Еще и взгляд ее… Это нечто. В какой-то момент змеиные, горящие в полумраке желтым глаза Иры подернулись дымкой самой настоящей Тьмы, что добавило в действие незабываемых эмоций.
И для себя я еще даже не решил до конца, что круче — эмоциональный секс, когда ты на одной волне с чувственной партнершей, или вот такая прогулка над пропастью на самом пределе своих возможностей.
Вот только мелькнувшая в глазах индианки Тьма заставила меня задуматься (как все закончилось, конечно же). Потому что змеиные глаза Иры оказались по-настоящему змеиными — только в тот момент, когда увидел в них лоскуты мрака, я понял, что это не импланты. И если честно, был момент, когда мне показалось что за индианкой возникла четкая тень, очень похожая на раскрывшую капюшон атакующую кобру. Впрочем, сам процесс меня настолько захватил, что тогда на все эти тени было абсолютно плевать.
Случайно у Иры получилось потерять контроль над Тьмой, или намеренно? Послал индианку (индианок) ко мне кто из высших сущностей, или наемницы не обладая даром сами нашли путь к сверхъестественным возможностям с помощью своей богини-покровительницы Кали?
Очень интересные, и совершенно не важные пока для меня вопросы. «Работает, не трогай» — хороший принцип, его пока и буду соблюдать, пока разгребаюсь с многочисленными делами. Своими и чужими, а также и их последствиями.
— Твои глаза… скорей закапай их визином, — сбивая серьезный настрой мыслей о змеином взоре Иры, открыл я управленческое меню. И вызывая Валеру, продолжал негромко напевать немного видоизменную версию популярного в моем мире попсового хита.
— …ты палишься, а я в очках, по мне не видно, — успел я озвучить еще пару строк, когда напротив, на специально предназначенном месте за столом, возникла объемная голограмма в образе персидского принца.
— Как у тебя? — произнес я вместо приветствия.
Валера вместо ответа только утвердительно кивнул. Второй вопрос вслух я задавать не стал, взглядом поинтересовался. Валера ответил также взглядом, причем изобразил такое выражение лица, что я понял — незаданный вопрос о готовности Эльвиры он считает глупым.
Конечно, ставить под сомнение возможность царевны найти жертву я не собирался, тем более именно она предложила провести ритуал кровавого союза. Но спросить был обязан. И когда Валера подтвердил, что у них обоих все готово, я удовлетворенно кивнул. Мгновением позже жестом показал, что все идет по плану и прервал соединение.
Тут же на первый план перед глазами выскочило оповещение о входящем вызове. Хм, неожиданно — увидел я имя вызывающего меня на беседу абонента. «Татьяна Николаевна Зорина, и.о. директора императорской гимназии имени барона Александра Витгефта».
02:18 — бросил я взгляд на часы. Увидела, что я в Сети и решила пообщаться?
Пару секунд посмотрев на окно оповещения, завис немного, задумавшись. Но вздрогнул, опомнившись — что думать, разговаривать с ней надо. Но прежде, отвернувшись к открытым на другой стороне стола многочисленным окнам глубинной Сети, отбил кратко сообщение в древнем на вид пиксельном экране чата: «Работаем».
Увидев краткое подтверждение, закрыл все окна и вернулся ко входящему вызову.
После того как нажал на кнопку приема, на месте — где недавно сидел Валера, возникла удивительной четкости голограмма и.о. директора. Татьяна Николаевна предстала передо мной в деловом костюме и с тщательно уложенными волосами. Нога на ногу, так что юбка опасно высоко, до середины бедра, блузка застегнута под горло, взгляд из-за стекол простых очков внимательный, выражение лица — воплощение строгой чиновницы.
Вообще, функционал софтфона позволял загружать любой свой образ, а иногда даже и не один — в зависимости от статуса аккаунта. Для того, чтобы при случае не беспокоиться о внешнем виде и разговаривать в выбранном аватаре. Но — о чем знали совсем немногие, на линиях связи с максимальным уровнем защиты, а также на платиновых аккаунтах, аватары можно было снимать без ведома собеседника. И на закрытых форумах Сети я (памятью Олега) встречал подборки фотографий — некоторые люди, скрывая внешний вид за личиной аватара, общались в весьма интересном виде, не заботясь приведением себя в порядок или даже одеванием.
И.о. директора, работающая в гимназии с одаренными, явно знала про эту особенность защиты связи, поэтому одета была с иголочки в реальности, несмотря темную ночь за окном. Быстро стрельнув взглядом, я вновь посмотрел на часы. Почти полтретьего, ну надо же. Очень странная женщина — все нормальные люди спят в это время.
— Татьяна Николаевна. Приветствую, — преувеличенно бодро поздоровался я.
Татьяна Николаевна сразу мне не ответила. Хотя ее молчание говорило о многом. Но на ее месте злиться на меня… такое себе, наверное. Потому что именно благодаря моему ночному визиту она неожиданно получила место, которое в обычном течении событий занять у нее вряд ли получилось бы в ближайший десяток дет. Если вообще получилось бы. Ну а сопутствующий риск вопрос размера ставок, тут уж выбирать — или на елку забираться, или о сохранности кожи на ладошках заботиться.
Хотя, кого я обманываю — будь на ее месте, вряд ли испытывал положительные чувства к нарушителю спокойствия. Все же деликатностью и вежливостью наше с ней общение не отличалось.
— Артур Сергеевич. Здравствуйте, — в тон мне, только без напускной жизнерадостности, произнесла и.о. директора гимназии.
— Татьяна Николаевна, поздравляю вас с очередной ступенью карьерной лестницы, — широко и фальшиво улыбнулся я. Но почти сразу перешел на нормальный тон и добавил уже вполне серьезно: — Видите, я не ошибся в ваших экстраординарных способностях. Так что, думаю, скоро уже можно будет с титулом поздравлять.
На несколько секунд повисла тишина.
— Какой же ты наглец, — с нескрываемым удивлением произнесла и.о. директора.
— Не я такой, жизнь такая, — развел я руки в стороны в извиняющемся жесте.
— Артур Сергеевич, я получила запрос, — вновь перешла на официально-деловой тон Татьяна Николаевна. — Жду вас сегодня у себя в кабинете в…
— Татьяна Николаевна, — прервал я ее. — Прошу простить, но отправляя запрос, я не знал…
«О чем не знал?» — быстро спросил я сам себя в поисках достоверной отмазки.
…не знал о том, что у меня ухудшится состояние здоровья и на ближайшие двое суток врачами мне будет рекомендован постельный режим. Как только приведу себя в норму, готов явиться пред ваши очи.
Татьяна Николаевна едва заметно нахмурилась и чуть сузила глаза. И.о. директора сейчас явно размышляла — в действительности ли у меня нет возможности прибыть к ней (в версию о постельном режиме она явно не поверила), или я над ней издеваюсь просто потому, что могу.
Видимо, в ее мыслях второй вариант превалировал. Она даже едва сдержала эмоции — ожгла меня взглядом, и чуть было не прервала соединение. Но в последний момент все же взяла себя в руки — и вместо того, чтобы хлопнуть по столу, прерывая связь, ее рука изменила движение и поправила непослушный локон, заправив его за ушко.
— Как только у вас появится возможность, сообщите, будьте любезны, — язвительно произнесла и.о. директора.
По моему внимательному взгляду она прекрасно поняла — я догадался, что она только что, повинуясь импульсу, едва не рубанула соединение. Хотел было ей ответить, хоть как-то показав, что не специально у меня над ней издеваться получается, но не успел — Татьяна Николаевна все же хлопнула по столу и картинка погасла.
Да, неудачно получилось — расстроился я на пару мгновений, после чего об и.о. директора гимназии благополучно забыл. Откинувшись на спинку кресла, я глубоко вздохнул, еще раз посмотрел на часы и вызвал Фридмана по каналу экстренной связи.
Очень быстро юрист ответил, и в полном параде появился на том месте, где только что я видел голограмму Валеры, а после Татьяны Николаевны. Только вот рядом с окном меню вызова у меня появилась красное предупреждающее сообщение, что Моисей Яковлевич воспользовался заготовленной аватаркой.
Оповещение я небрежно смахнул в сторону, убирая — опрометчиво ждать от юриста, что он будет в половину третьего ночи выглядеть не как человек, который только что продрал глаза и вскочил с кровати. Даже если этот юрист — железный человек Моисей Яковлевич, ко многому привыкший за последние пару месяцев. Да и как он выглядит сейчас в действительности мне в общем-то совсем не интересно. Пусть хоть в кожаной портупее и с литаврами в руках по квартире пляшет в свободное время, главное чтобы цепкость хватки в делах не терял.
— Моисей Яковлевич, доброе утро.
«Доброе утро» случайно вырвалось. Как-то забыл я, что ночь на дворе. Фридман же коротко глянул в сторону, явно на часы. Когда он снова посмотрел на меня, вопроса во взгляде не было. Вот уважаю — сказано, что утро, значит утро.
— Добгое, Агтуг Сег-геевич, — с хрипотцой ответил Фридман, пытаясь совместить свое сознание с реальностью и избавиться от последних объятий сна.
— Моисей Яковлевич, у меня есть важный вопрос. Вчера вечером один из работников оскорбил Зоряну Сергеевну, назвав ее шлюхой. Я сломал ему палец и приказал отрезать язык, после чего вызвал карету скорой помощи. Хочу знать, какие возможные проблемы меня ожидают из-за этого и как скоро.
Моисей Яковлевич на мгновенье потерял контроль, и на краткий миг беззвучно раскрыл рот, словно выброшенная на берег рыба. Мог бы уже и привыкнуть кстати, что со мной не соскучишься.
— Свидетели есть? — закрыв рот и справившись с удивлением, спросил Фридман уже деловым тоном.
— Да, — кивнул я подтверждающе.
— Кто с ними договагивался о молчании? — все тем же деловым тоном поинтересовался Моисей Яковлевич. — Или этим необходимо заняться мне? — добавил он, уже полностью собравшись и включившись в работу.
После его слов я почувствовал, что дело дрянь. Так иногда бывает — когда будучи уверен, что действуешь абсолютно правильно, спокойно следуешь в определенном направлении. Но в какой-то миг понимаешь, что прежними действиями совершал серьезную, даже непоправимую ошибку, которая может поставить крест на всем деле.
— Никто пока не договаривался, Моисей Яковлевич. Наоборот, я попросил работников не держать произошедшее в секрете, — ровным голосом произнес я.
Фридман неожиданно громко кашлянул — явно поймав на выходе удивленное восклицание. Но юрист быстро справился с собой, приняв сказанное мною к сведению и обдумывая услышанное. Говорить он начал через несколько секунд.
— Агтуг Сег-геевич, даже в бгитанской агистокгатии, известной своими жестокими нгавами, подобные способы наказания в публичном поле не пгактикуются. Боюсь, что последствия могут быть самыми серьезными для вас. Если, конечно, на то будет желание в импегатогских ведомствах, кугигующих ваш путь.
Поняв, что не ошибся в недавнем озарении, я коротко выругался, воззвав к падшей женщине. После, глубоко вздохнув, прикрыл глаза и глубоко задумался, лихорадочно пытаясь понять, где и в чем ошибся, и что сейчас надо делать. Эффект от вспышки психоэмоционального напряжения оказался неожиданный — это было похоже на то состояние, которое впервые я смог достичь при разговоре с Мюллером, в его кабинете в Яме.
Тогда, во время беседы, время для меня замедлило свой бег, и я успевал услышать и разложить слова собеседника на отдельные слова и фразы, анализируя и накладывая на его эмоциональный фон. Сейчас же эта способность к анализу активизировалась вместе с холодным разумом, и удивительно легким доступом к глубинам памяти.
Словно профессиональный крупье, одну за другой идеально ровно выкидывающий на сукно стола карты, перед внутренним взором у меня ложились многочисленные картинки воспоминаний. Вот несколько бравирующих гимназистов, с которыми пересекался случайно, вот недвусмысленные комментарии фон Колера, вот случайно услышанный разговор двух чиновников в архангельском благородном собрании, а вот уже несколько новостей, на которые переходил из окна рекламы в ходе серфинга по Сети…
Десятки невзначай брошенных слов и комментариев, упоминаний и ремарок сложились в определенную картину: мое восприятие мира по отношению к нанятым работникам было сформировано искусственно. Причем произошло это после того, как я переехал в Архангельск — ни одной картинки с будто бы случайным упоминанием сторонними людьми показательного наказания людей из наемных работников прислуги, я не запомнил. Подобного просто не происходило за все то время, пока жил в Елисаветграде.
Отлично я выступил. И те, кто это организовывал, прекрасно знали, на чем делать акцент: ведь с Адольфом я неосознанно повторил то же самое, что относительно недавно сделал с Антоном Аверьяновым — крайне жестко ответил на завуалированное оскорбление, так чтобы у других не было никакого желания повторять подобное. Вот только сегодня, вернее вчера уже, я значительно перегнул палку в том, что столь открыто решил сделать случившееся общественным достоянием.
Сразу после осознания случившегося я всерьез разозлился. До этого момента в произошедшем вчера вечером винил только себя, считая, что именно из-за моей ошибки бездействия Адольф получил увечья. Которых, вмешайся я в происходящее раньше, можно было бы избежать, как избежать и оскорблений с его стороны. Как я думал; и до этого момента Адольфу я даже искренне сочувствовал — как сочувствуешь человеку, выигравшему премию Дарвина.
Сейчас же осознал, что румянощекий парень сознательно выступил катализатором, триггером. Время вокруг меня уже окончательно остановилось, а в фокусе внимания оказалось увеличенная картинка воспоминаний того, как я наблюдал за произошедшем.
Посекундно — как недавно я раскладывал действия фон Колера при построении гексаграммы, я наблюдал в памяти произошедшее в холле главного здания усадьбы. И вновь пережив случившееся, я осознал: Адольф меня заметил.
Он единственный из всех собравшихся в зале стоял лицом ко входу, глядя примерно в мою сторону. И сейчас только я обратил внимание на несостыковки в его поведении — испуганную зажатость в самом начале, вписывающуюся в образ обиду и наивную попытку отстоять свои права, а также последовавшее после оскорбление в сторону Зоряны, брошенное якобы в порыве отчаянной злости и обиды.
Рискованный парень этот Адольф — судя по искусственной сформированной у меня в восприятии картины, он знал ведь, на что идет. А вот если бы я знал на что он идет, приказал бы Ире его убить. Проще бы все вышло — нет тела, нет и дела, как говорят умные люди.
Открыв глаза, возвращаясь к обычному состоянию, но еще полностью не избавившись от ледяного дыхания холодного разума, проанализировал собственные эмоции. Сейчас я был… не то, что зол, а стоял буквально на границе ярости: совсем недавно я контролировал румянощекого Адольфа, держа его словно неопытный кукловод; сейчас же понял, что последний месяц также, только гораздо более профессионально, дергали за ниточки меня. Только вот зачем?
Обязательно узнаю. А пока, снова прибегну к старому, проверенному приему — сломать чужой шаблон, расширив обозначенные границы противостояния. Способ, помогающий с детства — когда в безнадежной ситуации хватаешь кирпич с криком «а мне пофигу, я психический».
«Спокойствие, только спокойствие» — подражая Карлсону, вовремя подсказал внутренний голос. Но несмотря на попытку взять себя в руки, клокочущая в груди злость никуда не уходила. Просто трансформировалась в холодную ярость.
Ладно, не я первый это начал. Да умоются кровью те, кто усомнится в нашем миролюбии, как говорится. Еще раз выдохнув, пытаясь взять под контроль эмоции, я покачал головой. Посмотрел на Фридмана и поднял руку, указывая пальцем в небо — этим жестом попросив юриста подождать. И вызвал Валеру по каналу экстренной связи.
— Ну что еще? — недовольным голосом произнес принц, который в виде голограммы почти сразу появился на соседнем от Фридмана стуле.
— У нас проблемы, — отвлеченно произнес я, все же проглотив вступительное «Хьюстон»
— А подробнее? — насторожился Валера.