И вот, пользуясь разгоревшимся мятежом, в Валахию, господарем которой и вассалом Дома Османа был Раду IV, вторглись войска господаря Молдавии Стефана III и короля Венгрии Ласло II Ягеллона. Ясно было, что они это не сами по себе решили, а опираясь на поддержку крестоносцев с Борджиа во главе. Остановить, задержать? Как и кем? В Валахии уже много месяцев вреди простого народа и части бояр, недовольных зависимостью от Османской империи ходили слухи о восстановлении прежней независимости и возврата к временам Влада III Цепеша, того самого, что даже после смерти продолжал быть страшной сказкой для многих османов. Сам же Раду IV… Он надеялся выторговать себе возможность остаться на троне, хотя в это Баязид не верил. Не те люди Борджиа — без сомнения, направляющие остальных участников Крестового похода — чтобы оставлять на троне такого человека, далёкого от их целей и совершенно не надёжного. Нет, у нынешнего валашского господаря если что и могло получиться, так это сохранить жизнь себе и близким, отправившись в глухой угол или вообще в изгнание.
Остановить вторжение молдавских и венгерских войск? А чем? Кем? Большая часть войск была отведена к столице, ведь он, султан, разумно опасался прежде всего удара изнутри, от того же Ахмета. Оставшиеся же по большей части находились на границе с Сербией, ожидая удара со стороны этого королевства, тоже подвластного Борджиа. А удар оттуда был действительно ожидаем, ведь то и дело на сербские земли вторгались отряды распалённых проповедями мулл, джихадом и просто обещаниями добычи османов. Мало кто возвращался, но в желающих вновь и вновь повторить попытки недостатка не было. А теперь… Нет, сомневаться в том, что и болгарские земли последуют за валашскими не приходилось. Даже больше того, среди болгар уже то и дело вспыхивали бунты. Покидающие собственные деревни крестьяне; начавшиеся убийства как отдельных османов, так и своих же, но верно служащих империи; поджоги складов с зерном, шерстью, иными товарами, взимавшимися как налоги в болгарских землях. И явная направляющая рука, что вела сперва в Приштину, столицу Сербии, а оттуда, конечно, в Рим.
И мечущийся в страхе Махмуд, что уже не первый год был бейлербеем Румелии и даже, не в пример некоторым братьям, хоть и не явно поддерживал отца, но и не поддержал мятеж. Сейчас Махмуд находился в Варне и уже готовился к бегству в случае, если войска крестоносцев окажутся на землях Румелии и станут приближаться, представляя угрозу лично для него. Куда бежать? В этом то и была сложность, ведь безопасных мест в империи, особенно европейской части, почти не оставалось. Спокойно было разве что на землях бывшей Мореи, но и там чувствовалось нечто странное. Баязид II пока не понимал, что именно его беспокоит, но старался доверять таким вот предчувствиям. Оттого даже не рассматривал Салоники, Коринф или иные города как место, куда можно был отступить из покидаемой столицы. Очень уж они напоминали ловушку, даже если опасения насчёт тех самых странностей окажутся ложными. Очутиться окружённым врагами со всех сторон? Нет, такое он испытать не хотел. Лучше уж действительно Синоп! А с непокорными сыновьями он как-нибудь разберётся, заставить их вновь склониться перед собой. Но Ахмет… Этого неблагодарного и непокорного сына он заставит расплатиться за всё. Расплатиться самым ценным для каждого человека — жизнью.
— Начинай готовить корабли, капудан-паша, — собрав оставшиеся силы в кулак, вымолвил султан, стараясь оставаться грозным повелителем, а не потерявшим почти всё беглецом. — Пусть Синоп станет местом, откуда мы начнём возвращать своё.
— Повинуюсь, о брат Солнца и Луны.
— Пусть янычары проследят за остальными войсками, Давуд. Сейчас верить можно лишь избранным.
— Все отшатнувшиеся потеряют свои головы, великий, — склонился в нижайшем поклоне ага.
— Теперь ты, мой визирь… Нужно успеть вывезти все ценности из оставляемой нами столицы. И сохранить как можно большую часть войск. Потому будем отводить их к северу. Пока неверные станут занимать оставленную нами столицу. Мы должны успеть.
Херсекли Ахмет-паша произносил привычные слова покорности и уверения в том. что непременно выполнит порученное султаном. Но то слова. На деле ж думал о том, как одновременно и Баязиду II услужить, и не разочаровать своих тайных и грозных хозяев. Сложная задача, но выполнимая. Если чутьё, помогающее ему выживать и оставаться близ власти уже много лет, не обманывает и в этот раз — бегство повелителя Османской империи это как раз то, чего добиваются истинные вдохновители и руководители Крестового похода. А если так, то он вновь сможет угодить сразу всем своим господам. Что ж, меняться может многое, но он… Он будет нужен любому, кто покажет свою силу. Так уж устроен этот мир и не простым смертным его менять, будь они правоверные, христиане или какие-нибудь идолопоклонники.
* * *
Стамбул пылал. Но этот огонь нельзя было назвать всепожирающим, уничтожающим всё и всех. Да, разрушения великого города, чья история насчитывая уже даже не века, а целые эпохи, обещали быть большими, тяжёлыми, сложно восстановимыми. Однако не всё было так просто. В огненной купели словно бы счищалось всё наносное, азиатское, отправляя это туда, где ему и следовало быть — в Лету.
Что же приходило на смену? Константинополь. Только не тот, которым он был во времена Византии, а скорее того недолгого периода, когда существовала Латинская империя. В первый раз не получилось. Сил Европы не хватило на то, чтоб удержаться в месте, где многовековые наслоения азиатчины почти напрочь уничтожили изначальное, римское, пусть не идеальное, но относительно здоровое. Зато сейчас, во время второй попытки — совсем другое дело. Сплочённость, осмысленный опыт прежних ошибок, лидер, способный не просто захватить, но и удержать однажды взятое. И идея, что не просто могла, но уже захватила разумы многих и многих людей, называвших себя крестоносцами, но заметно отличающихся от тех, что были раньше.
Перерождение. А оно, проклятое, равно как и рождение обычное, редко когда обходилось без крови и боли. Вот и рвались по пока ещё стамбульским улочкам малые отряды итальянских головорезов, натасканные на двуногую дичь, прошедшие через множество боёв. Прикрывающие друг друга не слишком большими, но стальными щитами, вооружённые — все, без исключения — огнестрельным оружием, да к тому же умеющие правильно его применять. Вот и расстреливали прицельным огнём любую угрозу, любую попытку нападения. А таковых всё ещё хватало. Далеко не все османы покинули Стамбул, кое-кто оставался и был готов до последней капли крови драться с неверными.
И очень хорошо, что среди этих готовых не было янычар — действительно лучшей и наиболее подготовленной части османских войск. Они, повинуясь приказу султана, сопровождали его отход из столицы на север, ближе к Чёрному морю, чтобы уже там погрузиться на корабли и переправиться по ту сторону Босфора в азиатскую часть империи. Да и не только янычары. Немалая часть иных войск следовала за ними, оставив как прикрытие наиболее фанатичных и не слишком умелых. Тех, которые и помыслить не могли даже временно отдать Стамбул неверным. Особенно мечети, которые становились ключевыми узлами в обороне города.
Останавливало ли это отряды, особенно те, которые двигались под знамёнами Италии и Ордена Храма? Совсем нет, скорее наоборот, они лишь приветствовали такое удобное для себя сосредоточение врагов. Хотят засесть в очередной мечети, думая, что это место окажется удобным для обороны? Тем легче. С кораблей успели снять часть лёгких и не очень орудий, поставить на колёсные станки. Вот и подкатывали их в нужные места, после чего несколько залпов и извольте видеть, открытый путь внутрь вкупе с немалым числом трупов и израненных среди защитников.
Вот с чем были действительно большие хлопоты, так это с пленными, с освобождёнными рабами из европейцев, а также с постоялицами гаремов. Первых до поры требовалось охранять. Не только от побега, но и от бывших рабов, многие из которых с радостью бы разорвали тех голыми руками, благо появилась возможность. Пришлось временно сдерживать, пообещав, что как только город будет взят полностью — они, подтвердив претензии к бывшим хозяевам в присутствии кого-либо из рыцарей Ордена Храма, получат чаемое, то есть возмездие.
Недавние рабы? Далеко не все из них первым делом жаждали мести. Многие прежде всего хотели помародёрствовать да и просто пограбить, ведь Стамбул, даже после исхода оттуда немалой части самого богатого населения, оставался городом богатым. А допускать такого рода беспорядки опять же было нельзя. Приказ монаршей особы. Двух особ, пусть и из одного валенсийского рода. Никто не сомневался, что часть всё равно прилипнет к рукам солдат, но основное количество трофеев будет распределяться упорядоченно. Благо действительно было что распределять, несмотря на всё вывезенное удравшими османами. Но позволять бывшим рабам заполучить себе такого рода возмещение… этого допускать точно не собирались.
Ну и наконец гаремы, то есть их обитательницы. Вот против такого рода хлопот мало кто имел что-либо возразить. Женская красота она на то и красота, что даже одним своим видом способна изрядно порадовать. Правда и тут было очень жёсткое, даже жесточайшее ограничение, введённое в войсках Италии, но внушённое и остальным союзникам по Крестовому походу. По крайней мере, в тех случаях, когда они действуют бок о бок с подданными Борджиа. Это насчёт какого бы то ни было насилия, тут король Италии оказался слишком уж щепетильным и не желающим представать — даже посредством своих солдат — этаким варваром, придерживаясь своего рода кодекса войны без каких-либо отступлений. Своеобразного, с разделением врагов на тех. к кому применяется весь кодекс, а также тех, к кому если что и применяется, то о-очень скромно. Впрочем, учитывая уже достигнутые им успехи, к подобному относились если и не одобрительно — одобряли как раз немногие — то с пониманием. Дескать, можно и сдерживаться в мелочах, если в итоге это приносит много чего важного и полезного. А солдаты… Эти переживут некоторые введённые ограничения, а десяток другой срубленных голов и пара сотен спин, по которым пройдётся кнут, уравновесятся иными, куда более приятными событиями. Например, той самой обильной добычей, низкими потерями и прочим, весьма важным и осознаваемым даже наиболее тупыми из носящих клинки.
Потому и не случилось почти никаких печальных случаев с гаремными девицами, которых со всем возможной в таких условиях заботой сопровождали в безопасные места, разве что самую малость облапав. Очень уж тому способствовали типичные одеяния постоялиц османских гаремов. Открывающие многое. полупрозрачные… Это ж не то, в чём их хозяева выводили, случись нужда, своих жён и наложниц на улицы города. согласно законам шариата. Вот те облачения да, нельзя было толком понять, скрывается под ними знойная красотка, просто миловидная девушка, дурнушка или и вовсе уродина с точки зрения нормального европейца со сколько-нибудь развитым чувством прекрасного.
Всё рано или поздно подходит к концу. Закончились по большому счёту и бои на улицах Стамбула. Разумеется, то в одном, то в другом месте порой погромыхивали выстрелы, раздавался лязг клинков и звучали вопли раненых и умирающих, но в целом всё действительно завершалось. Пали защитники в мечетях, были окончательно добавлены засевшие в чудом не разрушенных крепостных башнях. Ну и Топкапы тоже оказался очищен от вооружённых и вообще османов, хотя там старались действовать с предельной осторожностью. Дворец всё же, важный символ. Равно как и Айя-София, ранее собор святой Софии — важный именно для христианства символ, почти половину века пробывший мечетью. Пожалуй, это единственная стамбульская мечеть, при взятии которой не использовали артиллерию. Исключение из общего правила.
Но Топкапы для итальянских полко— и флотоводцев всё равно был гораздо боле важным. Там они и оказались, как только стало ясно — сопротивление почти полностью прекратилось и теперь нужно позаботиться прежде всего об удержании города. Сперва европейской, западной его части, конечно. Восточная, по ту сторону Босфора? Её время тоже должно было прийти, но самую малость позже. Дни, может несколько недель — это особого значения не имело. Всё равно расположившийся в проливе флот позволял огнём орудий пресекать любые попытки находящихся на восточном берегу сделать хоть что-то, помимо бегства за пределы досягаемости орудий.
Да и передышка нужна была. Не необходима, но желательна. Вот и осваивался де Лима тут, в Топкапы, осознавая себя пусть временным, а всё равно наместником короля в самом сердце уже по существу рухнувшей Османской империи. И действительно, какая тут империя, когда и столица захвачена, и флота почти не осталось, и войско бежит со всех ног из большей части европейских владений, оставляя за собой лишь азиатские.
— Константинополь, — выдохнул де Лима, в очередной раз взглянув на роскошь зала, в котором сейчас находился. — И место, где ещё несколько дней назад находился сам султан Баязид II.
— Уже не находится и никогда больше не появится тут. Разве что как пленник или…
— Что «или»? — тут же насторожился командующий итальянским флотом, обращаясь к присутствующему рядом Гнедичу, который, будучи привыкшим к истинно восточной пышности, не выглядел сколь-либо впечатлённым убранством султанского дворца.
— Или как будущий труп, которому отрубят голову прямо в его бывшем дворце. Но тут и от политики многое зависит. Нам неведомо, что будет делать беглец дальше, станет ли, вслед за своим сыном Шехзаде Ахметом, столь же яростно присоединяться к джихаду. От этого многое будет зависеть.
— Полезность живого, пленного… мёртвого. Я понял. Но вы, как рыцарь-тамплиер и доверенный человек Его Величества, что скажете насчёт будущего?
— Мысли Великого магистра остаются лишь его мыслями, — спокойно так пожал плечами серб, сопровождая жестом свои слова. — Знаю лишь, что мы должны исполнить его приказ, взяв под монаршую руку не только Константинополь, но и проливы. Остальное можно и даже нужно отдать союзникам. Пусть делят.
Де Лима недовольно поморщился.
— Они будут делить, а нас постараются в сторону отпихнуть. С вежливыми извиняющимися словами и добрыми улыбками.
— Земли землям рознь, — произнёс Гнедич, чувствуя недовольство флотоводца. — Италия брала и будет брать лишь то, с чем способна справиться. Одно освоение Египта и закрепление по берегам проливов займёт нас на долгие годы. Мало взять, нужно и удержать. На этом и обожглись создатели Латинской империи, не поняли, что даже тогдашние греки-византийцы стали чересчур азиатами. Нет, пусть с ними мучаются другие. Только не мы!
— Но Мраморное море становится «личной купальней Борджиа»?
— Если только получится. Если понадобится, Великий магистр готов отдать союзникам — испанцам, иоаннитам и, возможно, португальцам — большую часть восточного побережья.
— И сохранить за собой проливы?
— Это обязательно, — подтвердил Гнедич. — Отдать не такое ценное, но сохранить главное сокровище. А ещё Константинополь. Это и символ, и без него нельзя удержать Босфор.
— Вся эта политика… Лучше уж так и оставаться командовать флотом. А тут это наместничество.
Серб лишь иронично посмотрел на де Лима, одним взглядом показывая, как он относится к подобной попытке изобразить скромность. Им обоим — и не только им — было ясно, что Гарсия де Лима зубами и ногтями будет держаться на полученный статус до тех пор, пока не выполнит основное поручение короля — восстановление обороны города и доведение до пригодности к мирной жизни. Уже, разумеется, как одного из ключевых городов новой империи. Какой? Разумеется, итальянской, провозглашение которой ожидалось не далее чем к концу этого года. Возможно, даже летом.
Эпилог
Рим, апрель 1498 года
Падения империй всегда происходят громко, внушительно, с огромными последствиями для всего окружающего мира. И плевать, что Османская империя была тем ещё монстром во плоти. Поправочка… Подобные монструозные конструкции рушатся с ещё более внушительными эффектами, видимыми для всех окружающих. А на руинах этой самой империи начинает создаваться нечто новое — порой почти сразу, порой с некоторым запозданием.