел извиняться, как он нам и сказал. Дверь ему открыла мама и, не выясняя, зачем обидчик дочери пришел, высказала ему все, что думала, со всей пролетарской прямотой.
— Случился конфликт, — Макс задумчиво сжевал стебелек укропа и продолжил развивать мою мысль. — И так психически не очень стабильного Миргуна сорвало с нарезки, и вместо извинений получился экшн с вызовом милиции и принудительной госпитализацией нашего героя в психдиспансер. В принципе, вполне достаточная причина, чтобы неприязнь к одаренным закрепилась и, возможно, даже перешла на новый уровень…
Стукнули о стол тарелки: Макс смешивал окрошку в кастрюльке из полюбившегося ему набора, пока я расставляла посуду.
— Я не знаю, с чем ты предпочитаешь, поэтому купил на всякий случай квас, минералку и кефир, — предупредил меня Макс, когда я полезла в холодильник за заливкой и сметаной. — А мне тан возьми.
Вообще-то, я предпочитаю с сывороткой, но тан — почти та же самая она, так что пойдет.
— А что ты думаешь насчет Шипуриной? — я подставила тарелки, и инквизитор щедро отмерил в каждую смеси. — Все, мне хватит!
— Пока ничего. Нужно проверять, как и Миргуна. Вероятность невелика, но исключать нельзя.
Макс понаблюдал, как я мучаюсь с бутылкой, пытаясь открыть слишком прочно сидящую пробку, отобрал ее у меня и одним движением свернул ей горло. Закрыл обратно, взболтал, открыл, разлил.
— Спасибо! — остановила я его, когда сочла, что достаточно, и вернулась к обсуждению. — Макс, ключевой момент в действиях Шипуриной — добровольность жертвы.
— Не факт. Вчера ради спасения пациента она была согласна переступить черту в малом, а сегодня… Все зависит от того, какова для нее эмоциональная ценность конкретного пациента.
— А вот и нет! Вот тебе еще одна сплетня, — лишняя посуда отправилась в раковину, продукты — в холодильник, а мы наконец-то уселись и взялись за ложки. — У Шипуриной проблемы по части деторождения. Она не первый год пытается завести ребенка. Мы примерно одного возраста, и, скажу тебе по секрету, давление она наверняка испытывает похлеще, чем глубоководный батискаф, и со всех сторон. Тут тебе и часики, которые тикают, и дар, который надо передать, и черт в ступе. Только если я к детской теме ровно дышу, то Лидка еще и сама хочет детей.