- Ну, и что же в этом хорошего? Что мне до ее наследства? Или у моего мальчика есть возможность жениться на ней? Отвечайте!
- Думаю, что нет; зато на ней может жениться кто-то другой.
- Кто-то другой? Кто, хотел бы я знать? - завопил сэр Кларенс. - Дайте мне взглянуть на того негодяя, который посмеет жениться на Кейт Баттлдаун!
- Я вас прекрасно слышу, Малмезон, и на вашем месте не стал бы так напрягаться - вам же известно, что сказал доктор. Что же касается мисс Баттлдаун, то она, конечно же, имеет право выйти замуж за кого пожелает, не так ли?
- Нет, не так! - возразил баронет, еще сильнее разозлившись. - Она принадлежит моему Арчибальду, и если какой-нибудь негодяй...
- Вы невыносимы, сэр Кларенс, - перебил его Пеннроял, все еще улыбаясь, но уже не такой приятной улыбкой. - Человек, который и в лучшие времена вел себя не очень сдержанно, должен быть более осторожен, чтобы избегать того, что может ухудшить его состояние, - и он многозначительно взглянул в сторону графина.
- Пеннроял! - с достоинством произнес старый баронет. - Мы с вашим отцом были друзьями еще до вашего рождения, вы мой шурин; но если бы вы не сидели за моим столом, я научил бы вас лучшим манерам, чем манере учить старших. Я сказал, что хотел бы взглянуть на того негодяя, который осмелился бы жениться на Кейт Баттлдаун и... и... какое вам до этого дело?
- Такое, - спокойно ответил Пеннроял, - что я сам женюсь на ней!
Сэр Кларенс с громким проклятием вскочил с кресла и снова сел. Он взял себе за правило: ни за что на свете не оскорблять гостя, находящегося под его крышей. Его лицо побагровело, вены на лбу и шее заметно вздулись и запульсировали. Взгляд его был устремлен на непроницаемое лицо достопочтенного Ричарда, он с трудом переводил дыхание. Последовала довольно продолжительная пауза, прерываемая только этим неровным дыханием. Наконец, проявляя вежливость, что выглядело почти гротескным, бедный джентльмен подтолкнул графин к своему шурину и смертельному врагу, сопровождая это движение хриплым звуком, вероятно, в попытке помочь самому себе продышаться. Но это усилие оказалось чрезмерным. В следующее мгновение глаза баронета закатились, он судорожно всхлипнул и упал лицом на стол.
Мистер Пеннроял быстро поднялся и позвонил в колокольчик.
- Немедленно пошлите за доктором, - сказал он появившемуся слуге. - Сэр Кларенс слишком много выпил или переел, как мне кажется. И помогите мне уложить его на диван и ослабить шейный платок. Примените обычные средства, а я поднимусь наверх и поговорю с леди Малмезон.
Обычные средства не помогли, и когда доктор Роллинсон прибыл через четыре часа, было уже очевидно, что он ничем не может быть полезен. Сэр Кларенс так и не пришел в себя полностью, а через пару дней перестал дышать. Было проведено дознание, в результате которого вынесен вердикт о смерти в результате апоплексического удара, после чего последовали пышные похороны. Вдова, дама с ограниченным интеллектом, зато весьма чувствительная, несколько недель постоянно плакала и уверяла достопочтенного Ричарда, что ей больше не на кого положиться, кроме как на него. Арчибальд, бродивший во время траура по дому с ничего не выражающим лицом, без определенной цели, почти не выказывал скорби по поводу утраты или хотя бы того, что понял случившееся; но всякий раз, когда встречал Пеннрояла, следовал за ним с собачьей нежностью, странно контрастировавшей с той антипатией, которую проявлял к нему во время предыдущей стадии своего существования. Что касается брата Арчибальда, бледного и худого, но исполненного достоинства девятнадцатилетнего юноши, то он принял титул сэра Эдварда и стал главой дома с серьезностью, удивлявшей тех, кто видел в нем только погруженного в хандру ученого. Спокойно, но уверенно, он дал понять, что сознает всю ответственность своего положения и знает, как добиться к себе уважения. Он не поощрял мать в ее стремлении к безграничной зависимости от Пеннрояла; между ним и последним, по-видимому, возникло более или менее заметное охлаждение. Конечно, Пеннроял был далек от того, чтобы любить церемонного и пунктуального молодого баронета, не употреблявшего спиртного и не игравшего в карты.
С другой стороны, по отношению к Арчибальду он проявлял циничное и презрительное добродушие, часто забавляясь тем, что задавал бедному туповатому юноше всевозможные вопросы о событиях, происшедших в тот период, когда он был "развит не по годам", и о которых Арчибальд, разумеется, ничего не помнил. Достопочтенный Ричард Пеннроял был не первым человеком, не сумевшим понять, откуда исходит самая большая опасность.
VII
Новость, которой мистер Пеннроял убил сэра Кларенса, была правдой. Он был помолвлен с прекрасной наследницей, мисс Баттлдаун, и все три графства одобряли этот брак. Он объединял два больших смежных поместья и два значительных состояния. Между ними была довольно значительная разница в возрасте: Пеннроялу было около сорока, а мисс Баттлдаун - только девятнадцать; но это мало что значило, поскольку во всем остальном они были ровня. Считалось, что мисс Баттлдаун имеет правильные представления о своих обязанностях, в том числе, обязанностях наследницы. С того времени как бедный Арчибальд Малмезон лишился рассудка, она получила не одно предложение, которое могла бы принять молодая леди, достаточно слабая духом, чтобы считаться исключительно с личными интересами; но ей не требовался кто-то старше ее, чтобы посоветовать не принимать их. В самом деле, когда-то она позволила себе сделать вывод, что отвергает самую мысль о замужестве с кем бы то ни было, и это была демонстрация похвальной девичьей сдержанности; но нельзя было ни ожидать, ни желать, чтобы она придерживалась этого решения, поскольку имелись серьезные причины для его изменения. Такой прекрасной причиной был мистер Пеннроял. Он миновал критический период своей жизни; он пережил дискредитирующие слухи, распространявшиеся по его поводу; он выказал себя рачительным землевладельцем; и сам факт того, что он вдовец, придавал ему некоторую респектабельность, не всегда присущую неженатым джентльменам его возраста. Наконец, он принадлежал к известному знатному роду, и хотя для него не существовало вероятности унаследовать титул, кто лучше него мог бы проиллюстрировать существенные добродетели, присущие английскому сельскому джентльмену?
Мы ничего не знаем о ранней стадии развития этого очаровательного любовного романа. Но можно сделать вывод о том, что он развивался традиционными путями. Мистер Пеннроял сообщил вдове покойного полковника о своих сердечных устремлениях и получил от нее разрешение обратиться к избранной им даме. По прошествии нескольких недель или месяцев (в зависимости от обстоятельств) взаимно дополняющих одно другое бесед и переписки, он попросил девушку назначить день, который должен был сделать его счастливейшим из людей. Она какое-то время колебалась, медлила, но, в конце концов, с подобающим румянцем назначила дату, слишком отдаленную для нетерпеливого влюбленного, но при этом настолько близкую, насколько позволяли условности. Вскоре, когда все предварительно было улажено, подготовка к торжественному событию пошла значительно быстрее.
Поначалу было решено, что свадьба состоится в доме невесты, но по какой-то причине это решение было впоследствии изменено, и местом проведения церемонии назначили Малмезон. Для этого случая был приготовлен большой обеденный зал, не раз использовавшийся в подобных целях в прошлые годы. Это было просторное, величественное помещение, шестидесяти футов в длину и сорока в ширину, с высоким потолком, с дубовыми панелями, богато украшенными резьбой; вдоль стен были расставлены латы, на самих стенах висели мечи, пики и знамена - реликвии родовой доблести. Зал располагался на первом этаже самой древней части дома, сразу позади анфилады комнат, одной из которых была восточная. Он не использовался в качестве столовой с тех давних времен, когда слуги принимали пищу за одним столом с лордами, но в нем время от времени устраивались семейные торжества; а в 1775 году, когда покойный сэр Кларенс достиг совершеннолетия, здесь был устроен пышный банкет для окрестной знати и дворянства. Пол в восточном конце зала был приподнят примерно на восемь дюймов над уровнем остальных помещений, и именно здесь должны были расположиться жених и невеста. На службы был приглашен один очень почтенный декан, а также восемь подружек невесты и один шафер, причем последним был не кто иной, как бедный, невзрачный Арчибальд собственной персоной.
Этот выбор вызвал удивление и пересуды. Дело, по всей видимости, обстояло так, что роль шафера поначалу была предложена молодому сэру Эдварду Малмезону, который, однако, от нее отказался. Причиной его поступка было, во-первых, неодобрение этого брака; он придерживался того мнения, что вдовец его тетки мог бы воздержаться от второго брака, или же, в любом случае, выбрать себе любую другую невесту, но никак не ту, которая должна была стать женой Арчибальда. Второй причиной была его личная неприязнь к достопочтенному Ричарду и нежелание поощрять его близость к своей семье. Но сэр Эдвард не мог настолько противиться желанию своей матери, чтобы воспрепятствовать празднованию свадьбы в Малмезоне, и, будучи вынужден уступить ей в этом, благоразумно счел наиболее подходящим для себя принять внешне любезный вид, насколько это не шло вразрез с его чувством собственного достоинства.
Поэтому, когда Пеннроял - то ли из злого умысла, то ли из искренней доброжелательности к тому, кто проявлял по отношению к нему почти детскую привязанность, - выбрал в качестве шафера брата сэра Эдварда, последний не возражал. Если бы он попытался поговорить с Арчибальдом наедине, его доводы не возымели бы никакого действия, а если бы и возымели, то препятствие было бы устранено стараниями леди Малмезон. Излишне говорить, что Арчибальд чрезвычайно гордился возложенными на него почетными (как он считал) обязанностями, и старался упомянуть о них при каждом удобном случае, в любое время и в любом месте; казалось, он не думал и не говорил ни о чем другом. Маловероятно, чтобы он в полной мере понимал происходящее, и уж тем более, иронию ситуации; тем не менее, его мозг получил некоторое развитие, и записные острословы утверждали, что если достопочтенный Ричард Пеннроял будет продолжать хоронить своих жен, избирая Арчибальда шафером при последующей женитьбе, то со временем юноша превратится в интеллектуала.
День бракосочетания был назначен на 5 марта 1821 года, - день, который хорошо запомнился в округе. К счастью, мы располагаем обширными отчетами обо всем происшедшем - свидетельствами многих очевидцев, которые, не совпадая в некоторых незначительных деталях (что неизбежно), тем не менее, сходятся во всех существенных моментах. Я изложу суть их настолько кратко, насколько это позволяет должное внимание к последующим, более важным, обстоятельствам нашей истории.
Мисс Кейт Баттлдаун вместе с матерью приехала в Малмезон вечером 4-го числа и провела там всю ночь; церемония была назначена на одиннадцать часов следующего дня. Молодая леди провела около часа, прежде чем лечь спать, в беседе с Арчибальдом, который, будучи радостно возбужден в ожидании предстоящего события, был гораздо оживленнее и разговорчивее, чем обычно. Когда они шли рядом по большому залу, в одном конце которого несколько рабочих все еще занимались украшениями к завтрашнему торжеству, они, наверное, представляли собой красивое зрелище. Кейт обладала в то время изящной, грациозной фигурой, была немного выше среднего роста и обладала тем, что называют "стилем"; на самом деле, несмотря на свою молодость, она уже некоторое время считалась образцом моды и манер для всех честолюбивых молодых женщин в радиусе двадцати миль. В тот вечер она была одета в платье из какого-то тонкого белого материала, оборчатый край которого не доставал до пола по меньшей мере шесть дюймов, открывая пару изящных лодыжек, обтянутых ажурными шелковыми чулками. Юбка платья начиналась сразу под мышками, и каждую линию фигуры его обладательницы можно было проследить сквозь плотно прилегающие, прозрачные складки. Руки мисс Баттлдаун были обнажены, если не считать черных шелковых сетчатых перчаток, которые она носила; ее темные вьющиеся волосы были собраны на голове и скреплены черной ленточкой; черная бархатная лента облегала ее белую шею, а спереди на платье располагался ряд черных бантов. У нее был узкий лоб, большие карие глаза, расположенные, пожалуй, чуть ближе друг к другу, чем следовало бы, тонкий нос и губы, скорее полные, чем тонкие; выражение лица - энергичное и властное. Что касается Арчибальда, его тоже можно было назвать красивым молодым человеком; он был в прекрасной физической форме, к сожалению, не подкрепленной душевной силой. Его правильное, тонко очерченное лицо, со здоровой бледностью, черными глазами и волосами, всегда имело тусклый, жалкий вид, словно он что-то забыл. Его фигура, почти идеальная и наполненная силой, двигалась неуклюже и безвольно, словно не ощущая собственных возможностей и скорее обремененная, чем наоборот, их избытком.
Улыбка, которая могла бы украсить его лицо, была, тем не менее, довольно глупой и, казалось, держалась на губах до тех пор, пока он сам не забывал, чему улыбается. Его руки - сильные, хорошо сложенные, с тонкими длинными пальцами - беспомощно свисали вдоль тела; если он пытался ими пользоваться, каждый палец, казалось, имел свое собственное представление о том, что должно было быть сделано, и они сонно, лениво, пытались справиться со своей задачей. Молодой человек был одет в сюртук с высоким воротником, короткий жилет и облегающие панталоны по моде того времени; его черные волосы спадали на плечи естественной роскошью локонов. Бедный Арчибальд, не протестуя, надевал все, что ему давали надеть, но он не позволил прикоснуться к своим волосам и даже намазал их маслом Макассара.
- Ты рад, Арчи? - спросила мисс Кейт, продолжая их разговор.
- Да, рад! Ужасно рад! - ответил тот, медленно и важно кивнув головой.
- Значит, ты совсем не сожалеешь обо мне?
- Сожалею? О, нет! - сказал Арчи, покачивая головой все с тем же умным и серьезным видом.
- Почему ты всегда повторяешь, когда тебе кто-то что-то говорит, хотя, кажется, не понимаешь слов говорящего? Было время, сэр, когда для вас невозможно было бы произнести слово "сожаление". Неужели ты обо всем забыл? Неужели ты забыл лорда Орвилла и Эвелину?