— Мне не надо, — и продолжил разбирать её пряди, гладя и причёсывая пальцами. — Я должен тебя предупредить. Надеть брачный браслет — это не совсем то, что ты подумала. Для волчицы — это другое. Тебе на самом деле наденут на руку особый браслет, но ненадолго. Он оставит рисунок, отпечаток… вроде ожога. Похоже на тату. И мне тоже. У нас на запястьях появятся рисунки. Когда ты вернёшься в свой мир, твой рисунок постепенно исчезнет, года через три. Но он не помешает тебе жить, как хочешь, и выходить замуж — тоже. Понимаешь? — и такая отчетливая тоска в его голосе вдруг заставила её вздрогнуть.
И стало больно. Где-то в душе. Отчетливо больно.
— Данир, — она схватила его за руки, — не надо об этом. Нет никакого «потом» и моего мира.
— Да, конечно, — он благодарно улыбнулся. — И вот что, во время церемонии будет больно, потерпишь?
Последнее её больше возмутило, чем напугало — тут даже брачная церемония причиняет боль, что за сумасшедший мир?
Она провела ладонью по его руке — там была плотная повязка, под рукавом. Порез, нанесенный на ритуале, когда выясняли волю богини. Это для него Арика дала мазь.
— Данир, это очень больно?
— Чепуха. Мы не слишком обращаем внимание на боль. Не то что кошки.
— Но эта рана заживает? — у неё появились нехорошие подозрения.
Потому что у котёнка ранки не заживали, открывались раз за разом.
— Ну, довольно, — нетерпеливо вскинулся Данир. — Не думай о ерунде. Конечно, заживёт, за два-то месяца.
Опять эти два этих злосчастных месяца…
— Мазь Арики тебе поможет?
— Не хватало мне ещё зависеть от кошачьих любезностей, — проворчал он, пожав плечами.
— Обещай, что позволишь мне смазывать твою рану дважды в день. Я буду делать это сама. Позволишь — тогда выйду за тебя замуж.
Да-да, она не забыла, что у них тут всё по расчету и обряд нужен, чтобы её защитить, чтобы дать права…
Она помнит.
— Хорошо, — согласился Данир, — в крайнем случае не угробит же меня эта мазь за два месяца. Только у храма не торгуются, любовь моя.
Притянул её к себе и поцеловал в губы, не позволив добавить что-то ещё. Сказал сам:
— Это абсолютный брак. В нашем мире он нерасторжим, пока мы оба живы. Но я очень постараюсь тебя не разочаровать, моя айя. Только не я, только не тебя.
— И я постараюсь, — пообещала Катя.
И да, ей было всё-таки немного страшно. Но это уже… неважно.
Обряд совершал священник, совсем седой старик в чёрной одежде с узорчатой золотой каймой. Она бы не удивилось и женщине, она бы уже вообще ничему не удивилась. И свидетелей не было. Тут это не нужно, тут — магия…
Небольшое помещение, голый камень стен, зато пол из цветной мозаики, и круглый алтарь, на котором горел огонь. И ещё много горящих ламп, вдоль стен прямо на полу.
Сначала священник говорил что-то совершенно непонятное, Катя угадывала отдельные слова, но не могла уловить смысла. Ну конечно, какой-нибудь древний язык, уже вышедший из употребления. А потом он спросил на понятном языке:
— Данир, ты твердо решил взять в жёны Катерину?
— Да, — четко сказал Данир.
— Катерина, тверда ли ты в решении стать за плечом Данира?
— Да, — сказал Катя тихо, отчего-то смутившись в решающий момент.
Встать за плечом? Хорошо. За плечом так за плечом.
Почти те самые вопросы, что всюду, и в их мире тоже. Мало что уникального можно придумать, если суть действа одна.
Уникальное потом началось. Старик достал откуда-то из-за алтаря маленький ларчик, окованный каким-то серебристым металлом, поставил его на алтарь вплотную к огню, откинул крышку — Катя увидела на крышке всё то же изображение оскаленного волка, — и достал нечто ажурное, широкое, красивое, этакий расстёгнутый кружевной браслет, и надел его на запястье Данира, застегнул — все так неторопливо, медленно. Данир нахмурился на мгновение, но тут же улыбнулся краешками рта, и рукой в браслете взял за руку Катю, переплёл пальцы с её пальцами.
— Я с тобой, не бойся, — сказал он тихо.
Священник смотрел на Катю, ей показалось, с интересом, и доброжелательно — кого он тут не видел, дескать, и ничего…
Её браслет в руках старика тоже казался красивым металлическим кружевом, и она даже успела полюбоваться им на своем запястье несколько мгновений, и даже мысль мелькнула — а вот бы не снимать эту красоту, Данир пошутил про боль и тату, что ли? И зачем?..
Боль нахлынула, Катя не удержалась от изумлённого возгласа. Данир держал крепко, ещё и придерживал другой рукой её локоть — лишь поэтому она не постаралась сбросить с руки этот ужас! Руку жгло так, словно Катя сунула её в горячую печь! Она глубоко задышала, слёзы сами полились из глаз, и унять их было невозможно.
Это длилось — минуту? Всё относительно. Казалось — вечность…
А потом браслеты на глазах стали рассыпаться, падать вниз серебристым песком. А боль продолжалась, хотя и слабела, постепенно, с каждым мгновением.
— Всё, — Данир прижал её голову к своему плечу. — Ты умница.
Он стал целовать её, не стесняясь священника — её щёки, нос, губы, слизнул соленую влагу со щеки. Это вместо обычного «Жених, можете поцеловать невесту». Священник одобрительно закивал, сказал:
— Живите долго, волк и волчица!
Повернулся и ушёл, исчез в тёмном углу.
— Это всё? — Катя всхлипнула.
— Да. Ты — моя айя. Моя волчица, — он стиснул её в объятиях, прижал к себе, — до последнего волоска моя. Смотри, всё, что я держу сейчас в руках — только моё, целиком моё.
— А ты — только мой, целиком мой? — боль почти иссякла, но слезы ещё катились.
Наверное, это нервное…
— Безусловно, — заверил Данир. — Правда, ещё я принадлежу Маншу. Но лишь тебе как женщине, как своей волчице. И это навсегда, пока я дышу.
— Какая же я волчица, — она вздохнула. — Я должна была иначе себя вести. Да?
— Ничуть. Всё получилось хорошо. Ты — волчица. Хозяйка Манша. Так к тебе отныне и будут относиться. Не все волчицы имеют второй облик, моя.
— А священник — волк? — надо же, в ней проснулось любопытство.
— Да. Я знаю его всю жизнь.
На руке Кати теперь ясно был виден узор, ярко-красный, из волнистых линий, петелек и колечек. Как кружево. И у Данира — почти такой же.
— Наши рисунки потемнеют уже завтра, — пояснил Данир.
— И… что теперь?
— Теперь мы порталом отправимся домой. И займёмся тем, чем обычно молодожёны занимаются ночью после брачного обряда. Они обычно занимаются одним и тем же, да, моя? Во всех мирах…
Часть 11 Манш
На второй день рисунок на Катиной руке потемнел. Турей разглядывала его с благоговейным восторгом.
— Теперь вы настоящая волчица, айя Катерина! И хорошо, пора уже вам появиться в Манше. Тем более теперь, — она покачала головой и показала на «браслет». — Вестники воют каждую ночь, слышали?
Волчи й вой по ночам Катя, конечно, слышала. Но уже не удивлялась и не обращала внимания. Этот вой по ночам быстро стал здесь привычным.
— И о чем же они воют? — она одернула рукав пониже.
Бесполезно — рукава её платьев и рубашек не закрывали рисунок. Только та вышитая куртка, но не станешь ведь носить такую вещь постоянно!
— Пока ничего плохого, айя, — вздохнула Турей. — Кто знает, глядишь, и проживём. Вот засыплет перевалы снегом — тогда точно набега не будет. А пока…
— Турей, а что ты говорила про переселение на равнину? — вспомнила Катя. — Зачем вас заставляют?
— Муанит, айя, — Турей понизила голос до шёпота, — здесь под ними, внизу — жилы с муанитом. Он дороже всех камней. Это камень магов. Муанит нужен Сандане. Но поднять его можно лишь магией, которая сделает эту землю мертвой. Нас переселят. Так почему бы не дать бандитам разграбить Манш? Тогда нам и жалеть будет не о чем. А потом эти земли отдадут кошкам. Но если айт не позволит…
— Это пока только слухи, Турей?
— Да, айя. Давайте считать, что я ничего не говорила! — она махнула рукой. — Айт Данир сказал, что я буду вашей служанкой первое время. Если вы не против. А потом вы подберете себе, кого хотите.
— Турей, тебе это трудно? Не хочется? — уточнила Катя.
— Вам прислуживать? Конечно, хочется. Зимой жалованье получать — кто же у нас откажется!
— Тогда я никого больше не стану выбирать. Считай, что тебя выбрала.
— Как же вы выбрали, когда больше и не видели никого! — возразила явно польщённая женщина.
— Если тебя устраивает, считай, что договорились. Турей, а ты знаешь Манш? Жила там? Знаешь людей, которые там живут?
— А как же! — та всплеснула руками. — Всё-всё знаю! И всех!
— Решено, ты мне подходишь.
То, что она будет не одна в этом неведомом Манше, Катю утешало. Потому что Данира она и там, наверное, будет видеть только по ночам. Да и вообще, «в каждой избушке свои погремушки». А уж в большом замке, наверное, погремушек этих не счесть. Сферы влияния поделены. А ей надо лишь прожить два месяца…
Два месяца. И дышать стало трудно от этой мысли. Только два, серьезно?..
И ещё есть ребенок, о котором Данир не знает. Ведь есть же он, этот ребенок?
Катя теперь прекрасно себя чувствовала. Не тошнило. Она ела с аппетитом. Все неприятные признаки беременности исчезли! Но что беременность рассосаться не может, это ведь факт?
Она когда-то решила не говорить Даниру, потому что за два месяца беременность никак не повлияет ни на её тело, ни на их общую жизнь. И это не имеет отношения к Даниру, значит, их двоих просто не касается. Катя займётся этим, когда два месяца истекут.
И надо бы, конечно, рассказать, просто потому что врать нехорошо. Но что, если между ними из-за этого что-то поломается, не будет, как раньше?
Только два месяца, и некогда мириться. И не хочется тратить на разлад хотя бы день. Да, и он так говорил…
Маленький комочек жизни, который уже врос в её тело. Потом с ней не будет Данира. А он, ребенок, пусть останется, он тоже часть этого всего сумасшествия, кусочек её нынешнего настоящего, значит — часть их с Даниром. Что, женская логика? Ну и пусть. Она ведь и есть женщина.
Она больше не хочет аборта. Пусть ребенок будет.
Она стояла, прижав ладонь к животу. Ну, что же она натворила, зачем? Если бы этого ребенка не было — у неё теперь мог бы быть ребенок Данира. Интересно, он хотел бы этого?..
— Вы плачете, айя Катерина? — спохватилась Турей. — Вам плохо? Это бывает поле обряда. Вы волчицей становитесь. Кричать, говорят, хочется, плакать…
Да, она плакала, оказывается. Слёзы незаметно покатились по щекам. А так — никаких перемен, ничего.
— Турей, глупости говоришь, — Катя вытерла щёки ладонями. — Ну какая я волчица? И не хочется мне кричать, совершенно. И я не собираюсь ненавидеть кошек! И давай уже собираться, Турей…
Этой ночью её ждёт замок Манш.
Она снова надела красное, а Турей заплела ей волосы в сложную косу — разделила волосы десятка на два прядей и заплела. Сказала ободряюще:
— Ничего не бойтесь, айя Катерина. Была бы я волчицей и женой Саверина — точно ничего бы не боялась.
Ну да, конечно. Волчица, жена Саверина, знатнейшая женщина Веллекалена. Очень смешно…
Они с Даниром опять воспользовались порталом — он взял её за руку и бросил что-то на землю, и — головокружение на несколько секунд. Портал — потрясающе удобный вид транспорта.
Почти сразу, как только в глазах прояснилось, она увидела замок…
Портал выбросил их на склон горы, выбросил буквально — был толчок, и Катя упала бы, но Данир подхватил. От замка их отделяло ущелье. Замок как бы венчал собой соседнюю гору, вырастал из её вершины. Им придется спуститься в ущелье, потом подняться?
Луна светила ярко, давая в подробностях рассмотреть открывающийся вид. Замок на горе казался великолепной декорацией к какой-то невероятной фантастической истории. Нет, фентези, конечно фентези. Собственно, именно такая история тут и разворачивалась, и Катя в неё каким-то образом угодила, угораздило же её…
Замок Манш не казался мрачным — напротив, он весь был осыпан огнями.
— Нас ждут, айя Катерина, — с улыбкой пояснил Данир.
— Вроде мы и близко, но добираться будем долго. Почему нельзя сразу попасть внутрь замка, раз уж всё равно портал? — спросила она.
Вроде бы логичный вопрос, но Данира он отчего-то развеселил. Он обнял её сзади, притиснул к себе, потерся щекой о её щёку — сегодня он был гладко выбрит.
— Внутрь нельзя открыть портал. Замок от этого защищён, ещё при строительстве его стен. Мои далёкие предки позаботились. И я им благодарен за это. Защищать замок только снаружи намного проще. Так что мы сейчас въедем в Манш верхом, торжественно, как полагается.
— Что мне нужно делать? Как себя вести?
— В храме ты согласилась встать за моим плечом, — хмыкнул он. — Понимаешь, что это значит? Больше пока тебе ничего не придётся делать.
Они и рассчитывала примерно на такой ответ. Но уточнила не без сарказма:
— Просто стоять молча?
Страшно не было, даже перед неизвестностью, но было непонятно и чуть тревожно.
— В основном да, — серьезно подтвердил Данир. — Это было бы идеально. Потом… ты разберешься, я знаю. А пока — да, молча и за моим плечом.
— Это долг каждой волчицы, жены Саверина? — уточнила она.
— Нет, любовь моя, это просто разумная линия поведения. У вас я слышал прекрасную поговорку: не зная броду не суйся в воду. Поняла?
— О да, ещё бы, — кивнула она.
Правильное, в общем, предупреждение.
Данир продолжал:
— Вообще-то некоторые жены Саверинов, то есть мои пра-прабабки, единолично управляли землями, наследовали отцам и мужьям, защищали свои замки и даже вели войны. Волчицы, чтобы ты знала — гордые и не слишком покорные существа. У нас не так уж ценится покорность мужчине, как у многих ваших народов. Но это пока не для тебя. Ты поняла, да, моя?..
— Да, да, Данир. Я тебя поняла. Скажи лучше, на ком мы поедем в замок? — полюбопытствовала она, — лошадей нет, и вообще ничего нет.
— Подожди совсем немного, — он поймал губами мочку её уха. — Я уже слышу, что сюда идут, и ветер принёс запахи.
Она сама пока не слышала ничего, и подавно не чуяла. Правильно, где она, и где волчицы…
Уже через несколько минут из-за деревьев появились всадники. Они один за другим спешивались, приветствовали Данира, и, персонально — Катю. Некоторые так и поедали её глазами, другие сразу деликатно отводили взгляд. Даниру подвели двух осёдланных лошадей. Подвёл тот, уже знакомый Кате человек, опекавший её во время суда богини. Кажется, его имя Кайнир.
— Лошадь айи Катерины очень спокойная, — сообщил он.
— Моя жена поедет в моём седле, — сказал Данир до того, как Катя успела ужаснуться тому, что придется ехать на лошади самостоятельно.
Она не умеет и свернёт себе шею в два счета, и неважно, какая лошадь.
— Как скажешь, айт, — кажется, Кайнир удивился, — Значит, это не понадобится, как понял? — он похлопал по сумке, притороченной к седлу Данира.
Остальные тоже отчего-то переглядывались, и поглядывали на Катю уже с каким-то другим выражением.
— Это понадобится. Моя жена, айя Катерина Саверин — моя волчица и хозяйка Манша, — с легким нажимом сказал Данир, вроде и не повышая голос, но достаточно громко, — она поедет в моём седле, потому что не привыкла ездить верхом. Там, где она родилась, мало кто это умеет, а я хочу без проблем доехать до ворот. Зато она легко управляет сильным железным зверем, которого тебе, Кайнир, никто не доверит. И вообще, я не намерен тут тратиться на пустые условности, уж смиритесь с этим как-нибудь, и расскажите другим. Кому это неясно?
Никто не стал возражать или задавать вопросы. Из сумки Данир вытащил длинный шёлковый, опять красный и с вышивкой, подбитый чёрным мехом плащ, и набросил на плечи Кате. Потом из той же сумки появился ободок для волос из металла — полоска не более пяти миллиметров шириной, сплошь покрытая выпуклым узором, его Данир ловко надел Кате на голову, так что концы ушли под волосы, и сама полоска легла надо лбом.
— Это корона Манча, любовь моя, — тихо пояснил он по-русски. — Видишь, всё серьёзно.