Кареглазка встретилась со мной взглядом — и я сделал вид, что мысленно раздеваю ее. Покраснев, она махнула рукой на школу.
— Удачи, Гриша. Принеси его нам — ты сделаешь хорошее дело.
Тысяча викрамов! Вот только не нужно рассказывать о благородстве, — не ответил, но подумал я, поковыляв к школьному крыльцу, где солдаты рассматривали снаряжение и зачем-то — лебедку. Над их головами кружили вороны, и мне это показалось недобрым знаком. Подошел Сидоров, гадливо смяв конопатый нос в идиотской ухмылке, и я повел их внутрь.
****
Другого пути в подвал я не знал, поэтому шел по тому самому коридору, где и произошло вторжение краклов. Там, где погибли Саня Щербинин и Семен Иваныч. Сам коридор находился во внутренностях здания, и не имел естественного освещения. А потому, освещался он единственно нашими фонарями, превращавшими его в жуткий тоннель. В проходе валялись поломанные козлы и доски, стены были испещрены пулями и осколками, на полу темные пятна от крови, а в конце — расстрелянная покореженная дверь. Но трупов не было — ни наших, ни трескунов.
Чем ближе к двери, тем страшнее, хоть солдаты и дышали мне в затылок. У лестницы я замешкался, поняв, что исполнилось мое дурное предчувствие — подвал действительно был без окон, а значит, и без солнечного света. Гиблые ямы, так прозвал эти места Калугин. Именно в таких подземельях спят краклы, хотя вряд ли, что сейчас они как раз здесь.
— Проходи, — сказал я Сидорову, «поощрительно» положившему лапу на мое плечо. Я бы предпочел пропустить его вперед. — Дипломат там. Прямо и направо. За панелью щитовой.
— Босс сказал, чтоб ты шел впереди, — лейтенант встряхнул бородой. — Сам спрятал, сам и вернешь.
— Что за бред? Горин сказал? — я водил фонарем в разные стороны, выхватывая светом подполье, железные ступеньки и хлам слева — парты, стулья, шкафы. — Никакой благодарности. Я сберег этот дипломат, а взамен получил тупость в человеческом облике.
Кто-то из солдат хихикнул сзади. Петров, кажись. Но Сидоров был непоколебим — это была еще одна черта характера, идеально сросшаяся с глупостью.
Если этого не избежать, то лучше выполнить задачу быстрее. Ступени поскрипывали, нагоняя саспенс, и вскоре ноги достигли бетонного пола. Сзади вереницей спускались вояки.
Воняло сыростью, резиной и пластмассой. Мои шаги были осторожными и почти беззвучными — все-таки, гиблая яма. Сидоров отстал, освещая дальние стены и сложенный возле них хлам — на нем была видеокамера, передававшая в реальном времени изображение и звук.
Я почти добрался к щитовой, когда лейтенант охнул и остановился. Я вполоборота глянул, где застыл луч его фонаря. В ближайшем правом углу колыхались головешки краклов, как вялое эскимо на палочках. Кажись, они дремали — даже потрескивания не было. Около десятка.
Душа ушла в пятки. Каждый шаг вперед приближал к ним. Любой шум, запах, дуновение могли пробудить их. И тогда… от ноги откатилась одна из многих валявшихся бутылок, и ударилась о сгнившее ведро. Твари прекратили раскачиваться.
— Сучий потрох! — вскрикнул один из солдат, идущих сзади, как раз увидев стаю.
Раздался щелчок, сопровождающий снятие автомата с предохранителя. Головешки зашевелились снова, но иначе — они просыпались. Глаза открылись. Спины потянулись вверх, выпрямляясь.
Я хотел, я мог еще рвануть назад, перебираясь через солдафонов, откидывая их набок, и отдавая на поживу… спастись, не считаясь ни с чем. Но я знал, что так не получится. Мои враги были не только здесь, но и там, а смыться одновременно и от льва, и от коршуна — невозможно. Был единственный, хоть и рискованный вариант — и я доверился интуиции. А что еще я мог? Как я мог влюбить в себя Кареглазку и отобрать ее у мужа? А что бы вы сделали?
Выдох произошел произвольно, и он же дал мне старт — прямо к щитовой. Сзади слышались проклятия, чей-то предсмертный вопль и оружейный залп. Вот она, дверца с нарисованным половым органом. И красный дипломат! Целехонький, не тронутый ни одной грешной душой. Современная чаша Грааля, Ковчег Кареглазки…
Назад пути не было. Там — бойня. Если я только что покончил с собой, то зачем? А как же последний, самый важный трофей? Я обязан выбраться отсюда — к своей будущей девушке.
****
Подземелье наполнилось криками, стрекотом и стрельбой. Фонарь, прикрепленный к голове Сидорова, метался вправо-влево, как сумасшедший, выхватывая фрагменты ужасной мозаики.
— Кейс у выродка, — вслух проговорил Горин то, что Крылова и сама увидела на мониторе. — Молодец. Не ожидал такого от него.
— Да. Но смогут ли они отбиться от морфов? — она скосила глаза на мужа. — Как Менаев вынесет Ковчег?
Глава 6
Спереди оказалась какая-то гора мебели. Лучше рассмотреть я не мог, так как погасил фонарь. Это, конечно, не было гарантией неприкосновенности — трескуны легко могли учуять меня по запаху. Хотя поднятая пыль, дым и вонь позволяли отстрочить нашу встречу.
До выхода с подвала было метров 20–30, трудно сказать точнее. И они были непреодолимы. Солдаты матерились, отбиваясь от краклов, а те атаковали не напролом, естественно, не как пехота Наполеона — они скакали по подвалу, как огромные умалишенные блохи, периодически находя в обороне дыры, и врываясь в них. Только что раздался вопль еще одного бедняги, и, насколько я понимал, Сидоров остался всего с одним бойцом. Сколько «клыков» потеряла стая, я не имел понятия — судя по прыгающим теням, их осталось еще предостаточно.
Из темноты рванул силуэт, и я разрядил в него дробовик. От отдачи все заболело. Пока доставал пистолет — еще одна тварь свалилась откуда-то сверху. Она клацнула челюстью совсем рядом, ее зубы прошлись по металлу дипломата, едва не цапнув меня за запястье. Я выстрелил в упор, разнеся упырю череп. Рядышком пронеслись два кракла.
Надо удирать. Я осознал, что солдаты здесь неспроста, а ради дипломата — этого их Ковчега. А я ведь его «носитель». Они прикроют меня любыми способами.
— Степан! Степан, я иду! — завизжал я. — Прикрой — у меня дипломат!
Присев и крича, что есть мочи, я расстрелял еще одного трескуна, пока Сидоров не откликнулся.
— Иди! Не, беги! По середине — мы прикроем!
Я рванул, но бегуном я был так себе, особенно из-за хромоты. Не успел я добежать до лейтенанта, как последний солдат исчез в груде мусора, увлеченный тварью.
Сидоров все еще заливал подвал свинцом, когда я услышал сзади стрекот, и в подкате нырнул вниз, проехав и кувыркнувшись метра на два. Сам в шоке, как смог. Степан оказался сзади, и начал отступать к выходу — в мою сторону. Я стартовал, но не проскочил и пары шагов — автомат лейтенанта смолк. До лестницы оставалось метра четыре…
****
Столп света рассеял темень: Сидоров копошился в подсумке, ища рожок с патронами, а рядом изготовились к прыжкам целых три твари. К счастью, им не дали сделать черное дело — вокруг меня засвистели пули. Степа выругался — ему оторвало ухо. А я ринулся к выходу. Чья-то рука подхватила меня, затаскивая выше и выше по лестнице, пока я не оказался в коридоре.
Я так и засел за луткой, уцепившись в дипломат. Мимо шли солдаты в защитном обмундировании, и спускались в подвал. Сквозь выстрелы и взрывы слышались крики, команды, и стрекотня.
Рядом упал Сидоров — одежда на нем была изодрана в клочья, на автомате согнуто дуло, а сам он выглядел так, будто увидел дьявола.
— Менаев? Живой? Валим на хер! — лейтенант показал рукой на выход, он дрожал, как осиновый лист, и его жест выглядел больше походил на судорогу.
****
Горин вытер вспотевший лоб. Слишком много неожиданностей, черезчур много погибших. Слишком высокая цена…
Выродок спустился с крыльца с красным кейсом, и жена побежала к нему, а некоторые из солдат рукоплескали — никто не ожидал такой храбрости от быдла. Хоть Лена получила, что хотела. Он надеялся, что теперь она угомонится, и выполнит обещание. Она должна ему родить.
— Ты как? Здоров? — спросил полковник у подошедшего Сидорова, вскользь взглянув на металлический короб в руках жены.
Лейтенант кивнул, хотя его голова была залита кровью. Тогда Горин связался с подвалом.
— Сокол, говорит Альфа, прием! Задача выполнена, начинайте отход.
****
Поворот влево, вправо, здесь уже светло — лучи пробивались в окна, и Мычаев успокоился. Они палили в черноту, но уже так, для проформы. И напоследок, гранаты… они разорвались в глубине коридора, обрушив стены, и подняв облако пыли. Сержант облегченно вступил в вестибюль, и опустил автомат. Ох, и денек!
Налеткин пропал. Может, его убили? Было бы неплохо. Мычаев недолюбливал Налеткина — оба сержанта были из одной деревни, и грызлись, как волк с бараном. А, нет — вот он…
Движение. Колебание воздуха. Вонь уксуса. Боковым зрением Мычаев даже не увидел — ощутил, что рядом кто-то есть. Стрекот. Он развернулся и… клыки впились в лицо. Налеткин напротив, и не стреляет. БЛЯ, КАКОГО ВИКРАМА?!
****
Налеткин очень обрадовался смерти закоренелого врага, но быстро взял себя в руки. Он выстрелил… мимо? Тварь шарахнулась к лестнице, чтоб укрыться под ступеньками, и продемонстрировала татуировку вдоль позвоночника. Судя по атрофированным половым признакам, когда-то, до заражения, это была молодая женщина. И сейчас она была необычно неуклюжей. То ли раненная, то ли больная. Странно — морфы не болеют.
Вторая пуля пробила грудину твари, третья — снова мимо — самка упала. От подвала донеслось рычание, и Коровин с Черданцевым разрядили туда по рожку.
Когда Налеткин с Самойловым зашли за лестничный марш, подстреленная особь лежала, выгнув спину и выпятив живот. Монстр хрипел и кашлял кровью. В ухе ожил наушник. Вместо Босса раздался взволнованный голос его жены Елены Ивановны.
— Воробей, прием! Что с морфом?
— Воробей слушает, прием. Похоже, объект умирает.
Возникла пауза, прервавшаяся шипением и разговором с той стороны. Налеткин понял, что Крылова о чем-то спорит с полковником. Наконец, она вернулась.
— Забрать морфа, живо!
Налеткин ошарашено посмотрел на тварь, а затем на ребят — у них была общая связь. Они тоже не обрадовались — каждый рассчитывал, что рейд закончен. И так перебор с приключениями.
— Как забрать? Где, вообще, Илья Андреич?!
Что за хрень? Им подопытных мало?
— Пацаны, используйте мешок с лебедкой, — в этот раз по рации отозвался Горин. Голос у него был суровый и недовольный. — Больше в морфа не стреляйте. Загарпуньте.
Сержант оглядел школьный холл, пытаясь сообразить. Лебедка… она была на вертолете, на всякий случай. В рейдах бывали разные ситуации, и иногда лебедка оказывалась просто незаменимой. Коровин вывел его из ступора, поднеся брезентовый мешок и крюк с тросом — от лебедки, только что установленной снаружи. Быстро сработали…
— Окей, — нахмурился Налеткин. — Сделаем это, ребята, и домой.
Спустя немного они упаковали особь, напичкав седативными боеприпасами. В коридоре снова показались краклы — они продирались сквозь завал, как бешеные кроты. Налеткин с товарищами обильно нашпиговали коридор свинцом, а Коровин запулил пару гранат. Неймется сукам…
Черданцев загарпунил мешок, снаружи заурчал мотор лебедки, и трос потащил добычу. Тварь трепыхалась, как рыбешка в сачке, но вскоре полностью затихла.
****
Кареглазка попробовала открыть кейс, но безуспешно. Только теперь я сам рассмотрел его при свете дня, и понял, что он действительно необычный. Глянцевая поверхность оставалась блестящей и без царапин, несмотря на все перенесенные испытания. А возле кодового замка, под рогатым символом биологической опасности, были выведены серебряные буквы «BG».
— Спасибо, — поблагодарила она. — Мы позже откроем его. Где-то я видела этот логотип…
Я улыбнулся, погладив ее по спине — ненавязчиво, дружески. Тише едешь — дальше будешь.
— Почему солдаты до сих пор возятся в школе?
Она подняла на меня свои огненные глаза. — Тебя это не касается, — и снова уставилась на дипломат. А скоро я сам увидел выбегающих солдат — они помогали двигаться тяжелому мешку, закрепленному на тросе. Судя по всему, в мешке был трескун.
— Зачем вам кракл? — спросил я у окровавленного Сидорова, присевшего рядом на лавке. Тот показал глазами на ученую.
— Для изучения.
— Чушь! — возразил я.
Он пожал плечами и ушел к вертолету, где Горин контролировал размещение «груза».
— Зачем вы это делаете? Они же опасны? — спросил я у Кареглазки, завороженно переворачивающей дипломат дак и эдак.
— Не лезь не в свое дело, — отрезала она, в сотый раз безрезультатно пытаясь подобрать правильный код. А затем все же сообщила. — С морфом что-то не так. Слабый. Увеличенные внутренние органы, вздутый живот, — она заметила мое недоумение и добавила, понизив голос. — Это может быть, что угодно: рак, паразиты, реакция иммунной системы. Нужно осмотреть.
— Беременность? — пошутил я.
— Исключено, — она снисходительно улыбнулась. — Морфы — это больные люди. И они не могут давать потомство. Это ведь не новый биологический вид.
— Если бы все больные люди не могли оставлять потомство… — саркастически протянул я.
— Если бы ты не был таким дураком, — засмеялась она, но не продолжила, что произошло бы в этом случае.
— То встретил бы тебя пять лет назад? — продолжил я вместо нее. — И сделал тебя беременной?
— У тебя не было шансов, — отрезала Елена Ивановна, бурно покраснев на лице и шее.
Я взял ее ладонь, и застыл, глядя в упор в медовые очи.
— Я умею быть очаровательным.
— Без шансов! — засмеялась Кареглазка. — Слишком молод. И вообще не в моем вкусе. Донжуан!
— Ты меня не убедила, — сообщил я. — Просто представь, как я целую и ласкаю тебя.
— Ты охренел?! — возмутилась она.
Боковым зрением я заметил приближение Горина. Надо прекращать флирт. Главного я достиг — понял, что Кареглазка любит кокетничать также, как и все девчонки, и заронил в ее разум теоретическое предположение о нашем интиме. Кто знает — вполне возможно, что в следующий раз, когда она будет спать с мужем, она представит меня?
— Ладно, — замял я тему в аккурат к подходу полковника. — Но если она беременна, то должен ведь быть источник беременности, — Горин пристально смотрел то на меня, то на жену, поэтому я сделал вид, что мы активно обсуждаем научную теорию. — Самец, что ли. Кто-то ведь является отцом маленького чудовища?
— Что?! — удивленно спросил полковник, акцентировав букву «Ч». — Что ты мелешь, Менаев?
Ученая посмотрела на меня, а затем на мешок, который как раз укладывали в вертолет.
— Он выдвигает научные теории. Правда, бредовые и бесполезные, — она ехидно улыбнулась. — Думает, что он такой же умный, как и вирусологи, иммунологи и эпидемиологи.
— Шибко умный? — Горин неодобрительно уставился меня, в то время, как Крылова показала мне язык. — Хорошо, значит, я придумал, куда тебя поставить работать.
****
Крылова пылала счастьем, и ей было за это неудобно, ведь слишком много людей погибло. В то же время, Ковчег был у нее, и ей никак не удавалось скрыть радость. А вот на муже лица не было…
Из школы донесся разъяренный рев, и полковник сощурился. Необычная активность для этих тварей. Обычно днем морфы прятались в подземельях. Ведь ультрафиолет был для них губителен: сжигал кожу, ослеплял, вызывал жуткую боль. Правда, сегодня люди потревожили тварей… Но, как бы там ни было, здесь, снаружи, было безопасно.
— Пора улетать, — Горин раздраженно посмотрел на жену. — Нам дорого обошлась твоя коробка.
— Никто не знал, что здесь спит стая, — она сжала губы. — Илья, мне жаль. Правда.
— Надеюсь, теперь ты довольна.
— Хорошо, Илья, — девушка свела брови и прищурилась. — Я все поняла. Больше не будет никаких рейдов, потому что ты не можешь предусмотреть наличие морфов и оборону от них.
Ударила по больному месту. Полковник налился кровью, вытаращив глаза. Что?!
— А кто виноват? — продолжила Крылова. — Я? Я вроде делаю свою работу, и пытаюсь сделать лекарство. И Ковчег для этого необходим, — муж попытался что-то сказать, но Лена своей интонацией осадила его. — А ты? Ты что делаешь? Переводишь стрелки?