— Господа, дамы, — после невольно прервавших речь Извекова аплодисментов не выдержал один из гостей. — Стихи, дамы и господа! Нашего всего, Александра Сергеича! Мне кажется самое точное описание нашего времени! — ему сейчас же освободили место около елки.
— Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:…
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут!
— Браво! — импровизированное выступление встретили аплодисментами все, даже не слишком довольный тем, что его перебили, Сергей Маркович. Поспешивший снова перевести внимание на свою персону.
— Совершенно точно, Евлампий Федорович, — похвалил он восторженного чтеца. — Самое правдивое описание того, чем мы будем заниматься и к чему стремиться. Каждый из нас, выбранных вами… — и он продолжил, горячась и иногда даже сбиваясь на повторы описывать то лучшее будущее, которое он и его соратники готовят России. Будущее, которое наступит, как только им удастся заставить власть провести их законы. Сразу после этого все настанет тишь, да гладь, и благорастворение воздусей и райская жизнь. Для кого, он благоразумно умалчивал, да и гости не особо стремились уточнить, предпочитая слушать плавную речь будущего депутата, как прекрасную музыку.
Никто не думал, что изменение фабричных законов, якобы снижающих конкурентоспособность русских товаров, приведет к усилению эксплуатации рабочих и их недовольству. А реформа сельского хозяйства, с одномоментным и полным упразднением всех «сковывающих крестьянскую инициативу» общинных правил и законов приведет лишь к разорению большой части тех самых крестьянских хозяйств. Идеи же внешнеполитические, с таким апломбом высказываемые господином Извековым вслед за вождями партии Милюковым и князем Долгоруковым, с ориентацией на союз с Францией и Англией, приведет к ухудшению отношений с Германией и, в итоге — к войне с союзом Германии и Австро-Венгрии за англо-французские интересы. Но как обычно, всегда и везде, ослепленные своими идеями балаболы считали, что только они, умные и политически правильно мыслящие, знают, что и как необходимо делать. И они убеждали в этом не только себя, но других…
Из газет:
«ТАГАНРОГ, 18 числа. В квартиру купца Номикоса явились двое вооруженных. Мать Номикоса подняла тревогу. Нападавшие скрылись. Через час нападение повторилось. Стражниками по ошибке был убит дворник, а неизвестные опять-таки скрылись.»
«Московскiя вѣдомости» 20.07.1904 г.
«К делу поруч. запаса Александрова.
Вчера военно-окружной суд вынес резолюцию по делу поручика запаса Александрова, обвинявшегося в подлоге свидетельства о разрешении жениться и в неявке на службу. Суд приговорил Александрова к аресту на гауптвахте на 3 месяца с ограничением некоторых прав по службе.»
«Петербургскiя вѣдомости» 11.08.1904 г.
«Король Эдуард в Швеции.
Английский король продолжает энергично осуществлять свою роль устроителя всевозможных союзов и политических комбинаций. Посетив в прошлом году чуть ли не всех монархов континента, Эдуард VII предпринял в настоящее время ряд поездок по северной Европе. За Копенгагеном король посетил Стокгольм».
«Московскiя вѣдомости» 8.09.1904 г.
«9-го декабря 1904 года, в 5 ч. дня в перерыве заседания губернской земской выборной комиссии, убит пятью пулями наповал канцлер и глава Комитета Министров, генерал-адъютант, граф Алексей Павлович Игнатьев. Убийца — член боевой дружины эсеров Ильинский задержан».
«Петербургскiя вѣдомости» 10.12.1904 г.
[1] Подлинная запись из дневника Николая II
[2] SSB — Secret Service Bureau, до 1909 г подчинялось Правительственному Комитету Обороны Британской Империи. Позднее вошло в состав SIS (СИС — секретная разведывательная служба).
[3] Евстратий Медников — основатель и руководитель лучшего в Российской империи отряда внешнего наблюдения за подозрительными лицами. Из крестьян. Александр Спиридович — жандарм, в начале службы стажировался в Москве у Зубатова, где и мог быть замечен царем. По характеристикам современников — способный, умный и ловкий. В нашей реальности отличился во время руководства Киевским отделением. Впоследствии руководил охраной царя вплоть до Февральской революции.
[4] Карьера в реальности: 1894 — корветтен-лейтенант, в 1897 году фрегаттен-лейтенант, а в 1900 г — линненшифс-лейтенант. В 1901, в 33 года, он стал командиром своего первого боевого корабля. Это был миноносец «Sperber» («Ястреб») типа «Шихау», постройки 1886 года. Через год был переведен на однотипный «Kranich» («Петух»). С 1903 минный офицер на броненосце «Габсбург», а несколькими месяцами позже переведен на новый корабль «Св. Георг». С 1907 старший офицер на морской яхте «Лакрома». С 8.7.1909 командир «Тауруса». С 1908 — 09 командир военно-морской станции в Константинополе. Во время Первой мировой войны отличился, командуя боевыми кораблями и стал последним командующим флотом Австро-Венгрии. В 1920–1944 г.г. — глава (регент) независимого Венгерского королевства
[5] В 1789 году Людовик XVI созвал Генеральные штаты, рассчитывая получить поддержку от выбранных депутатов и разрешить таким путем назревающий финансовый и политический кризис. Однако наиболее радикальная часть депутатов стала называть себя Учредительным собранием, имеющим более широкие права, чем предоставляла им королевская власть. 20 июня 1789 г, обнаружив двери зала заседаний закрытыми и опасаясь, что это — начало репрессий, эти депутаты собрались неподалеку, в зале для игры в мяч, и поклялись не расходится и добиваться принятия конституции. Эти события стали толчком к началу Великой Французской революции, свергнувшей короля и превратившей Францию в буржуазную республику.
Игры под ковром
А Земля — такая большая!
Но опять дороги — наперечёт,
И опять я по ним играю…
Моя жизнь — за моим
Левым плечом,
Моя смерть — за моим
Правым!
С. Никифорова
Дневник императора Николая II
9-го февраля 1905 г. Среда. После доклада был прием, в том числе несколько раненых офицеров. Завтракал Грипенберг. Гулял с Ольгой; погода была тихая, теплая. Занимался долго. В 7½ пошли на панихиду. Обедали: Ксения, Миша, Ольга, Сандро и Петя. Вечер провели вместе[1].
Российская Империя. Царское село. Январь 1905 г.
Отгремели рождественские колокола и новогодние салюты. На улицах Царского стало тише. Успокоились даже чины дворцовой охраны и жандармы. Тем более они-то точно знали, что царь инкогнито уехал из Царского. Уехал, пробыв с семьей неожиданно долго — почти три недели.
Однако ни большинство придворных служителей, ни царскосельские обыватели об отъезде императора не подозревали. И уж тем более об этом не знали приехавшие в гости к местному аптекарю родственники. Двое мужчин, один из которых действительно походил на самого аптекаря. Зато второй явно никакого отношения ни к племени, ни к религии господина фон Швейцера, при рождении носившему вполне обычную фамилию Шмургенсон. Впрочем, даже на это несоответствие никто из охранителей не обратил внимания. Возможно, одной из причин являлась популярность аптеки. Конечно, гордую подпись «Поставщик Двора Его Императорского Величества» на вывеске найти было затруднительно. Но слуги знатных особ и даже некоторые из придворных, не говоря уже о простых обывателях посещали это заведение очень часто. Тем более что в аптеке всегда были самые новейшие и эффективные лекарства, включая патентованные, со всех сторон света. Начиная от популярного слабительного «Каскара Саграда» и до средства от насморка в виде кокаина в порошке или новейшего лекарства от кашля германской фирмы «Байер» с интригующим названием «Героин».
Однако, какие бы не были причины невнимания властей, приезжие могли этому только радоваться. Как и тому, что идти от вокзала до аптеки было совсем и недалеко, потому что свои кофры они не доверили никому.
Встретивший гостей аптекарь посмотрел на то, как они аккуратно ставят свой багаж и, поздоровавшись, спросил с тревогой в голосе.
— Вы привезли… динамит?
— Больше полутора пудов, — с гордостью заметил гость, внешне очень похожий на хозяина.
— Таки прямо в кофрах? — на лице фон Швейцера отразилась вся тысячелетняя скорбь его рассеянного по миру народа. — А если…
— Да, в кофрах, — вступил в разговор второй гость. — Если даже взорвет — не услышим и не поймем: нас с вами разорвет первых.
Хозяин, ничего больше не сказав, только покачал головой. И пригласил гостей в дом.
— Семья в Финляндии, на даче, — пояснил он, — поэтому можем разговаривать и действовать свободно. Итак…
Гости, представились наконец своими истинными именами фамилиями — Опанас Моисеенко и Ян Швейцер. Как оказалось, получив сведения о том, что царь проживает в Царском, причем пренебрегает охраной, петербургское отделение боевой организации решило провести акцию.
— Хм… Таки самостоятельно или с разрешения руководства? — удивился аптекарь.
— Нет времени, чтобы связываться с заграницей. Да и опасно — вдруг гонца перехватят жандармы или «лазоревые мундиры». — ответил подлинный Швейцер.
— А если, вейз мир, неудача? — спросил альтернативный Швейцер.
— Ну, а если неудача? Знаешь что? По-моему, тогда по-японски… — на этот раз ответил Моисеенко.
— Что по-японски? — удивился хозяин.
— Японцы на войне не сдавались…
— Ну?
— Они делали себе харакири, — и Опанас показал жестом, как он это себе представляет. Аптекарь, слегка побледнев лицом, сменил тему и предложил пройти в комнату, в которой «родственники» будут жить.
— Устраивайтесь, — комната на мансардном этаже, весьма уютная и обставленная простой, но новой мебелью, заинтересовала гостей только одним. Оба сразу подошли к окну, выглянули и тут же с разочарованным видом повернулись к хозяину дома.
— Но отсюда же ничего не видно, — отметил Швейцер.
— А и не надо, — улыбнулся хозяин. — Окно в торце мансарды расположено точно над перекрестком. Оно еще и сделано так, что можно быстро распахнуть, — заметив непонимающий взгляд гостей, аптекарь пояснил, — при проезде царской кареты окна открывать запрещено. Впереди обычно скачут два жандарма, которые за этим следят. А вы… мы, успеем открыть окно сразу перед появлением кареты внизу.
Ян Швейцер удовлетворенно кивнул и предложил, отложив все обсуждения на завтра, сегодня отдохнуть.
— Хорошо, — любезно согласился хозяин. — У нас как раз есть примерно два дня — послезавтра царь и царица должны проехать на вокзал. Мне сообщил об этом дворцовый служитель, поэтому сведения точные…, — хозяин откланялся, оставив гостей отдыхать и обдумывать полученные известия.
Вечером, перед сном, Ян задумчиво заметил.
— Вместе с царем и царицу убивать придется. Неудобно как-то…
— Чевой-то? — удивился Опанас.
— Женщина все-таки.
— Не был ты, Ян в деревне. Когда позатот год голод настал и соседняя деревня с голодухи бунтовать начала — казаки всех били, не разбирая, где мужики, где бабы… а ты — женщи-и-на… Она небось вместе с царем тех казаков направляла.
— А тут ты прав, Опанас. Это я так, думы разные. Рука не дрогнет?
— У меня на кровопивцев злость такая, что и на дочерей царских не дрогнет. Ты своих дитенков с голода померших не хоронил, — зло ответил Моисеенко. На чем дискуссия и завершилась. На следующий день, готовя бомбы и протягивая сигнализацию из спальни хозяина на мансарду никто и не вспоминал об этом споре.
Еще через день карета в сопровождении конного эскорта проехала по улице и, свернув на повороте, оказалась точно под окном мансарды.
И вниз полетели три коробки, с почти пудом динамита. Первая взорвалась прямо перед лошадьми, вторая — на крыше кареты и еще одна — на подножке. Потом рвануло в аптеке. Здание загорелось…
У боевиков был хороший шанс скрыться, если бы не уцелевший офицер конвоя. Прошедший Маньчжурию капитан, попавший в конвой «за отличие» по решению государя, соображал на поле боя едва ли не быстрее, чем в мирное время. Даже несмотря на контузию после взрыва. И потому выскочившая из черного хода тройка эсеров наткнулась на тройку скачущих им навстречу конвойцев. Короткая перестрелка закономерно закончилась в пользу бойцов. Двое — аптекарь и Швейцер были подстрелены быстрее, чем успели даже вытащить свои браунинги. Моисеенко успел выстрелить два раза и подранить капитана, но тут же понял, что уйти не удастся и застрелился. Тяжело раненый Швейцер скончался через полчаса. А Шмургенсон выжил и, после лечения, длительных допросов и суда, был повешен в Петропавловской крепости, на том самом знаменитом равелине.
Германская империя. Потсдам, Китайский павильон. Февраль 1905 г.
Погода, как часто бывает в феврале, не радовала. Но кайзер упрямо отправился гулять. Однако прошелся по аллеям парка Сан-Суси совсем недолго и тут же свернул на аллею, ведущую к Китайскому павильону. В котором его уже ждала пара доверенных слуг, горячий грог и, у входа, адмирал Тирпиц.
— А, Альфред, ты уже здесь, — обрадовался Вильгельм. — Проходи, выпьем грогу. Или ты предпочитаешь чай по-адмиральски? — пока слуги разливали грог и чай с ямайским ромом, кайзер успел пожаловаться на погоду, прошелся по новой русской моде ходить без бороды и с маленькими усиками, рассказал очередной театральный анекдот. Наконец, отогревшись напитками и отпустив слуг, он замолчал, давая возможность высказаться своему статс-секретарю по морским делам.
— Ваше Величество, разведка наконец-то установила, что только заложившие своего восьмипушечного монстра русские не одиноки. Пока они закладывают и строят, англичане уже почти готовы спустить на воду свой суперброненосец такого же типа. Причем с десятью двенадцатидюймовками. И, по некоторым сведениям, заложили еще четыре подобных. Кроме того, установлено, что кроме двух больших крейсеров для доминионов решено заложить еще не менее четырех таких же для флота метрополии. А они, как вы помните, Ваше Величество, будут нести десять двадцатитрехсантиметровых орудий и мощную, как у броненосцев, защиту. Наши большие крейсера, оснащенные двадцатиодносантиметровыми пушками, будут уступать даже им, если даже не учитывать крейсера новых русских проектах с двадцатипятисантиметровыми орудиями, — о том, что сведения о планах англичан получены с помощью русской разведки, гросс-адмирал предпочел не упоминать. Как разговаривать со своим кайзером, он знал отлично и вовсе не собирался отвлекать его на такую маленькую подробность, способную расстроить Его Величество. — Полагаю, что приостановить постройку броненосцев типа «Дойчланд» мы уже не успеем, поэтому будем их достраивать. С крейсерами проще — два последних корабля типа «Шарнхорст», который, как вы помните, Ваше Величество, мы планировали построить в количестве четырех единиц, еще не заложены. Можно будет дать команду на перепроектирование увеличенных кораблей с двадцатичетырехсантиметровой артиллерией.
— Придется опять уговаривать рейхстаг внести изменения в кораблестроительную программу, — император, разволновавшись, встал и заходил по павильону. — Коварный Альбион. Проклятый дядя Берти. Он — сатана, ты не можешь себе представить, Альфред, какой он сатана!
Остановившись у редкой китайской вазы и разглядывая ее так, словно видел в первый раз, Вильгельм слегка успокоился и продолжил.
— Я всегда хотел достичь взаимопонимания с Англией. Наша скоординированная политика привела бы к тому, что ни одна мышь в Европе и пискнуть бы не смела без нашего взаимного разрешения. Но они считают себя единственной силой и фактически не хотят признавать нас великой державой. Поэтому нам нужен союз с Россией, как бы ты, Альфред, не опасался, что он приведет к войне с Британией. Бернгстоф[2] прислал мне депешу о настроениях в Лондоне. Он пишет: «Если морская программа будет продолжаться, никто не сможет отрицать того, что рано или поздно дело кончится войной». То есть Эдуард и его окружение считают нас главными противниками. Даже главнее разбивших их азиатских сателлитов русских. А заявление второго лорда адмиралтейства? Что он посмел сказать в открытую? Ты читал?