— А раньше ты не могла вмешаться? — Катарина отчаянно терла щеку.
— Могла, но зачем?
— То есть, незачем? Этот… эта… с-скотина…
— Была пьяна, судя по тому, что мне донесли.
— И что? Это его оправдывает?
— Нет, это позволяет взглянуть на него со стороны, — Джио явно не чувствовала себя виноватой. — А то мало ли, вдруг он и вправду тебе понравится.
Еще чего.
Катарину била мелкая дрожь. И ей пришлось обнять себя, чтобы хоть как-то успокоиться.
— Это… ты… подстроила?
— Если о том, что бренди ему отнесли вместо бокала бутылку, то да, моя вина. А все остальное — его собственная фантазия.
— А я?
— А тебе пора научиться защищать себя. И ты справилась.
Наверное.
Но почему Катарине так плохо? Она закрыла глаза, коснулась стены, говоря себе, что она в своем доме. Что эта стена надежна. И дом тоже надежен. И собственной волей Катарина вполне может выставить из него любого… именно так. Она хозяйка. Она и только она.
— Вот так, дыши глубже.
— Терпеть не могу пьяных. Генрих в последние годы… ты помнишь.
— Помню, — щеки Катарины коснулся платок. — Вот так лучше. И улыбнись. Генриха больше нет. Джон… его тоже нет. К счастью.
Верно, к счастью.
Там, во дворце, он бы в конце концов не сдержался. Их неслучайные встречи, раздражавшие столь многих. Беседы о вещах, что понятны лишь тем, кому довелось смотреть, как выглядит эшафот, кто знает, о ком плачет первая королева и слышал, как вздыхают в Королевской башне призраки.
Его доброта.
Ее слабость.
Плохое сочетание. Очень плохое. И Катарина ушла вовремя.
— Отец тоже остался позади. И тебе нужно учиться жить самой. А это не так и просто и далеко не всегда приятно.
— А если бы он… если бы попытался…
— Тогда я бы его убила. И в этом конкретном трупе не было бы ничего тайного или загадочного.
Катарина вяло улыбнулась.
— Как думаешь, мне стоит вернуться к пруду?
— Думаю, что этого от тебя ждут. Женщинам положено быть любопытными.
— Тогда… — она вздохнула. — Я поднимусь к себе. Если кто спросит, скажи, что я расстроена, больна или вообще при смерти. Просто не хочу никого видеть и вообще.
Джио кивнула. И руку подала. Правильно. Оказывается, если отпустить стену, то сил у Катарины не останется. А вот в комнатах хорошо.
Там, за чертой подоконника, горит весна. И зеленеет сад. В нем черемуха, малина и сирень — где-то она есть, ведь ветер приносит тонкий ее аромат, понять бы где еще. И Катарина, забравшись на подоконник, погладила темную ладонь плюща.
Вздохнула.
Закрыла глаза.
Тетушка Лу устроит скандал? Или наоборот будет рыдать и вымаливать прощение? И как поступить? Простить? Нет, это глупо. Кевин не показался Катарине человеком, способным переступить через обиду, пусть и вымышленную. Он не забудет того, что полагает унижением, а значит оставлять его в доме просто неразумно. Тетушка… если ей так хочется быть с сыном, пусть и убирается с ним же. И Гевин следом, ибо одинокому мужчине не следует задерживаться в доме молодой вдовы.
Катарина улыбнулась.
А ведь неплохо выходит. Сугубо теоретически. И артефакт сработал. Катарина коснулась невзрачной с виду капельки. А потом решительно слезла с подоконника и открыла альбом.
Хватит бездельничать.
Она перелистнула страницы с рунными узорами, вид которых не вызывал ничего, кроме головной боли, и потерла виски. Нет, с этим Катарина пока не готова работать. Может, позже? Тогда с чем? Она вытащила свой ящик, в котором хранился инструмент, кое-какие заготовки, изрядно запылившиеся за годы бездействия, и камни.
Вот он.
Кусок молочно-белого нефрита, теплый и с виду, и наощупь. Длинный и узкий, и оттого формой своей некогда казавшийся неудобным. Катарина, помнится, долго маялась, не решаясь распилить камень. Все ее нутро протестовало против этого, в общем-то весьма логичного поступка.
И выходит, она знала наперед?
Или высшие силы подсказали? Или скорее просто совпало одно к одному.
Она смахнула легкий налет пыли.
Флейта… кто делает флейты из камня? В них не будет ни жизни, ни звука, но почему-то Катарину данное обстоятельство ничуть не смущало. Она подвинула к себе альбом, положила на лист камень и парой штрихов отметила края.
Вот так.
И нужно… да, нужно, чтобы эта флейта была красивой. Как Джио. Никто не понимает, насколько она на самом деле чудесна. А Катарина видит. Она закрыла глаза, представляя будущее творение, в котором не останется места магии иной, помимо созидательной, но это тоже было неважно.
Вдох.
И выдох.
Кусочек угля касается белого листа, оставив легкий штрих. И второй. И третий… и руки Катарины, оказывается, скучали по этому нехитрому действу. Они спешили восполнить потерянные годы, создавая образ будущего… артефакта?
Нет.
Никаких расчетов, никаких схем. И рун тоже не будет, ибо руны придуманы людьми, а Джио… она просто инструмент потеряла.
Хрупкий, как зимние узоры на стекле.
Невозможный.
И спрятанный в камне. Теперь, когда будущая флейта обрела плоть, Катарина видела ее. И взяв камень в руки, прижала к сердцу. Вся ее суть трепетала, предвкушая работу, и Катарине приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы сдержаться.
Не сейчас.
За окном уже темнеет, а ночь — не лучшее время. Да и голова ныла. Руки стали черны, пусть на камне эта чернота и не оставалась. Угольная пыль попала и на юбку, и на рукава, и кажется, так уже случалось, давно, в той, прошлой жизни, когда Катарина слишком увлекалась работой.
Выходит, снова…
Она прижала камень к щеке.
— Скоро, — пообещала ему Катарина. — Скоро я тебя отпущу, если не забыла, как это делается.
Разум молчал. А тело шептало, что ничего-то оно не забыло, и если Катарина решится, если готова потерпеть боль, самую малость, то нужно лишь начать.
— Нет, — она ответила самой себе, возвращая нефрит на место. — Завтра. Или послезавтра. Но сейчас уже поздно. И ужин, наверное, подали.
Останки, освобожденные из плена одежды, которой нашлось место на соседнем столе, выглядели донельзя жалко. Голову Кайден уложил рядом. Он аккуратно отмыл волосы, стер с лица остатки плоти, которая скорее мешала, высвободив чистую светлую кость.
— Позволишь? — Гевин в чужом доме держался подчеркнуто вежливо. И Кайден склонил голову и отступил от стола.
Он наблюдал за тем, как Гевин снял дублет, закатал кипенно-белые рукава рубахи, выставляя гладкую безволосую кожу рук. По ней узором чешуи расползались родимые пятна.
— Да, матушку они несказанно раздражали. Она все пыталась вывести, то мази прикладывала, то сок чистотела. Как-то даже известью пыталась прижигать, — Гевин взмахнул руками, пошевелил пальцами. — Именно тогда я понял, что быть нелюдью — так себе удовольствие.
Сейчас он выглядел спокойно и даже расслабленно. Руки скользили над телом, и разбухшая плоть сжималась, чтобы осыпаться прахом.
— Что-то оставлять? — Гевин дошел до колен.
— Нет, чисти все.
— А это?
— Я запечатлел, — Кайден вытащил из шкатулки кристалл. — Да и свидетельства будет достаточно. Хотя… просто высушить сможешь?
Гевин кивнул.
— И как оно… вышло?
— Про меня? Точно не знаю. Матушка долго и старательно делала вид, что я обыкновенен. Я и сам так думал до… одного происшествия. Но это личное.
Иссыхая, плоть становилась серой и хрупкой, она походила на бумагу, которой обернули кости. И теперь дыра в животе больше не гляделась страшной. А вот кое-что необычное Кайден заметил.
Он осторожно прикоснулся к хрупким краям.
Раздвинул их — сухая ткань трещала — и сунул руку внутрь.
— Это выглядит отвратительно, — соизволил сказать Гевин.
— Это изначально отвратительно, — согласился Кайден, ощупывая сухую камеру. Плохо, что тело столько пролежало, и внутренние органы его расползлись, растворились в воде, а потому сложно оценить степень повреждений. — Но и еще немного странно.
— Что именно?
— Слишком маленькое отверстие. И само тело… если взглянуть отстраненно, оно почти не изменилось. Ты когда-нибудь видел коконы болотников?
— Нет. И не горю желанием.
— А мне доводилось. Лет этак десять тому. На зачистке. Небольшая деревенька к северу от Бристона. Углежоги, рыбаки… углежогов больше. Уж не помню, чем они на себя внимание обратили, там матка была молодой, жадной, не умела сдерживаться, вот и взяла людей больше нужного.
Он ощупывал опустевший кокон изнутри, прикидывая, сумеет ли извлечь его, хрупкого, и сохранить.
— Меня Дуглас взял. Посмотреть. Опыта набраться. И вообще… делом занять.
Под пальцами ощущались тонкие волосяные стены. И Кайден, подцепив когтем нить, потянул на себя, медленно и осторожно. Пусть болотники и плели на диво крепкие нити, но все же пролежала она долго, да и кокон был старым.
Оттого ли и нить была похожей, но слегка иной. На солнце она поблескивала металлом, точь-в-точь как та самая платина, из которой был сделан венец.
— Магов вызвали после того, как исчезла деревня… не та, соседняя… полностью… и люди, и скот крупный… тогда-то и заподозрили, что дело вовсе не в разбойниках. Имущество-то осталось.
Гевин наблюдал, склонив голову набок.
— Окружили. Выставили стену. И пошли. Мы на них, они на нас. Болотники — твари быстрые. А главное, до последнего не скажешь, человек перед тобой или тварь подменная.
Нить тянулась. Медленно, осторожно, но все же.
— Я девицу встретил. Сидит вся в слезах, заливается… мол, сестрицу младшую в воду утащили. Я спиной повернулся, а она как прыгнет… еле успел, — Кайден дернулся от неприятного воспоминания, вновь почудилось прикосновение ледяных пальцев к шее. — И сильные, главное, еле стряхнул.
Нить впилась в пальцы.
— Я ей шею свернул, а она все равно продолжала дергаться… потом брюхо лопнуло и вылезло это… таких с полсотни положили. Маги сразу жгли, не особо разбираясь. Дуглас сказал, что, когда заражение идет, то велика вероятность выпустить кого-то, в ком болотник затаился. А там уж вызреет до матки. И по новой все… из болота поднимали коконы.
…сизые, влажно поблескивающие, будто в шелковых саванах. Один за другим. И снова, и снова… саваны вытаскивают на зеленую траву, которая кажется слишком уж яркой, и целители мечутся между ними. Водят руками. Замирают, вслушиваясь в то, что творится внутри.
А после отступают.
Один за другим. И тогда за дело берутся огневики.
— А если там кто живой? — тогда Кайдену было и любопытно, и страшно, и еще странно, что люди вот так не попытаются даже вскрыть эти шелковые комки.
— Живой, — согласился Дуглас. — Ясное дело, живой… только помочь им можно, пока кокон внутри не прорвался. А как личинка дозреет, пойдет жрать плоть, то уже все. Им-то даже облегчение выйдет. Они ж чувствуют все. Шелохнуться не могут, а чувствуют…
Кайден судорожно выдохнул.
Надо спешить.
Яйца, отложенные в конце весны, уже начали вызревать, а стало быть, в запасе не так много времени.
— Погоди, — Гевин встал рядом и пальцы его, покрывшись мелкой чешуей, легли под нить.
— Не порви только.
— Я с золотом руками работаю, а это попрочнее… ты знаешь, что за такую нить можно выручить и весьма неплохо.
— Не знаю.
— Если не нужна будет, то выкуплю.
— Посмотрим… странно то, что камера мелкая… слишком мелкая. И тело не выглядит истощенным. Его не упаковали, как должно… почему?
— Не было, кому?
— Возможно, — согласился Кайден. — То есть, теоретически, девушка сохранила способность двигаться. Говорить. Скорее всего ее мучили боли. Если обращалась к обыкновенному целителю, ей бы прописали травяной настой, или средство от кишечных колик. Человек одаренный сразу бы понял, в чем дело… хотя… есть мнение, что некоторые особи, причем именно старые особи, обладают способностью менять носителя. Более того, делают это довольно-таки легко.
Нить казалась бесконечной.
Она ложилась виток за витком, укрывая чешую сизым шелком. И гляделся тот вполне себе мирно. Безопасно даже.
— Правда, подобное убежище является все одно временным, поскольку тварь продолжает поглощать и жизненные силы, и соки тела. В «Большой книге тварей водных» Чарльстона подробно описан случай…
— А у тебя она есть?
— В библиотеке.
— Позволишь заказать список? — Гевин поскреб палец и пожаловался. — Жжется… так должно быть?
— Нет, — вынужден был признать Кайден и, отпустив нить, посмотрел на собственные пальцы. По белой коже проступили длинные алые полосы, будто ожогов. — Скидывай!
Повторять не пришлось.
Комок шелка, упав на плоть, вяло зашипел и расползся серой массой.
— Твою ж… — Гевин потянул руку ко рту, но получил по пальцам. — Спасибо.
— Не за что, — Кайден снял с полки банку с жемчужным порошком. — Возьми. Будет неприятно.
— Сталкивался уже?
— Нет, но… Чарльстон пишет, что со временем паутина тварей становится весьма ядовита. И чем старше, тем ядовитей.
Порошок слегка унял боль, хотя полосы на коже потемнели и набрякли. Гевин тоже поморщился, его ожоги были глубже, а стало быть, и болело сильнее.
— То есть, старая?
— И опытная, — согласился Кайден. — Вот только… не понятно, что она здесь забыла. Девушка ведь не из бедных. Где она подцепила погань, мы не поймем, пока не установим, кем она была…
Тело на столе молчало, только высушенная плоть медленно истлевала под действием яда.
— Но тварь заставила ее приехать сюда. Довела до пруда. И сбросила тело…
Мелькнул раздвоенный язык, правда, пальцев так и не коснулся.
— Караваны стали пропадать раньше… — заметил Гевин.
— Да. И это тоже не понятно. Совпадение?
— Сомневаюсь.
— Тогда… тварь просто возвращалась к своим? Сперва здесь поселился кто-то… мы мало знаем о болотниках. Но Чарльстон утверждает, что отродья фоморов довольно умны, с чем я всецело согласен. Но вот способны ли разные ульи действовать сообща…
От тела исходил крайне неприятный запах, заставивший Кайдена отступить. И не только его.
— В любом случае, я вынужден буду доложить, — Кайден все же поскреб палец. — Все это кажется слишком… неправильным, чтобы рисковать.
Глава 24
Тетушка Лу смотрела хмуро. И взгляд этот раздраженный несколько не вязался с пышным ее платьем. Сияло золотом кружево, поблескивали мелкие камушки на крыльях райских птиц, что поселились на подоле и рукавах столь объемных, что сама тетушка казалась неожиданно хрупкой. Хуже всего, что по правую ее руку устроился Кевин, который даже соизволил переодеться к ужину. И вовсе держался так, будто бы ничего-то и не произошло.
— Мне казалось, — Катарина остановилась на пороге столовой. — Я выразилась предельно ясно…
— Деточка, не понимаю, о чем ты… — встрепенулась тетушка Лу. — Произошло какое-то недоразумение…
— Джио…
На ладони Джио развернулся огненный шар. И Кевин приподнялся.
— Я готов извиниться.
— Если вам будет угодно, — Катарина слегка наклонила голову. — Однако данное обстоятельство ничего не изменит. Я не намерена и дальше терпеть вас в моем доме.
Огненный шар поднялся над ладонью и завис в воздухе. Бледно-желтый, он дрожал, то выпуская на поверхность мелкие искры, то поглощая их. Медленно, словно красуясь, шар начал поворачиваться, подниматься выше и выше…
— Вы можете уйти сами. Или же вас выставят.
— Это… это ерунда какая-то! — тетушка Лу скомкала салфетку и бросила на пол. — Я понимаю, что вы поругались. С кем не бывает. Но выгонять, право слово, чересчур…
— Вас я тоже не держу, — холодно отозвалась Катарина.
Шар завертелся быстрее.
И еще быстрее.
— Да она не посмеет… — Кевин вскочил, а спустя мгновенье шар метнулся к нему, чтобы замереть перед лицом.
— Посмеет, — спокойно ответила Катарина. — Она должна защищать мою жизнь, а еще честь и достоинство, на которые вы покусились.
Шар лопнул, обдав Кевина водопадом злых искр.