— Сначала попробуй, — фыркнула Чеся. — Смеяться будешь потом.
И я попробовала. Пригубила осторожно, не зная, чего ожидать — и громко ахнула, когда мир вокруг меня вспыхнул множеством ярких красок.
— Божечки… — я сделала второй глоток и зажмурилась, пытаясь удержать на кончике языка этот невообразимый, ни с чем не сравнимый вкус. — Это, это…
— Это напиток богов, — растягивая слова, согласилась Власта. — И отведать его простые смертные могут лишь раз в год, на праздник Посейдона.
— Из-за традиции? — слизнув с нижней губы восхитительную сладость, спросила я.
— Из-за цены, — исправила Владка. — И из-за того, что первая кружка — это как оргазм. Вторая — тоже хороша. Третья по вкусу как очень хорошее вино, и с каждой следующей вкус хуже и хуже… Всё волшебство этого напитка в том, что его нужно принимать редко и малыми дозами.
— И обязательно закусывать, — поддакнула Власта. — Нектар ужас до чего коварен. Я не помню, как в прошлом году до дома добралась. А ведь мы даже второго кувшина не заказывали.
Я недоверчиво посмотрела на свою чашу. Как человек однажды переживший пьяный вертолёт, я точно не хотела испытывать эти красочные ощущения вновь. Но в нектаре вообще не чувствовался хмель, слабо верилось, что Власта всего с нескольких бокалов могла наклюкаться до отключки…
— А в прошлом году, кто из вас не ходил на праздник? — спросила я, ухватив с блюда кусочек сыра. — Тоже жребий тянули?
— В прошлом году к празднику две девчонки прибыли, — сказал Мир. — Они с ведьмой Аглаей в контакт не вступали, просто хотели подзаработать. А потому доп. соглашение подписали сразу же. Правда, ещё несколько дней были вынуждены жить на Славной — пока решали, куда их на место прохождения службы определить. Так что нам в некотором смысле повезло…
Народу в амфитеатре становилось всё больше, скоро не осталось ни одного свободного лектуса, компании перемешивались, мебель сдвигалась в сторону, и кое-где, обнявшись за плечи, мужчины танцевали хасапико*, а женщины, двигались между их сплетёнными фигурами медленно и грациозно и плавные движения их обнажённых рук в полумраке амфитеатра казались чем-то мифическим, потоусторонним.
— Они будто птицы, — шепнула я в какой-то момент, и Чеся, развалившаяся на соседнем лектусе, благосклонно кивнула.
— Чайки, парящие над штормовой волной.
Ещё какое-то время мы следили за нарастающим танцевальным безумием, а потом, не выдержав, сами вскочили на ноги. Гости амфитеатра давно забыли об иерархии, группки веселившихся перемешались, нектар лился рекой, музыка гремела, небо то и дело вспыхивало сказочными фейерверками, а я вдруг поймала себя на том, что у меня кружится голова.
Нет, я не была пьяной (разве что от всеобщего веселья), хотя, не стану врать, две неполные кружки нектара позволили мне приятно охмелеть. Поэтому головокружение моё, скорее всего, было связано с шумом и суетой праздничного водоворота, в центре которого я оказалась. Ещё недавно я бы пришла в восторг от этого хаоса и выплясывала бы фигуры незнакомых танцев до утра, а сегодня отчего-то слишком быстро устала и, вырвавшись из объятий очередного танца, вернулась к нашим лектусам.
— Сливка, ты куда? — окликнула меня раскрасневшаяся Власта.
— Носик пойду попудрить, — ответила я. — Где здесь уборные?
Она махнула рукой, указывая вниз.
— Под сценой. Тебя проводить?
— Не нужно, — отказалась я. Во-первых, не хотелось напрягать приятельницу, а во-вторых, пользуясь случаем, я планировала удрать домой. Время, конечно, было ещё детское, но тем лучше — успею с Брошкой по кружке праздничного чаю выпить…
Вожделенную дамскую комнату я нашла довольно быстро и, сделав все неотложные дела, остановилась возле умывальника в форме большой раковины, чтобы сполоснуть руки и лицо. Долго рассматривала своё отражение в настенном зеркале, не узнавая саму себя. Вроде ничего не изменилось, разве что косметикой из-за жары я совсем перестала пользоваться, а волосы начала поднимать вверх, чтобы шея и плечи не потели. Но вместе с тем я стала какой-то другой. То ли кудряшки мои на солнце выгорели, то ли кожа потемнела от загара… А может быть всё дело в усталом взгляде и тёмных кругах под глазами. Шутка ли — я уже неделю почти не сплю.
Но стоило подумать о причине моей бессонницы, как позвоночник выгнуло, а низ живота скрутило в сладкой судороге. И колени стали такими ватными, что я ухватилась за край умывальника, чтобы не упасть.
— Что с тобой происходит, Велислава? — дрожащим голосом спросила я у собственного отражения. И ответила себе же ворчливо:
— По-моему, ты рехнулась. Это просто сны, а он всего лишь мужик. Шантажист и тиран к тому же. Не понимаешь разве?
Понимаю. Вот только не могу о нём не думать.
А ещё малодушно мечтаю провалиться в сон, часов на сорок, где-нибудь, где ни одна собака не смогла бы меня разбудить. Чтобы призрачный Элар успел сделать со мной всё разное, сладкое, ужасно неправильное.
— К тому же, во сне не считается, — неуверенно заметила я, и моё отражение скептически заломило брови. Мол, ты лучше не об этом думай, а о том, как после всех нектарных возлияний до утра додержаться, а то и вправду же не проснусь, позволю дюку всё… А интуиция подсказывала, что этого ни в коем случае нельзя допустить.
Встряхнувшись, я вышла из уборной, но не успела сделать и трёх шагов по коридору наружу, как услышала за своей спиной мужской голос:
— Эй, крошка, куда торопишься? Останься с нами.
Я оглянулась.
Их было двое. Оба в белых хитонах и короткий бордовых плащах. Оба загорелые, светлоглазые, довольно симпатичные.
Два златокудрых вусмерть пьяных Аполлона. Божечки, чем я думала, когда пошла в туалет одна? В чужом городе, в чужой стране, в мире чужом! А я на шумном празднике, где трезвыми были только порхающие вокруг светильников ночные бабочки — да и то не все — ушла в дамскую комнату без подружки.
Вот же я дура…
Парни глумливо ухмыльнулись, заметив мой испуг, и правый плавно шагнул в мою сторону, а второй облизал яркие губы. Я поняла, что мне не убежать, даже будь на мне не путающийся в ногах кусок длинной ткани и босоножки, а джинсы с кроссовками, — всё равно догонят. И кричать бесполезно — снаружи все пьяные, к тому же музыка играет громко — никто не услышит.
И мне стало так страшно, до ледяного пота вдоль позвоночника и ватных коленей.
Я с детства боялась собак. Больших, маленьких — всех. А Бро всегда твердила, что свой страх показывать нельзя, что он лишь вызовет агрессию, даже в тех животных, которые к ней вовсе не склонны. Вот и сейчас я решила своего ужаса не показывать, осторожно передвинулась ближе к выходу и спросила дрожащим голосом:
— Что вам нужно?
— А ты угадай! — донеслось от выхода, где, как выяснилось, ждал третий парень.
Я стрельнула в него перепуганным взглядом и, сцепив зубы, прижалась спиной к стене. У меня-то и против двоих никаких с шансов не было, а с тремя мне точно кранты. Но складывать лапки и покорно принимать коленно-локтевую я не собираюсь. Как говаривал козлёнок из мультика детства моей Бро, «помирать, так с музыкой». Мою «музыку» эти три урода точно не забудут.
— Крошка, ну что ты такая напряжённая? — улыбаясь, спросил урод номер один, приблизившись ко мне почти вплотную. — Боишься, что тебе не понравится? Напрасно, сладенькая. Сама потом ещё добавки просить будешь.
Вот уж вряд ли.
— Арон, не болтай понапрасну, — встрял второй, — подойди ближе. Кучеряшка просто пока не почуяла всей прелести твоей расы… Милая, я с тебя весь вечер глаз не свожу. На кой тебе эти атланты? Поехали ко мне, я больше заплачу.
— У тебя столько нет, сколько мне надо, — хмуро глядя на окруживших меня парней, ответила я. — И если вы рассчитываете повеселиться, то лучше пойдите и найдите ту, которая согласна, потому что добровольно не дамся. — Пальцем ткнула в первого. — И ты, вонючка, даже не старайся. Я из огнецов, из волонтёров со Славной улицы, на меня ваши магические заморочки не действуют.
Честно, озвучивая свой статус в этом мире, я не надеялась, что они сразу же отступят и отпустят меня с миром, но я думала, что они хотя бы задумаются, что эта информация прольёт немного света на их пьяный мозг, но… нет. Наоборот даже.
— Ух ты! — воскликнул третий, который успел присоединиться к своим друзьям-уродцам, что зажали меня в угол. — Огнецы мне ещё не отсасывали. Чур я первый солью в этот симпатичный ротик!
— Разве что в труп, — предупредила я и сжала кулаки, собираясь драться до последнего. Но ни мои слова, ни воинственный вид не вызвали в подлецах ни капли сомнения. Раззадорили разве что.
И вправду бы после этого всего не сдохнуть. Страшно подумать, как сильно будет переживать Бро, если это случится… А уж как это отразится на малышах…
Додумать мысль до конца я не успела, потому что от оставленного без присмотра входа в «туалетный» коридор, раздалось лёгкое покашливание, а вслед за ним злобное шипение:
— Я с-смотрю, кому-то продление-с виз-зы-с совсем не нужно.
Уроды шарахнулись от меня, как от огня, распластавшись по противоположной стене, а я из-за слёз облегчения, что крайне несвоевременно накатились на глаза, даже рассмотреть спасителя не смогла.
— Эй, да мы пошутили просто, братан! — неуверенно хохотнув попытался заверить моего спасителя первый урод. Тот, что, если я правильно поняла, был вонючкой-инкубом.
— Крошка сама нас сюда позвала.
— С-сама? — вот это слово было произнесено так, что я от ужаса едва в обморок не грохнулась. Хотя, как по мне, пугаться нужно было тогда, когда трое идиотов угрожали мне изнасилованием.
— Братан…
— Заткнис-сь, Арон. Или я к десяти годам депортации прибавлю ещё десять.
— Да за что?! Из-за какой-то дырки родную кровь?
— Или двадцать. Для всех.
Несостоявшиеся насильники загомонили все разом, возмущаясь, уговаривая, ссылаясь на то, что и сделать-то ничего ещё не успели (ещё!!), а я смотрела на то, как неспешно приближается ко мне тёмная фигура моего спасителя, и, к своему ужасу, узнавала его. По походке, по голосу, по манере наклонять голову вперёд, когда злится.
Божечки, ну почему на весь Славой нашёлся только один благородный рыцарь? Да и тот не то чтоб очень сильно…
Дюк подошёл к нам, прошил меня внимательным злым взглядом. Вид у него при этом был неважный. Болезненный и изнурённый. То ли на нём пахали, целую неделю используя как тягловую силу, то ли он страдал от приступа затяжной бессонницы.
Совсем как я.
Моргнув, Элар отвернулся к злодеям.
— Руку дай, — прорычал с такой яростью, что я с перепугу протянула ему правую ладонь и только потом сообразила, что обращается мужчина не ко мне.
— Эл… — Тот, кого все называли Араном, попятился и растерянно тряхнул золотыми кудрями. — Ты ведь это не серьёзно.
— Я похож на шутника? — Божечки, мне на него даже страшно смотреть было, честное слово, если бы он хоть раз вот так вот рыкнул на меня, я бы либо уписалась со страху, либо подписала всё, что от меня требуют, не читая.
— Дай мне свою руку, — потребовал отывисто.
Арон сглотнул и обиженно посмотрел на меня.
— Скажи хоть ты ему, крошка, что мы ничего же не…
— Не с-сметь! — зашипел Элар и легко задвинул меня к себе за спину. — С-смотреть не сметь! Раз-сговаривать — нет! Убью-с-с…
Страх господний! Во что я вляпалась? Сходила пописать, называется… Я и раньше-то общественные туалеты не особо уважала, а после этого — вообще ни ногой!
Из-за спины злюка (Не забыть бы, что злить его ни в коем случае нельзя! Самой не забыть и Бро предупредить, а то ещё нарвётся, упаси Боже!) я ничего не видела, но по тому, что больше никто не рычал и не грозился смертоубийствами, догадалась, что требуемое Элар получил…
Шаги, шорох одежды, зловещий шёпот, посылающий проклятия на мою голову.
— Из-за девки ты отлучаешь брата от Камня? На двадцать лет из-за дырки, которую я даже попробовать не успел!?.. — Мне даже обидно стало, потому что преступление совершили — ну, или хотели совершить — они, а виновата при этом я. — Правильно говорят, что тебе давно Камень на мозг давит… Посмотрим, что на этот счёт скажут старшие.
— Послушаем, что скажут, — спокойным голосом, как будто вообще ничего не случилось, произнёс Элар. — А теперь убирайтесь. Три часа на то, чтобы собраться и попрощаться с родственниками и друзьями, у вас есть, а после запрет на нахождение в Славое вступит в силу. И нет, Арон, ты мне не брат. Седьмая вода на киселе, я даже не уверен, что мы вообще родня. А даже если и родня. Закон один для всех — и ты обязан ему подчиняться. Вы все обязаны. И радуйтесь, что остров не тряхнуло. Только землетрясения нам сегодня не хватало, когда из трезвых во всём Славое лишь младенцы да мертвецы!
Взял короткую паузу, давая возможность преступникам прочувствовать весь ужас своего проступка, но что-то я сомневаюсь, что таких подлецов можно словом перевоспитать. Разве что тем, которое написано на широкой полоске натуральной кожи, например Levis или, допустим, Calvin Klein. И по жопе, по жопе! Да от души!
Хотя вообще я по жизни не злая и против физического насилия.
— А теперь проваливайте с глаз моих.
Я услышала злые шаги, ругательства, возмущённый писк цензуры и только в этот момент, пожалуй, поняла, какой участи смогла избежать. От осознания, от ужаса, от облегчения внутри меня что-то лопнуло, странно булькнуло, ноги подкосились, я съехала по стене на пол и дико, с подвываниями, то ли заплакала, то ли засмеялась.
Не могу с уверенностью сказать, в чём именно я нуждалась в тот момент. Может, чтобы меня пожалели. Может, чтобы оставили в покое. Но точно знаю одно, мне не хотелось, чтобы меня хватали, трясли и орали злющим шёпотом, от которого кровь стынет в жилах:
— Дура безмозглая! Ты чем думала вообще? Есть тут чем думать вообще? — Элар дёрнул меня за волосы, оттягивая мою голову назад. — Какого дохлого орфа* ты попёрлась под сцену одна? Сюда же только шлюхи ходят по одиночке! У нормальных женщин хватает мозгов попросить партнёра, чтобы проводил.
Злюковская цензура отчаянно семафорила, но злюка это не тревожило. Я поморщилась от боли в затылке — всё-таки в том, что тебя дёргают за волосы, приятного мало, и пролепетала:
— У меня…
— Ах, да! — Элара знатно перекосило. — Я забыл. Партнёра у тебя нет… Или есть уже? Вон этот хлыщ возле вас отирается, никак решить не может, с которой начать.
— Мир не х…
— Хочет! — рявкнул дюк и, к счастью, отпустил мои волосы, но, к сожалению, схватил за плечи и основательно тряхнул. — Хочет! Смотрит, как… как…
— Да он не на меня, он только на… — вновь попыталась оправдаться я, страшно злясь из-за того, что вообще приходится это делать. С какого такого перепугу я вообще перед дюком оправдываюсь? Но договорить он мне не позволил. Впился пальцами в плечи, потянул вверх, сближая наши лица, будто проще было меня заставить встать на цыпочки, чем самому согнуться.
— А танцевала ты с ним зачем?
Ну а это уже был наезд ради наезда. Не было сегодня вечером ни одного танца, который предполагал бы двух партнёров — только групповые. И, надо признаться, в нашей группе был не только Мир, но и ребята из-за соседних столов. Божечки мои! Да эту летку-енку атлантическую весь амфитеатр танцевал, обняв друг друга за плечи!
— Кто позволил?
Тут у меня всё же сдали нервы, я вскинула руку и средним пальцем едва не выбила Элару глаз.
— Конь в пальто, — шмыгнув носом, процедила я и добавила, если до злюка, вдруг не дошёл мой посыл:
— Иди ты знаешь куда?
Он выдохнул. Посмотрел на кончик моего пальца, немного скосив глаза к переносице, а потом прошептал:
— Знаю.
Кивнул и, стукнув ладонью по двери за моей спиной, втолкнул меня в какую-то подсобку.
— Знаю, — прошептал зловеще, от чего у меня по всему телу волоски дыбом встали.
Здесь было темно, пахло сухими травами, щелочным мылом и чем-то ещё. Я не успела разобрать, чем именно, потому что этот недоделанный хуратор взял и поцеловал меня.