— А я вот нес рюкзак Эльсы со станции и вспомнил, что точно также таскал ее школьный рюкзак. Ты вечно из дома брала еду, хоть хлебцы и яблоки, хоть холодные гренки и вареные яйца с зеленым луком. Я даже помню, — Тимур поднял палец вверх, — как меня стошнило один раз от испортившегося в жару печеночного паштета, а ты потом ревела от расстройства и извинялась до самого вечера. Еле успокоили.
— Серьезно?
— Да, Эльса. А еще ты вечно хвасталась тем, что сама приготовила.
И что-то вдруг сдвинулось… Карина начала ворчать, отвечать односложно, влезать со своей оценкой, — но говорить! Наталья пересела в кресло, ближе к собакам, мы поменялись местами, и Нюф, аккуратно вместив половину себя в зале, улегся отдыхать у ее ног. Она заметно расслабилась и все больше улыбалась. Андрей выпил стакан пива и его понесло в рассказы, как он за последние три месяца в трущобах вспоминал время старого Сиверска. А дальше, зацепившись за прошлое, заговорили про детство. За детством цепочкой пошли маленькие детали, за деталями один за другим вдруг то Тимур, то Андрей, то тихая Наталья начали говорить о чем-то, что случилось в нашем Безлюдье…
— Наташка сережку посеяла у речки! Мы весь песок перерыли, как археологи, домой без нее никак — там мать строгая.
— Илюха за ящерицей гонялся а наткнулся на суслика. Помните? Мы перепугались, что он так визжал, а оказалось — от восторга.
— А как мы воображали себя на заброшенном острове и весь день играли в выживание, пытаясь поймать рыбу в запрудье и построить шалаш?
— Дуб там валялся, Тимур! Ты еще по стволу пошел, навернулся с небольшой высоты расцарапав корой пузо! Решил, что всем непосвященным будешь рассказывать, что с тигром дрался и это он тебя когтями полоснул.
— Эльса учила нас облизывать кислые травяные прутики, после того, как их совали в муравейник, потом стряхивали насекомых. Говорила, что муравьиная кислота ужас какая полезная.
Я не вспомнила ничего, ни одного эпизода. Карина утихала, с вниманием слушая рассказы про себя или про мелкого Илью, но тоже не могла от себя ничего добавить.
Фотография
Начало темнеть. Из всей еды осталось немного фруктов, выпиты и соки и пиво. Два часа улетели так незаметно, словно и не было времени совсем. В зале открыли нараспашку окно, но воздуха все равно уже не хватало, и наша компания разбилась — Андрей позвал Карину на лавочку у подъезда, чтобы поговорить о брате, не напрягая этим остальных. Наталья пошла выгулять собак во двор и Тимур с ней на всякий случай, трущобы все-таки. А я осталась одна, взяв на себя хозяйскую рутину — убрать, помыть, собрать мусор и поставить чайник. Кружки было две, но при сильном желании чай можно влить и в вымытую бутылочку из под сока, делать нечего.
Я не возмущалась, что меня оставили одну. Это совпало с настроением — внутреннего тихого счастья с ощущением одиночества. Я была с друзьями, и в тоже время выпадала из нашего общего прошлого, так ничего и не вспомнив. Они меня знали. Они рассказывали обо мне, и я узнавала себя, удивляясь — как много привычек сохранилось и укрепилось во взрослом возрасте.
Вернувшись в зал, как закончила на кухне, села на пуф и проверила персоник. Он сигналил пару раз за вечер, как и у Наты, как и у Тамерлана. Но я не проверяла сообщения, это беспокойные за детей родители, немедленно отвлекались и смотрели — не от дочери ли? Не с сыном ли что, оставленном на выздоравливающую жену? Мне писали родители. Но мелькнула раз и надежда, что это Гранид. Что угодно, просто так, не по делу. Напишет только ради того, чтобы написать.
Я огляделась от нечего делать. Отметила вечную схожесть всех трущобных квартир, поняла — сколько же здесь всего, что принадлежит прошлому жильцу. Явно, ровный ряд книг по педагогике был не андреевский. И старые лыжи в углу за дверью, тоже. А вот стопка папок на полке за стеклом — очень походили на рабочие. Я не удержалась, и сунула нос. Не преступление — раз мы и так обсуждали колодезное дело. Открыла аккуратно первую, потом вторую — где распечатки, где листы, исписанные от руки. Скучно и непонятно. Я уже хотела оставить дела, но заметила папку другого рода — затертую, картонную, мышисто-серого цвета, всунутую между современных пластиковых собратьев. На ней даже были шнурочки, — раритет черт знает каких годов, или не очень давний архив, но в провинции.
Открыв ее, я на несколько секунд зажмурилась. Он, мальчишка, смотрел с фотографии. Его восемнадцать были слишком недалеки от пятнадцати, и лицо было почти таким же — немного суровее, жестче и строже, но все равно юным. Передохнув, начала читать первый лист-распечатку с данными о выпускнике детского дома № 11. Выхватила лишь пару строчек, как вздрогнула от голоса Андрея:
— Там все сухо изложено, — недостатки характера, успехи в учебе, короткая история одного усыновления… Эльса, давай, если тебе любопытно, ты сама у него все спросишь?
Я пристыженно кивнула и с трудом закрыла дело обратно. Но что-то поняв по моему лицу, Андрей сказал:
— Поделюсь с тобой, но только чуть-чуть и по большому секрету. Раз уж сболтнул. Нетерпимый был твой Гранид, слишком гордый и самолюбивый…
— Чего это «мой»?
Тот хмыкнул:
— А с чего бы тогда такой ин-те-рес? Лет с десяти характер у него, судя по записям, стал выравниваться, почти без драк, взялся за ум, занялся учебой, вызывался в активисты по мероприятиям. Приятели были, но сильно ни с кем не сдружился. Одиночка. Два года до выпуска — сплошные успехи.
— А что за усыновление?
— Ему повезло в одном, — с месяца от рождения он попал под опеку женщины, работавшей в роддоме. Та была не замужем, материально не достаточно обеспеченна, поэтому на все сто ей усыновить, конечно, не разрешили, но позволили забрать и заботиться. В те времена отказников много было, дома малютки переполнены. Службы закрывали глаза на такое, зато снижали нагрузку на бюджет. Она бы его и вырастила, если бы не погибла через два с половиной года. Ее родня переоформлять мальчика на себя не стала, Гранид оказался в детском доме и больше ни в одну семью не попал. Тридцатые все были кризисными, вся страна с хлеба на воду перебивалась, своих родных детей поднимая. Не до сирот. А потом он уже слишком вырос, чтобы кто-то рискнул взять на себя воспитание детдомовского дебошира с упрямым характером.
Он покачал папку в руках и накрутил на свои изящные пальцы шнуровку, задумавшись:
— Это все, что осталось в доказательство его прошлой личности. Я отдам ему при случае, пусть делает, что хочет с бумагами.
— А можно?.. Можно я заберу фотографию?
— Юноша бледный со взором горящим… — процитировал Андрей поэта, пустив в тон каплю насмешки, и добавил мстительно: — А кто однажды не постеснялся брякнуть про меня и Нату «тили-тесто»? Ты не помнишь, но я вспомнил, и не прощу.
— Мне пора, — Карина появилась в дверях зала. — На чай не останусь. Для посвященных — конверты оставила, с десяток, на тумбе у зеркала. Надо — пишите. Новости будут, — не забудьте обо мне. Эльса, завтра жду, где условились.
— Куда тебя проводить?
— Не надо. Здесь недалеко тетя-Мотя, нагряну к ней вне графика. На край — есть одно Убежище еще ближе.
— Так не пойдет…
— Пойдет, полиция, — отрезала она категорически. — Сегодня без провожатых. Бывайте.
Вернулись и Тимур с Натальей. Пока пили чай я рассказала им двоим про конверты и необычную почту трущоб. Навряд ли кого-то из них занесет сюда, жизнь обоих сейчас была почти полностью мегаполисной, но по паре конвертов на всякий случай забрали.
— Андрей, — я подумала про Илью, прикусив себя за язык в желании рассказать, что видела его. Хватит того, что выдала Карине, — ты можешь написать брату на адрес Лазурный двенадцать… Письмо может дойти, ведь он там бывает.
— Без квартиры?
— Кто знает, а вдруг достаточно этого и все сработает?
— Я попробую.
Когда собрались домой, путь до станции растянулся. Тимур и я бодрым шагом — впереди, Андрей и Наталья чуть отстали, еле слышно о чем-то разговаривая. Было почти одиннадцать, — я с соседкой, Тимур обещал довести прямо до дверей, поэтому вызванивать Гранида не было смысла. Уже у выхода из трущоб подозвала Нюфа и наклонилась, ладонями обняв большого пса за голову:
— Домой! Домой, зверь. Понял команду?
Он на меня задышал, высунув язык и пришлось отвернуться. Но команду понял. Протрусил следом еще метров пять, потом завернул на газон и скрылся, перепрыгнув через низкие кусты.
— Андрей, последнее, о чем я должна сказать. Только догадка, никаких вещественных доказательств у меня нет, но во главе колодезных может стоять некий Елиссарио. Фамилию не помню. Он владелец литературного сайта «А.Э.Лит», где публикуется мама. Выясни про него все, что сможешь.
— Откуда эта догадка?
— Он пытался выйти со мной на разговор. Намеками, и я ничего не поняла в тот момент. Потом дошло.
— Понял тебя. С подробностями не затягивай, мне детали нужны.
— Договорились.
— Хороший был вечер встречи, — Андрей пожал на прощание руку Тимуру. Протянул ладонь и Наталье. — Рад снова увидеть… За вкусности спасибо. Эльса, а ты не забудь заглянуть в кармашек для карточек.
Он похлопал самого себя по плечу, намекая на лямку моего рюкзака. Я тут же сунула туда пальцы, нащупав плотный прямоугольник снимка.
Сиротство
Помимо всех эмоций, закрутивших меня в этот день, и мыслей о разном, одна внезапно всплыла, когда я зашла домой и снова получила сообщение от мамы. Мы жили в достатке, — это был факт.
Персоник давно просигналил мне час тишины, но я на него плюнула. Даже сняла галочку с электронного будильника, — все равно вся жизнь не по графику. Раньше, каждый день и вечер здесь я включала то аудиокнигу, то музыку, наполняя звукоизолированную ячейку полихауса жизнью. Выходила за дверь с наушниками, и не могла выдержать чуждого городского гула, погружаясь в свой мир. А теперь? Теперь Дворы вернули мне память о звуках жизни — ветра в листве, чириканья воробьев, шорох метлы и шагов, говора, заставки из титров кино. Даже в трущобных квартирах была своя, пусть и замеревшая жизнь в тихих звуках. Я общалась с друзьями и забыла про наушники, я не заполняла пустоту своего одиночества треками книг или клипов… конечно, уединение прекрасно, а толпа утомительна. Провести время с самой собой — жизненная необходимость и порой удовольствие.
Но ведь дело в людях. В одном, двух, пяти… с которыми ты не видишься каждый день, но они есть, ты их любишь и весь мир больше не глухой!
Я села за рабочий компьютер, опять подумав о том, что неприятно задело с порога. Моя семья жила в достатке. В доказательство самой себе, открыла архив и выборочно прощелкивала фото: мало, что квартира была, была и техника, и одежда, и мебель. Модная мама, деловой папа, нарядная я. Да, машины не имелось, но уже тогда личный транспорт перекочевал в раздел роскоши. Кроме остального — вот фотографии из кафе, из детского парка, из поездок родителей заграницу.
Откуда же тогда фраза мамы «Не хочу, чтобы ты также ненавидела своего мужа за то, что он не может нормально обеспечить семью?».
Андрей вспомнил о тяжелых тридцатых. И я посчитала по возрасту — Гранид в тридцать третьем стал отказником, Андрей и Тимур погодки, родились в тридцать шестом, остались в семьях, но очень бедных семьях. Наталья на год их постарше — не помню, чтобы жила хорошо, даже сережки латунные носила. Я родилась под конец десятилетия — в тридцать восьмом, и у нас ни о каком кризисе речь не шла, судя по фото.
Как же так? Почему мама обвинила отца в недостатке денег? Даже если он Эльсе помогал, хватало на все с избытком! По воспоминаниям друзей — я таскала продукты каждую встречу, все лето, угощая и себя, и их, и это не пробивало дыры в бюджете. Родители замечали вообще сам факт, или холодильник был настолько полным, что его невозможно разорить?
Почему родители соблазнились выплатой клиники? Почему сейчас главный их страх — остаться без денег самим, и что я скачусь в нищенство? При том, что их квартиры в собственности, а я снимаю. Даже сейчас, если сравнивать, наша семья как сыр в масле катается! Все равно мама дергается от желания богатого зятя и отпрысков — гарантированных опекунов в старости, а отец дрожит от беспокойства, что зарплатой не потяну и деградирую…
— Почему все так?
Кончено, правда в том, что без денег совсем — не жизнь. Они должны быть, чтобы не звереть от голода, вылечиться, подстраховаться на случай безработицы, купить себе время или расстояние. Но у отца и матери было что-то другое…
Отец мог обеспечить семью. Мама ненавидела его по иному поводу.
Я задумалась, залипла в семейном архиве, и не нашла никакой серьезной причины. Уверена, — черной семейной тайны не существовало. Папа не садист, не алкаш, не изменник. Он даже после развода продолжал жить так, как жил, тихо зарывшись в книги. Мама ненавидела его просто потому, что не любила. Он — не он, не ее мужчина, а для замужества и рождения ребенка удобный вариант.
— С перспективами…
Повторила вслух ее же словечко. Чтобы он ни сделал — ей все будет не так. Любви не было. И даже сдружиться родители не смогли, поженившись по нужде, не притерлись друг к другу. Не открытие для меня. Но все-таки с этим пониманием выявилась новая глубина всей их жизни. Как же мне повезло, что тепло любящих родных я узнала от бабушки и от тети, хоть и не зацепила много сознанием. Они сформировали мое сердце.
И Гранид… отказник с рождения. Хоть на капельку, но мать у него была. Та, что любила, баюкала и произносила его имя с лаской. Не холодные няньки, казенные руки и равнодушные голоса, а семья. Потому ли он был таким отзывчивым ко мне, девчонке, таким заботливым и открытым, что неизвестная женщина успела сформировать его сердце?
Никого нет в живых. Только мы, выросшие, с неутраченным наследством внутри себя. У него сиротство. У меня дом без любви, а это тоже не дом. И мы встретились в Безлюдье, убежав каждый от своей беды и одиночества.
Закрыв архив, достала его фотокарточку. Долго смотрела и не могла понять — я люблю его?
Вот с друзьями все ясно, хоть и получается наоборот — эпизоды с их прошлым я не вспомнила ни одного. Встречались мы мало, общались — по пальцам пересчитать, но я уже знаю, что люблю их, что они мне близки, и мы всегда придем друг другу на выручку. Гранида я помню и вижу перед собой так ясно, как это фото. Жила с ним под одной крышей, проводила с ним много времени, и сейчас мы тоже общаемся. Он мне помог, даже за меня отомстил. Почему он мне не точно такой же друг, как остальные? Да, я его люблю… как мужчину?
С пониманием этого было трудно. С Виктором все мои чувства говорили уверенное «нет!». Даже боялась, что с его стороны вдруг проявится желание поцелуя, объятий, и самого страшного — стать любовниками. С Гранидом «да», но у меня не было желания кидаться ему на шею, целовать, завлекать в постель. Если и хотелось бы коснуться, то без соблазна, без трепета…
Опять слегка покорежило — потому что не нашлось подходящих слов, всплывали только те, что мама пихала в романы как масло в кашу — побольше, пожирнее, чтоб плавало все в этих слащавых эпитетах плотской страсти. Неужели эта моя часть, Эльса-женщина, навсегда отравлена, и до самой смерти я буду Эльсой-девочкой?
А ведь Гранид поцеловал меня в губы. Дурашливо или серьезно?
Ролик
В следующий день утром, выспавшись и поплавав в удовольствие столько времени, сколько хотелось, я вернулась домой и решила для своих родителей сделать видео. Не подарок, а новую попытку сказать о себе так, чтобы они услышали.
Программа Гранида была великолепна. Подступившись в этот раз, обнаружила еще одну жемчужину — фотографии та могла перерабатывать кучами и не промахивалась в итоге создавая модель для видео. Если раньше, чтобы создать лицо, я сама выискивала и сортировала снимки, где человек был с разных ракурсов и «лепила» его с помощью векторов и вставок, то теперь от меня было нужно два действия — указать папку с фотографиями и подождать десять минут. Или чуть больше, если снимков море. В этот раз я выбрала себя. По задумке первая часть ролика будет о моем детстве. Только не все вместе, а я с каждым родителем по отдельности. Воскрешать их любовь смысла не было — ее не существовало, а вот ко мне они все же испытывали свои родительские чувства. Не та теплота, которой мне не хватало в детстве, и не та, которую я воображала себе еще совсем недавно… пусть. В конце концов не одни они меня понять не хотели, я тоже выкручивала им руки своими желаниями «настоящей семьи» и общих ужинов. Сейчас я приняла родителей такими, какие они есть и хотела взаимности. Вторая часть ролика — мое возможное будущее. Там некая Эльса получит награду за вклад в интеллектуальное достояние страны, выйдет замуж за богатого красавца и окружит себя тремя карапузами. Если они больше не примут меня, то пусть смотрят на дочку своей мечты в ролике.