— Домашний… кто знает? Они-то куматы, да, горные коты. Но когда они простые, не двуликие, то их просто котами зовут, чтобы не путать. Куматами — двуликих, скорее бывших двуликих, которые теперь больше в человечьем лике. Двуликих котов, говорят, много меньше осталось, чем двуликих волков. И вообще в Веллекатене котов в дома не приваживают, в других местах разве что. А ну-ка я амулетом посмотрю, лекарским, а то что-то мне странно это.
Женщина вытащила из-за воротника шнурок, на котором болталось несколько подвесок, сняла одну и принялась медленно водить над котёнком.
— Амулет для другого, конечно, но клеймо им найти можно, — пояснила она. — Под шестью ведь не сразу заметишь клеймо, можно и пропустить. Но что-то не находится, — она ещё поводила амулетом. — Да, нет клейма. Вот и хорошо. Камень с души. Просто котёнок. Отлежится, отъестся, лучше я его в деревню заберу, а то зачем он тут вам? Ох, айя Катерина, — она махнула рукой и засмеялась. — Вот на что хотите поспорю, придет айт Данир и скажет: да что же это такое, все три дня от котов покоя нет!
А Катя подумала — клеймо Данир искал на теле Гетальды, девушки из расщелины. Не нашёл. Речь о таком же клейме?
— Клеймо… двуличности?
Турей кивнула.
— И что же. Их ставят маленьким детям?
— Конечно. Маленьким и ставят.
— И не больно?.. — у Кати на слово «клеймо» была стойкая ассоциация: жаровня с углями и железные щипцы.
— Больно, — согласилась Турей. — Но взрослые боль забирают, так что ребенку не больно. Чаще отец, но может и мать, и взрослые братья и сестры, и дед с бабкой. Чтобы ребёнка мучить, такого не позволяется, конечно.
— Его… выжигают? — не могла поверить Катя.
— Магией.
— А волкам?
— Волкам — нет. Король приказал клеймить только куматов.
— Король… Веллекалена?
— Король Санданы, айя, его величество Дайред. В Веллекатене — князь. Его милость князь Румир Саверин, родной дядя вашего мужа.
— Ну да, понятно, — Катя прислонилась плечом к дверному косяку. — Ты говорила. Это я плохо слушала. Вот что, Турей, объясни-ка мне, что это все было… — и она поведала все подробности своей прогулки.
Турей слушала, только головой качала и иногда всплёскивала руками.
— Ах, айя, откуда же вы взялись такая неразумная? — сказала она, когда Катя закончила. — Совсем ничего не знаете. Разве так бывает? До дороги добрались. Это далеко! Зачем было уходить так далеко, раз ничего не смыслите в здешних делах?
— С чего бы мне смыслить? — бросила Катя в сердцах. — Сижу тут в лесу, и третий день всего лишь. То, что вы с Даниром мне рассказываете, как сказку слушаю, а то, что вижу — просто бред! Не думала никогда, что такое наяву бывает!
— Издалека вы, видно. Как с луны сюда свалились.
— Почти так и есть, только порталом!
— Айт велел мне всё вам рассказывать и на вопросы отвечать, что ни спросите.
— Вот и рассказывала бы. А ты голову морочишь, загадки загадываешь и капусту под лавкой прячешь — догадайся, мол, сама! Да я в жизни бы не догадалась! Прости, Турей, — спохватилась Катя, поняв, хватила лишку. — Прости, пожалуйста. Не знаю, что бы я без тебя делала. Боюсь, натворю что-нибудь, ведь на самом деле не знаю ничего!
— Поняла я, айя, — вздохнула насупившаяся было женщина. — Только не думала, что вы настолько другая, словно и правда с луны. Простите меня, глупую. Вы спрашивайте! С айтом вам, должно быть, по ночам и говорить некогда? — и она хитро улыбнулась.
— Можно и так сказать, — признала Катя, — И я уже спросила. Почему люди на дороге так себя вели, и что всё это значит, и вообще? Почему ко мне так отнеслись?
— Почему так отнеслись? Да дрын по ним плачет, по охломонам, — вздохнула Турей. — Надеюсь, кто-то его и получит. Не поняли, парень вы или девка, или ещё что не поняли — это не повод зубоскалить, если в голове что-то кроме навоза имеется. Чаще на дороге люди хорошие встречаются. Будь вы и правда беглым невольником — могли и помочь, и подвезти, и спрятать. А могли и заставить на себя работать, или сдать в городе за плату. Люди разные. Смотря кого встретите.
— У вас есть невольники? Рабы, да? И это… законно?
— В Веллекалене — нет. В других местах есть. Дорога соединяет разные земли. И дорога, айя — это не Веллекален. Там другие законы. Вы вот вышли на дорогу, а волки за вами не пошли — им нельзя. Закон запрещает. Но что потом вся стая к вам пришла — не знаю, что и думать. Но это стая айта Данира, для них в первую очередь вы, а потом закон. Поняли они, значит, что помощь нужна. Почувствовали. Но с айта за это потом могли бы и спросить, подай купцы жалобу.
— Этого не хватало, — вздохнула Катя.
— Особенно не беспокойтесь, — махнула рукой Турей. — Купцам хуже могло бы быть. Не по праву купцы завладели котёнком! Может, поймали у дороги или купили где раньше. Может, мальчишки своевольничали. Если бы купили, и законно — амулет особый был бы. Потому и напугали вы их так. За такое расплачиваться, если по закону, опять же — и разориться можно. Хозяин земель за это караванщика в застенок может бросить от луны до луны — на месяц, значит.
— Данир то есть? — уточнила Катя. — В застенок? Невероятно…
— Да, он, кто же ещё. Без него — его наместник. Или вы, вы ведь хозяйка. Веллекален, одним словом. У нас не забалуешь…
— И за кого же меня купцы эти приняли, интересно?
— Ох. Даже гадать не хочу, — Турей развела руками и засмеялась. — Но вид у вас странный! Штаны эти… узкие такие. Не надевайте их больше, прошу. Хотя ткань хорошая, крепкая. Хотите, я вам потом шаровары для верховой езды принесу, если айт не против? Может, эти решили поначалу, что вы беглец из Зурана, оттуда часто рабы бегут. У вас и пояса нет. Мужчине не подпоясаться — позор. Рабы кожаные пояса не могут носить, они верёвками подпоясываются. А некоторым, говорят, и удавалось по дороге пройти из конца в конец, если по придорожным кустам прятаться. На дороге есть места, где люди деньги оставляют, хлеб — для тех, кому очень нужно. А есть такие, кто поймает беглеца и выгоду поимеет.
— Турей, ты сказала, что дорога не принадлежит Веллекалену, хоть и проходит по его земле?
— Так и есть. Земля Веллекалена. А дорога — нет. Нельзя путникам сойти с дороги и поохотиться, например. Трактиров много, дворов постоялых, там недорого, ночевать можно и всё купить. А свернуть с дороги в лес где попало, чтобы там ночевать, костры жечь — нельзя. Дичи настрелять, грибов, ягод набрать — нельзя. Местные выносят на дорогу, продают — покупай, всё мелочь стоит. Зато и законов Веллекалена на дороге уже нет.
— Сумасшедший дом какой-то, — пробормотала Катя, настолько нелепым ей всё это казалось. — Так не бывает. И что, никто не нарушает, не охотится?
— Всегда есть такие, кому закон не писан, — Турей кивнула на спящего котенка. — Вот его продать дорого можно. Они и хотели, наверное. Может, парни решили потихоньку от взрослых заработать. Откуда раны? Ловили так, значит — может, бросали чем-то. Считай что охотились. Будь здесь айт или наместник, они так бы это не оставили. Хотя нет, вы уже отпустили всех. Помиловали, значит.
— Ну пусть помиловала. Не страшно. Может, они осознают свои ошибки и без тюрьмы.
— Всё может быть, — Турей встала, отряхнула юбку, — Я лучше завтра пораньше приду, айя. Или Миха пришлю, пусть вас караулит. А то ещё что учудите. Айту с вами и так нескучно.
— А до сих пор что я натворила? — удивилась Катя.
— Не мне судить, конечно. Но весь Манш отчего-то шепчется, что айт Данир Саверин просил у Богини-Матери милости для приговорённых по вашей просьбе.
— И что в этом страшного? Разве это не хорошо получилось?
— Может, и хорошо. В этот раз. Но приговор был по закону. А теперь говорят, что Боги позволяют такое беззаконие в Манше, потому что самому Маншу недолго стоять под солнцем, начались его последние дни.
— Это глупости, Турей! — рассердилась Катя.
— Я все-таки скажу вам, айя Катерина, — Турей взглянула на неё необычно строго. — Вам надо знать. Если бы Мать не была милостива, если бы она сказала «нет», айту Даниру пришлось бы заплатить. А как же? Его меч, его кровь, он хозяин Манша. За суд Матери платят. И правильно. А то все, кто ни попадя, дергали бы её из-за любой глупости! Так нельзя. Зато суда не просят те, кто сомневается в своей правоте.
Как надоели недомолвки.
— Чем бы он заплатил, Турей? — Катя кашлянула, потому что у неё сел голос.
— Жизнью, конечно. Так бывает чаще всего. Или как мать решит. Она может забрать голос, зрение, ноги…
— Ты ведь не шутишь сейчас, Турей?!
— Нет, клянусь, айя. Когда шёл суд, я молилась. И не только я. Надо бы и вам, но вы, я вижу, ничего не знаете! Будьте осторожны, прошу вас, айя Катерина.
А Катя кивнула и ушла в дом, прилегла на кровать. Она и разозлилась, и испугалась. И этого сумасшедшего мира испугалась, и за Данира. Как тут жить?! Если Турей сказала правду.
А она, конечно, сказала правду.
Турей затеяла варить суп и кушу, ароматную, с травами. Возилась и всё погладывала на Катю, а потом в комнате запахло чем-то пряным и остро-винным. Турей принесла чашку:
— Выпейте, айя. Это винный чай. Вы успокоитесь, и все станет проще.
— Ты меня напоить решила? Это выход, — хмыкнула Катя.
— Нет-нет, не напоить! Просто успокоитесь. Поверьте.
— А, ладно. Давай, — она выпила предложенное питьё.
Оказалось вкусно, похоже на сладкий насыщенный грог.
— Прости меня, Турей. Я свалила на тебя все дела, а сама бездельничаю.
— А тогда зачем я здесь? — рассмеялась женщина. — Не тревожьтесь. Надо жить, а не тревожиться о жизни, айя.
— Ты философ? — усмехнулась Катя.
— Я простая женщина. Родилась здесь, и точно знаю, что нет земли лучше Манша. Хоть бы не пришлось переселяться! А вы пугаетесь, ведь у вас дома всё иначе. Так мало ли! Тут живут люди, и они счастливы. И вы могли бы.
«Не могла бы, — подумала Катя, — если мой муж собирается расстаться со мной через два месяца, потому что на нём проклятье. И может умереть оттого, что спросил что-то у Богини. Это глупость. Это дикость. Так вообще не бывает».
Так и подумалось — мой муж. Ну да, а кто ещё? Если он — не муж, то ей тут делать вообще нечего. А что он волк — уже такие мелочи.
— Ладно, Турей, — согласилась она вслух. — Ты права, люди у вас как-то живут. Плесни мне ещё немного?
Питье действительно не пьянило, но успокаивало.
Большую часть времени котёнок спал в корзине, когда ненадолго просыпался — лакал молоко и ел мясо, которое Катя выудила из супа и мелко нарезала. Он явно предпочитала Катю и жался к ней, а когда та попыталась занести его в дом, испуганно вцепился в её рубашку и истошно замяукал — и было не оторвать. А пару раз он принимался с мяуканьем тереться о Катины колени и заглядывал ей в лицо, словно что-то просил — так же, как это делают все кошки.
Чудесный зверёныш, ласковый и уютный, как плюшевая игрушка. Наигравшись, «игрушка» сама уползла в корзину спать. Катя оставила корзину снаружи, у стены. А потом…
Потом что-то случилось. Котёнок проснулся с жалобным мяуканьем. Он заметался, выгибаясь, тёрся о стенки корзины — Катя его поспешно вытащила и положила на брошенное прямо на жухлую траву одеяло. Зверёнышу явно было больно. Помаявшись немного, он обессиленно лёг и затих, иногда вздрагивая от короткой судороги. Ранки, которые уже закрылись, снова стали кровоточить.
Турей не вмешивалась, лишь смотрела и хмурилась. И волчица, которая так и не уходила и даже не пряталась, подошла и легла у самого порога. И остальные волки, Катя видела, тоже были неподалёку.
— Что с ней, Турей, ты понимаешь? — спросила Катя. — Болезнь такая? Что?
— Вряд ли болезнь. Но пусть лучше айт Данир сам решает. Уже скоро смеркается, айя. А я схожу-ка за водой, пока не стемнело… — она схватила вёдра.
— Данир разбирается в болезнях кошек? Турей! — Катя преградила ей дорогу.
— Я точно в них не разбираюсь, айя. И в делах оборотней тоже. Может, это и болезнь, а может, маленький оборотень не может совершить оборот.
— Что-о?..
— Это только догадка, сохрани нас Мать. Темнеет. Айт скоро придёт…
Когда сумерки совсем сгустились — а в горах это происходит так быстро, — Катя всё-таки переложила котёнка в корзину и внесла в дом, поставила у порога и открыла дверь, рискуя выстудить комнату. Ей пришлось почти переступить через волчицу, и вся волчья стая по-прежнему была где-то рядом.
Он пришёл совсем скоро.
— Привет, моя, — сказал так же ласково, спокойно, как обычно.
Не подошёл обнять, просто посмотрел, и тут же безошибочно нашёл взглядом корзину с котенком. Присел на корточки, разглядывая неожиданного гостя, потом положил на колено и осмотрел, повертел в пальцах круглую подвеску и взглянул на Катю.
— Турей проверяла на клеймо?
— Она сказала, что клейма нет. Тебе уже всё рассказали, да? Турей?
— Нет, волки. Я говорил, эти куматы рады не ставить клеймо, если удаётся. Моя, расскажи теперь ты, что случилось?
Её короткий рассказ он выслушал внимательно. Уточнил:
— Говоришь, раны были свежими и кровоточили?
Катя кивнула.
— Знак на амулете мне незнаком. Возможно, кумата поймали значительно раньше, где-то вдоль дороги. Просто раны уже открывались заново, когда начинался спонтанный оборот. Раны мешают, вот и не получается.
— Но ты не уверен, что это вообще… оборотень?
— До конца — нет, не уверен. По запаху не различишь. Просто ты описала яркие признаки. И судя по всему, жить ему недолго, если не доставить к их знахарям.
— Это она. Кошечка.
— Вот это мне точно без разницы. Собирайся, моя. Возьми платье для храма и хлеб. У нас с тобой, выходит, много дел на эту ночь.
— Мы поженимся сегодня ночью?!
— Да. Но сначала придётся повозиться с твоим котом.
— Данир, а зачем это нам вообще в храм? — осторожно спросила Катя. — Мы и так вместе. Благодаря кольцу айи Лидии все и так считают меня твоей женой. Я не понимаю.
— Пока доверься мне. Только так я могу дать тебе полные права. Я хочу быть уверен, что ты защищена, что бы ни случилось. Жаль, но нам уже пора перебираться в замок.
— Данир, но… — она сама не очень понимала, почему ей хотелось возражать.
Было беспокойно. Хотя… тут вообще беспокойно, даже после грога Турей.
— Я этого хочу, — с нажимом сказал Данир. — Пожалуйста, моя…
— С возвращением, айт Данир, — Турей зашла и поставила на место полные ведра. — Вы всё-таки собираетесь в храм сегодня? Доброго пути и большого счастья вам! А про котёнка что скажете? Это… кумат?
— Что сказать? — хмыкнул Данир, кивнув. — И везёт же мне на кошек последние дни. Как никогда…
Опять они ехали на лошади в окружении волчьей стаи. Данир посадил Катю перед собой, котёнка в корзине пристроил за спиной, а платье, завернутый в холст хлеб и остальные мелочи отправились в седельные сумки. Теперь тропа круче забирала вверх, потом вниз и снова вверх, лошадь шла медленнее, и не было даже луны в небе, лишь янтарно-зелёные огоньки возникали по разные стороны, исчезали и опять появлялись — глаза волков, Катя уже успела к ним привыкнуть. Один раз она испугалась и вскрикнула от неожиданности, когда внизу посреди тьмы шевельнулись и потянулись к ним какие-то белёсые то ли щупальца, то ли руки.
— Тихо, — Данир прижал её голову к своему плечу. — Не смотри вниз. Доверься мне. Я немного маг, всё будет хорошо.
— Что это было? — она попробовала глянуть в пропасть, на ту белую непонятность, чтобы разглядеть и успокоиться, но ладонь Данира заслонила ей глаза.
— Не надо. И не шевелись, не дёргайся. Тут нельзя пугать лошадь.
— Что это?..
— Это туман, моя. Просто туман. Мы на дольде, — он говорил тихо, его губы были возле самого её лица. — На древнем языке это значит «медленная тропа». Здесь не торопят лошадей. И не пугают их.
И она замерла, стараясь не шевелиться. Услышала, как в корзине завозился и заскулил котёнок, но быстро притих…
Место, куда они в конце концов прибыли, сначала показалось небольшой деревней. С десяток низких строений, ещё несколько высоких, с конусообразными крышами — за глухим забором. Окованные железом ворота, фонарь над воротами. Волки… волков не было. Они отчего-то отстали.
— Что это? — Катя недоумённо оглядывалась.