Вошёл врач в сопровождении медсестёр, и мне стало не до воспоминаний.
Меня взяли в оборот и принялись таскать по кабинетам, сканировать мозг, измерять температуру, давление, ещё тысячу различных показателей. Потом пошли всякие тесты.
А я никак не мог свыкнуться с тем, что нахожусь в теле совершенно другого человека, то и дело испытывал проблемы с координацией, несколько раз чуть не упал, а когда мне задавали вопросы, я отчаянно тупил: даже мозг как будто не сразу поддавался моим указаниям. Но врачи, должно быть, списывали всё это на последствия травмы или комы.
Лишь спустя два часа я начал привыкать к новому телу и новой реальности вокруг себя.
Больница выглядела жутковато. Впрочем, наверное, как и любая больница, но здесь это усугублялось тем, что давно не делался ремонт. Не слишком-то она походила на столичное медучреждение. «Так тут и не столица. Столица — Петроград», — возникло в голове очередное воспоминание. В этом мире после того, как столицу России, перенесли в Петроград, Москва так и не вернула себе былой статус. Да и вообще история тут шла несколько иначе. Какие-то события совпадали чуть ли не до мелочей, а какие-то разнились очень сильно. Как ни странно, я уже знал многое. Информация, которую Денис приобрёл за пятнадцать лет жизни, и которая являлась для него чем-то само собой разумеющимся, сидела в подкорке мозга и всплывала автоматически, «по требованию». Но вот то, что произошло после поединка, так и не удавалось вспомнить, не смотря на все старания.
Врачи меня осматривали, обследовали, тесты проводили. Не говорили почти ничего, но по их лицам я видел, что они удивлены столь хорошему состоянию пациента, пережившего ранение в голову. Да я и сам ощущал себя вполне здоровым. Только слабость чувствовалась поначалу, но после обеда и она почти прошла. А мне не терпелось поскорее вырваться на волю и увидеть мир за пределами заведения. Сейчас созерцать мир я имел возможность только из окон, из которых всё равно ничего не было видно, кроме больничной территории и соседних корпусов.
Под вечер отвели ещё в один кабинет. Толстый доктор принялся меня допрашивать, проверяя, в порядке ли память.
— Назови полное имя.
«Георгий», — чуть было не ляпнул я, но вовремя опомнился.
— Э… Денис… Денис Трофимович Ступин.
— Испытываешь трудности с памятью? — спросил врач.
— Да, немного.
Мужчина что-то записал, а потом продолжил опрос.
Заставил меня вспомнить дату рождения. Родился Денис 7 июня 1999 года, а сейчас было начало мая 2015, как и в моём мире (только дни недели немного не совпадали), то есть через месяц мне уже должно исполниться шестнадцать. Провалялся же в коме Денис с начала апреля, тоже почти месяц.
А вот факты своей новой биографии, которые меня заставил вспомнить толстый врач, не сильно порадовали.
Жил Денис вместе с отцом и младшим братом. Причём отец его много пил и из-за этого ни на одной работе подолгу не задерживался. По специальности он был слесарем, но с последнего завода его выгнали ещё десять лет назад и с тех пор батя мыкался неприкаянно по жизни: то грузчиком устроится, то кладовщиком, то разнорабочим, то вообще мог месяц сидеть без дела.
Мать Дениса погибла, когда парню минуло три года. Её нашли в каком-то переулке с перерезанной глоткой. Говорили: ограбление. Был ещё младший брат — Алексей, ему недавно исполнилось двенадцать, и старшая сестра, Мария — ей было девятнадцать и она уже год, как находилась замужем за дагестанцем Маликом.
Из остальных родственников Денис помнил только своего дядю, Виктора — старшего брата отца. Тот работал инженером на приборостроительном заводе где-то в Сокольниках. Запомнился он лишь потому, что когда-то помогал с деньгами. Младший брат отца погиб в горячей точке, а сестра покончила с собой, но подробностей, почему так вышло, я не знал. Про родственников по материнской линии я тоже не нашёл информации в своём новом мозгу.
Сам же Денис учился в девятом классе средней школы. В июле его ждали выпускные экзамены, а потом — неизвестность. Девять классов были обязательными, а дальше — можно идти работать. Или поступить в заводскую школу или иное профессиональное училище. А если нацеливаться в институт — требовалось отучиться три года в гимназии, но оказаться там стоило немалых трудов. В основном в гимназиях занимались дети из более состоятельных семей, ибо за учёбу приходилось платить, а на «государевы» (бюджетные) места, как говорили, можно попасть только по знакомству.
В общем, ситуация не радовала. Было ощущение, что отправив сюда, меня немного нае… кхм, подставили, что ли… Почему-то я заранее расписал себе довольно радужные стартовые условия, а тут — на тебе, самое дно, можно сказать. И куда теперь податься? «Во дурак-то, — усмехнулся я про себя. — Надо было заранее все детали обговорить». Хотя какие, к чёртовой матери, детали? Я едва мог сообразить, что происходит и как-то смириться с наличием в моей реальности духов, призраков, магии и прочей мистики. Об остальном просто не хватило вместимости подумать.
Но теперь обратной дороги нет. Точнее, она есть, но возвращаться в своё покалеченное тело? Нет уж, увольте. В общем, куда попали — туда попали, будем крутиться-вертеться здесь.
— Что помнишь из последних событий? — спросил доктор.
— Помню, как дрался где-то на ринге.
— Момент нападения помнишь? Можешь не рассказывать подробности, просто: помнишь или нет.
— Нет, — я помотал головой. — Ничего не помню. Как будто белое пятно в памяти.
Доктор кивнул и что-то записал.
Потом отвели в кабинет моего лечащего врача, и тот объяснил ситуацию. А ситуация оказалась весьма неприятная. Нет, не со здоровьем — с этим-то всё было как раз в норме, насколько может быть в норме у человека, пережившего пулевое ранение в голову. Но дальше оставаться в больнице я не мог, хоть и требовалось наблюдаться ещё три-четыре дня. А причина проста: неоплаченные счета. Медицина тут была почти полностью платной, и моё «проживание» в стационаре обходилась в копеечку. Вот только никто за меня не платил, и послезавтра, если бы я не очнулся, меня просто отключили бы от приборов из-за неоплаченных счетов. Вот, оказывается, почему Денис так торопился заслать меня сюда. Так что уже завтра меня выписывали, а моя семья теперь была должна больнице крупную сумму за то, что я провалялся месяц в коме.
Когда все осмотры, наконец, закончились, я попросил позвонить домой. Номер худо бедно вспомнил, но сколько я не пытался дозвониться, ничего не получалось: трубка издавала короткие гудки.
Меня перевели в другую палату, и вечер я провёл в компании трёх пациентов, которые о чём-то болтали меж собой и почти не обращали на меня внимания. Я на них — тоже. Ничего информативного в их разговоре не услышал, а все мысли были лишь о том, что готовит мне завтрашний день. К тому же я снова пытался вспомнить, что произошло после боя, кто напал на Дениса и кому я теперь обязан мстить. Я знал лишь имена, а что за люди под ними скрывались — понятия не имел. Какие-то смутные образы мелькали в голове, но они почему-то никак не желали проясняться. Так ничего и не вспомнив, я уснул.
Когда на следующий день после обеда меня выписали, я чувствовал себя так, словно вышел из тюрьмы на волю. Наконец-то я мог вдохнуть полной грудью загрязнённый уличный воздух вместо больничного, а заодно посмотреть, куда меня занесло.
Вещей с собой у меня почти не было. Из одежды: лёгкая весенняя куртка, свитер, джинсы из толстой, грубой ткани, ботинки, у которых один носок уже начала отставать, кепка, но не бейсболка, а другого типа — больше похожая на армейские кепи. В кармане штанов лежал паспорт, пустой кошелёк, ключи — вот и всё имущество, которое выдали в камере хранения.
Надо было идти домой. Адрес я помнил хорошо: в голове вертелось Первая садовая 17. Узнал, как дойти. Оказалось, топать отсюда где-то полчаса. Но деваться некуда: проезд, конечно же, стоит денег, а в кошельке — ни копейки. Пришлось идти.
Глава 3
То, что Москва эта отличалась от той, к которой привык, стало понятно сразу, как только я покинул стены больницы. Этот город вообще не походил ни на один российский город: застройка плотная, улицы относительно узкие, зелёных насаждений мало. Мало и высоток, которыми была сплошь усеяна Москва моего мира. Здесь вдоль дорог тянулись четырёх-пяти этажные дома, в основном, кирпичные, реже — блочные. Подъезды часто выходили на улицу, балконы обычно отсутствовали, а на первых этажах располагались маленькие фирмы, магазинчики, парикмахерские, харчевни, которые на ночь закрывались железными решётками. Впрочем, и высотки имелись: торчали то там, то здесь тяжёлыми серыми монументами.
Поначалу мне даже показалось, что я не в России. Один мой знакомый как-то ездил в Голландию и рассказывал, будто там, в крупных городах есть районы, где вообще не увидишь европейца — только арабы и чернокожие. И сейчас мне показалось, что я в Голландии, какой я её представлял по рассказам этого знакомого. Много было людей самых разных национальностей: кавказцы, арабы, лица из средней Азии, даже чернокожие попадались. Часто можно было увидеть женщину в хиджабе или мужчину в национальном костюме.
Что ещё меня удивило, так это машины на улицах: ни одной, выглядящей хоть сколько-нибудь современно, я не увидел. Это были либо угловатые авто, похожие на те, которые выпускались годах в 80-х, либо совсем старые, с округлыми формами кузовов. К тому же большинство техники находилось в не самом хорошем состоянии, а некоторые и вообще — как будто их со свалки достали.
Я шёл по тесной улочке, зажатой между двух рядов серых многоэтажек, когда мимо проехал большой чёрный седан, напоминающий американские полноразмерные авто 70-х годов: широкий капот, четыре круглые фары спереди и зубастая решётка радиатора, слегка изогнутые линии корпуса, хром повсюду. На борту белела полоса, а поверх неё красовалась крупная жёлтая надпись: «полиция». На крыше громоздились мигалки и блестящий рупор сирены. Машина почему-то притормозила возле меня. Уж не знаю, был ли мой вид слишком подозрительным или имелась ещё какая причина. К счастью, ничего не случилось — я спокойно прошёл дальше, а полицейское авто так и осталось стоять на обочине.
Я шагал по улицам, глазел по сторонам и всё больше привыкал к тому, что нахожусь в другом мире, существующем непонятно как в каких-то параллельных измерениях. Шёл я на своих двоих и буквально наслаждался этим. За пятнадцать лет я совсем забыл, каково жить без скрипучей старой колодки, заменяющей ног. «Всё-таки оно того стоило», — решил я. А с теми двоими что-нибудь придумаем. Теперь осталось только узнать, что это за парни, с которыми надо разобраться, и сделать всё чисто, дабы остаток своей новой жизни не провести за решёткой.
Метро тоже имелось в наличии. Путь мой как раз лежал мимо станции. Называлась она «Святотроицкая». Народу здесь было больше и движение плотнее. Вокруг теснились высотки бизнес-центров, нижние этажи которых занимали торговые ряды, а чуть подальше раскинулся вещевой рынок.
Меня накрыло ощущение дежавю. Места эти казались ужасно знакомыми, хоть я здесь и не бывал прежде. Я даже знал, как пройти отсюда к дому — оставалось совсем недалеко. В голове мелькали какие-то смутные обрывочные воспоминания из детства Дениса, которое он провёл на этих улицах. Вся его жизнь была сосредоточена здесь.
За свои почти шестнадцать лет он только три раза попадал в богатые районы Москвы. У меня в голове смутно возникли образы высоких домов, ухоженных улиц и аллей, ярких вывесок. Вокруг центра находились так называемые «ближние» районы, где селились в основном люди состоятельные. Там и за чистотой, и за порядком следили лучше, там невозможно было встретить бомжей, трущихся по закоулкам, групп молодёжи, распивающих спиртное средь бела дня или шатающихся без дела наркоманов. Там жизнь казалась совсем другой.
В «дальних» районах тоже имелись островки благополучия — так называемые апартаменты: охраняемые, огороженные территории, на которых располагались два-три многоэтажных дома и вся необходимая инфраструктура, чтобы жильцам не требовалось лишний раз покидать свой безопасный уголок. Разумеется, квартиры в таких апартаментах стоили в разы дороже, но зато они наделяли владельца определённым статусом.
А ещё я вспомнил ограду. Самые центральные районы, как оказалось, были обнесены забором, за который простолюдин без пропуска попасть не мог. За оградой обитала вся местная элита, и селиться там позволялось только тем, кто имел дворянское достоинство. Районы эти назывались либо «центром», либо «белым городом», но среди простонародья их прозвали иначе: «гадюшником», что ясно показывало отношение низов к тем, кто живёт за стеной.
«Серьёзно что ли? — усмехнулся я таком воспоминанию. — Что за бред? Надо как-нибудь съездить поглазеть на это чудо».
Да, похоже, общество тут было сильно сегрегированно. Мало того, что средний класс старался обособляться от бедных слоёв, так ещё до сих пор было дворянство, которое вообще жило в своём отдельном мире. Конечно, встречались и бедные дворяне, которые в «белый город» попасть не могли из-за финансовых ограничений, но в целом, местное общество довольно чётко размежевалось внутри себя.
Жил Денис в одной из трёх, стоящих в один ряд, высоток. Видок, конечно, у них был тот ещё: окна на первых этажах заделаны либо листами железа, либо решётками, на стенах — граффити, а вокруг — заросли кустарника и неубранные дворы, где возле лавок валялись шприцы, бутылки и много всякого мусора. Недалеко от подъезда тусовались две подозрительные компании, а у старенького мотоцикла стояли трое подростков.
В подъезде моём тоже стены были разрисованы. Воняло мочой. Какая-либо охрана отсутствовала, домофон — тоже. Одним словом: заходи, кто хочешь.
Я поднялся на лифте на четырнадцатый этаж. Коридор с дверьми по обе стороны напоминал общагу, но это было не общежитие, а что-то вроде малосемейки. Половина лампочек не горело, а облупленные стены украшало народное художество в виде причудливых надписей, самой понятной из которых оказалось слово из трёх букв, и рисунков неприличного содержания.
Ноги сами дошли до нужной двери. Ключ щёлкнул в замке — и вот в нос ударил запах залежавшегося мусора, затхлости и нестиранных носков. Я оказался в тесной квадратной прихожей. Отсюда одна дверь вела на кухню, другая — в комнату, третья — в санузел.
В дверном проёме комнаты возникла щуплая лохматая фигура. Я сразу понял: это Лёха — двенадцатилетний брат Дениса.
— Дэн? — Лёха удивлённо вытаращился на меня. — Ты же это, того… в больнице.
— Уже нет, — я разулся и закинул куртку на вешалку. — Выписали. Сегодня. Я вчера звонил, никто трубку не брал.
— Да это… телефон же отключили. За неуплату.
— А чего не заплатили?
— А я не знаю. Батя хотел, а его уже второй день нет.
— Как нет? Что с ним?
— Да нажрался небось, — усмехнулся Лёха. — Только его теперь опять уволят. Ещё и не заплатят, блин. Вот жопа-то! Срань полная. А ты как сам? Что произошло? Я когда был у тебя, сказали, что в тебя стреляли. Сказали, может, ваще не очнёшься.
— Как видишь, ошиблись, — я прошёл в санузел, помыл руки и умылся. — Семь попаданий в голову, мозг не задет.
— Чо, серьёзно?
— Шутка.
Я стоял перед зеркалом и смотрел в него, пытаясь свыкнуться с мыслью, что этот подросток в отражении теперь — я. На лбу, слева, красовался небольшой шрам — след пули.
— Кто в тебя стрелял? — вывел меня из ступора Лёха.
— Не знаю, — я прошёл в комнату.
Она оказалась ещё более убогой, чем моя из прошлой жизни. Посередине стоял диван, перед диваном — телевизор. На ободранном кресле валялась одежда, на полу — носки. Убранство логова дополняли книжный шкаф, в котором почти не было книг, комод, тумбочка и стул. Обои уже пришли в негодность и начали отслаиваться.
Часть комнаты отделялась фанерной перегородкой. Откинув занавеску, я попал в крошечное помещение, которое занимали две кровати, тумбочка и стол, заваленный учебниками и тетрадями. Мебель стояла впритирку друг к другу, так что даже к кровати было пробраться непросто.
«Условия, прямо скажем, так себе», — думал я, оглядывая помещение.
— А что случилось-то? — не унимался Лёха. — Это когда ты с боёв шёл, напали?
— Ага. Не помню подробностей, — я сел на свою кровать и принялся оглядывать стол.
— А потом что было?
— Когда потом?
— Ну ты видел что-нибудь, когда в коме лежал?
— Что я мог видеть?
— Ну там… ангелов. Вон, дядя Витя, когда в аварию попал, говорил, что ангелов видел.
— Ага, а я — демонов.
— Что, правда что ли?
— Шучу, успокойся, — буркнул я. — Никого не видел. А у вас тут что без меня происходило?