- Кейт, я никогда не видел тебя такой красивой, - сказал он. - Но почему на тебе эта белая вуаль? И цветы апельсина? Это похоже на свадьбу. Кто-то что-то говорил о свадьбе... Это будет наша свадьба?
- Свадьба уже состоялась, мой дорогой Арчи, - вмешался жених, протягивая руку невесте и улыбаясь не слишком любезно. - Эта леди теперь миссис Пеннроял. Отойдите в сторону, будьте хорошим мальчиком...
Арчибальд схватил Ричарда за руку и сердитым движением отбросил назад, в объятия его тещи, направлявшейся к ним.
- Вы живете под крышей моего отца, иначе я сказал бы, что вы - лжец, - мрачно сказал молодой человек. Затем, повернувшись к невесте, которая не произнесла ни слова с тех пор, как начала разыгрываться эта сцена, не сводя глаз с главного героя, сказал: - Он больше не оскорбит тебя, моя дорогая. Но все это очень странно. Что все это значит?
- Это значит... Что уже слишком поздно! - ответила девушка тихим голосом, в котором звучала горечь. Что она имела в виду?
Ричард, бледный от ярости, снова подошел. В толпе послышался ропот, наметилось движение; все ожидали развития событий.
- Миссис Пеннроял, - процедил он сквозь зубы, - я вынужден настоятельно просить вас взять меня под руку и... и покинуть этот дом, где гостей унижают и оскорбляют!
Арчибальд обернулся, его лицо потемнело. Но Кейт умоляющим жестом подняла руку, и Арчибальд заметил блеск золотого кольца на ее пальце. Увидев это, он замер.
- Это... правда? - спросил он с недоумением в голосе.
В этот момент сэр Эдвард снова счел нужным вмешаться, сказав, с холодной учтивостью:
- Мистер Пеннроял и вы, друзья мои; надеюсь, вы сочтете возможным не обращать внимания на поведение моего брата. Вы можете видеть, что он не в себе. Когда он очнется, он обязательно попросит прощения у каждого из вас. Мистер Пеннроял, умоляю вас и вашу жену забыть о том, что произошло и не обвинять мой дом столь тяжким обвинением. Пусть исчезнет малейшая тень, способная омрачить столь радостное событие!
В последних словах слышалась ирония, но она была слишком серьезной и церемонной, чтобы стать очевидной, и Пеннроял уже был готов ответить сэру Эдварду со всем возможным достоинством. Остальные собравшиеся приняли извинения, как хотя бы такой формальный выход из создавшегося положения. Каждый приложил усилия, чтобы возобновить безразличный разговор и вести себя так, словно ничего не произошло. Сэр Эдвард с восхитительным самообладанием и вежливой улыбкой проводил гостей из зала в соседнюю комнату, где был накрыт свадебный стол. Арчибальд остался в зале, доктор и старая мисс Тремаунт остались с ним. Он стоял неподвижно, уперев руки в бока и устремив взгляд в пол. Доктор и мисс Тремаунт переглянулись; старая леди подошла к Арчи и взяла его за руку.
- Ты узнаешь меня, дорогой? - спросила она.
Арчибальд посмотрел на нее и покачал головой.
- Я - твоя тетя, Рут Тремаунт. Мне очень жаль тебя, дорогой.
- Вы можете сказать мне, что со мной происходит? Я что, сошел с ума?
- Напротив, - отозвался доктор, - вы уже второй раз в своей жизни становитесь самим собой. Вы просто проспали, мой мальчик, вот и все.
Арчибальд обвел глазами зал, словно ища кого-то.
- А где мой отец? - наконец, спросил он.
Последовала неловкая пауза. Наконец, мисс Тремаунт сказала:
- Мой дорогой, твой сон длился семь лет. За такой отрезок времени многое может случиться.
- Но мой отец... где он? Я хочу видеть его, я должен увидеть его! - И он сделал несколько шагов к двери.
- Мой бедный мальчик, ты не сможешь его увидеть... Он... он...
- Где он? - воскликнул Арчибальд, топнув ногой.
- Он уже пять лет, как покоится в могиле.
Арчибальд с минуту смотрел на доктора, а потом расхохотался.
IX
Арчибальдом снова овладела его "разумная" ипостась; или же он снова проснулся; или же давление крови внутри черепа в очередной раз ослабло; во всяком случае, теперь в оболочке из плоти и крови был прекрасный юноша, всего лишь час назад представлявший собой слабоумного мальчика. Когда первый этап восстановления закончился, новый человек с удивительной быстротой и живостью начал приспосабливаться к чуждой среде. Он ничего не помнил о том, что произошло с того самого дня, когда он разговаривал с Кейт в восточной комнате, а из пореза на его лбу сочилась кровь; но он принял эти факты с решимостью и стоицизмом юноши. Мир развивался вокруг него, пока он отсутствовал в нем, пребывая... где? Что ж, силой своей воли и великолепными способностями он снова займет в нем достойное положение, и даже более чем достойное. Ему нанесли рану, возможно, неизлечимую, но он вполне был способен за это отомстить. Он не был обескуражен; его дух, казалось, вернулся к жизни после семилетней спячки, и теперь для него не было ничего невозможного.
Разумеется, его новая метаморфоза вызвала множество разговоров среди соседей; Арчибальд Малмезон был самой обсуждаемой фигурой в этой части страны в течение нескольких недель, ввиду невозможности прийти к какому-либо удовлетворительному заключению относительно его состояния или условий, позволяющих чуду продолжаться. Одни горячо утверждали, что он - сумасшедший; другие выступали против этой точки зрения с точно такой же энергией. Обе стороны приводили множество аргументов, а когда все они были опровергнуты, обратились к сэру Генри Роллинсону, который мудро покачал головой, что могло быть воспринято любой стороной как доказательство ее правоты.
Впрочем, этот достойный джентльмен приближался к своему закату, и фактически перестал жить еще до наступления физического конца. Однако он не ушел, не оставив по себе наследника, того, кому завещал быть достойным памяти своих предков. Это был мистер Э. Форбс Роллинсон, его сын, прошедший курс обучения в Вене и Париже, и вернувшийся на родину с самыми лучшими дипломами, какие только могли дать ему континентальные университеты. В то время это был молодой человек лет двадцати пяти, с большой квадратной головой, невысокий и плотно сбитый. Дикие заросли на подбородке и очки на носу, помогавшие проникать в глубину души того, кто с ним говорил, отличавшие его в более поздние времена, тогда еще не появились.
Новый доктор Роллинсон знал кое-что об Арчибальде, еще будучи мальчиком, и, конечно, очень интересовался (помимо искренне дружеских чувств к нему) столь замечательным случаем. Его гипотеза по данному вопросу, поскольку он выдвинул ее сам, не во всех отношениях совпадала с гипотезой его отца; он принадлежал к несколько более поздней школе - более критической и менее догматической. Однако было бы рискованно утверждать, что молодой доктор Роллинсон точно знал, что происходит с Арчибальдом, - тем более что за последнее время не раз видел повод изменить свои первые впечатления. Достаточно сказать, он считал ситуацию периодической, или регулярно повторяющейся, что полностью укладывалось в его предположения, и поэтому он с интересом ждал прошествия еще семи лет, чтобы проверить их правоту. Обнаружить периодичность болезни, - еще не значит объяснить ее, но это уже кое-что. Гораздо интереснее было бы узнать, что думает по этому поводу сам Арчибальд; и будь автор романистом, имеющим дело с собственным творением, он не отказался бы от попытки проанализировать его душевное состояние. Как бы то ни было, автор может лишь указать на любопытную область догадок, которые приводит: молодой человек не оставил никаких признаний или дневников, в которых анализировал бы самое себя; еще меньше он был склонен обсуждать происходящее с ним с другими молодыми людьми. Обладая завидным здравым смыслом и немалым мужеством, он принимал вещи такими, какими они были; он чувствовал, что его индивидуальность никоим образом не умаляется тем обстоятельством, что она была непостоянной и изменчивой; возможно даже, это казалось ему не более странным, чем ночной сон. И то, и другое, одинаково странно, с той только разницей, что семичасовой сон является общим для всех, в то время как сон длительностью в семь лет, безусловно, беспрецедентен.
Но один вопрос, кажущийся нелепым, напрашивается сам собой, - или может вскоре возникнуть, - а именно: должен ли Арчибальд нести ответственность в одной фазе своего существования за преступление, совершенное в другой; за преступление или любое другое действие, связанное с благосостоянием или здоровьем других людей. Аналогия со сном не кажется в данном случае вполне удовлетворительной, ибо в обычном сне или даже в сомнамбулическом, мы не вступаем в активный контакт с окружающими нас людьми и, следовательно, не подпадаем под действие законов, поскольку наши законодатели не составили их для указанных состояний. Присяжные, вынося свой вердикт, были бы смущены тем, что, хотя только одна "половина" виновного была в самом деле виновна, они не могли бы назначить ей справедливого наказания, не наказав в то же время несправедливо другую половину, невиновную. Поэтому последовательное существование, хотя отчасти утомительно и обременительно, все же не лишено своих преимуществ.
Тем временем, в отношениях между семейством Малмезонов и достопочтенным Ричардом Пеннроялом случились важные перемены. Последний считал себя оскорбленным первыми на своей свадьбе и отказался от примирения, которое, сказать правду, ни сэр Эдвард, ни его младший брат не стремились ему навязать. Леди Малмезон выступала за мир, но ее мнение в семейных советах уже не имело большого значения. В конце концов, наступила развязка.
Сэр Эдвард Малмезон и Пеннроял случайно встретились за столом их общего друга и, после того, как дамы удалились, Пеннроял, выпивший вина больше, чем обычно, начал разговаривать излишне громко, крайне оскорбительным тоном. Сэр Эдвард сдержал гнев и ничего не ответил, поскольку к нему некоторое время не обращались лично. Через некоторое время Пеннроял подошел к тому месту, где он сидел, и оба джентльмена разговорились. В конце концов, Пеннроял заявил, что его оскорбил человек, сохранивший свой нынешний титул и поместье исключительно по причине его (Пеннрояла) доброты. Сэр Эдвард был вынужден спросить, что тот имеет в виду.
Пеннроял начал высказывать пренебрежительные замечания в адрес покойного сэра Кларенса, который, как он намекнул, не имел законного права на титул. Наступила мертвая тишина, и все взоры обратились на сэра Эдварда, чье бледное лицо стало еще бледнее, когда он заговорил с невозмутимой учтивостью:
- Я должен умолять мистера Пеннрояла не говорить намеками, а прямо заявить, не намерен ли он обвинить в бесчестии моего отца.
- Для человека светского достаточно намека, - дерзко ответил достопочтенный Ричард. - Я здесь не для того, чтобы учить школьников английскому языку.
- Я не могу позволить вам уклониться от ответа на мой вопрос, - ответил сэр Эдвард с блеском в глазах, хотя тон его голоса не изменился. - Так или иначе, вы должны объяснить то, на что сочли нужным намекнуть этим джентльменам.
Пеннроял расхохотался.
- Когда вы проживете еще несколько лет, молодой джентльмен, - сказал он, - вы научитесь быть осторожным, когда станете спрашивать слишком откровенные сведения о нравственности ваших дедушек и бабушек.
Услышав это грубое замечание, присутствующие выразили свое возмущение, но Пеннроял, ничуть не смутившись, добавил:
- Пусть он опровергнет это, если сможет. Поскольку он провоцирует меня, я утверждаю, что его отец не имел права на титул. Пусть докажет обратное, если сможет. Я не настаивал на этом разговоре, но хочу сказать молодом сэру Эдварду Малмезону, как он себя называет, что у него есть собственность, на которую он не имеет никаких прав, и что от моей доброй воли зависит, как долго он будет владеть ею.
Хозяин - это был Фрэнсис Гастингс Кент, эсквайр, тот самый, который впоследствии прославился при обсуждении "закона о зерне", вмешался, и попытался привести говорившего в чувство.
- Послушайте, Пеннроял! - воскликнул он. - Вы пьяны, и оскорбили джентльмена за моим столом. Я вынужден просить вас принести ему извинения. Я нисколько не сомневаюсь, что титул сэра Эдварда Малмезона ничуть не хуже вашего или моего, и уж во всяком случае, он не должен подвергаться сомнению. Повторяю, вы должны извиниться перед сэром Эдвардом!
В комнате был только один человек, не согласный с этим, и это был майор Болингброк, отставной офицер из хорошей семьи, но не совсем безупречной личной репутации; считалось, что он дрался на дуэлях чаще, чем этого требуют правила хорошего тона, и вот уже в течение нескольких месяцев жил в доме мистера Пенрояла.
- Конечно, это не мое дело, - сказал сей доблестный воин. - Если сэр Эдвард предпочитает мириться с подобными высказываниями человека на том основании, что тот был пьян, когда позволил себе их, это его дело. Но лично я посоветовал бы сэру Эдварду потребовать полного удовлетворения.
Сэр Эдвард, однако, спокойно поднялся и с улыбкой сказал, что не собирается и дальше оставаться причиной скандала, добавив: он не сомневается, что мистер Пеннроял, как только соберется с мыслями, даст все необходимые разъяснения; после чего, поклонившись, вышел из комнаты.