— Бляха-муха! — выругался он и повернулся к пилоту Куриленко. — Взлетаем. Мы только что сделали важное дело — потеряли десять пацанов и достали коробку.
Горина трясло от гнева, но он обуздал агрессию. Главное — ничего не говорить первые минут 10. Тогда гормон покинет мозг, и не сделаешь нечто, о чем потом будешь жалеть. Конечно, это срабатывало не всегда. Когда получалось, он чувствовал себя победителем левиафана. А если нет…
****
Мы взлетели, и Ми-8 завис на высоте третьего этажа, ненадолго, перед тем, как взять курс на Новый Илион. Все расстроенно поглядывали на пустые места, еще час назад занятые сослуживцами. Я взял руку Кареглазки, пользуясь грустным моментом. Она не отреагировала, уставившись на мешок с тварью под ногами — а ее муж сердито глядел в окошко.
— Эй! — воскликнул один из солдат. — Что это?
Окна напротив, в каком-то из классов, зазвенели, и рассыпались. В образовавшемся проеме появился долговязый нелюдь со свежими рубцами на морде. Он ревел, клацая клыкастой челюстью, пока солнечный свет обжигал его кожу, шипевшую, как на сковороде. Одного глаза нет. На груди дымятся буквы «ХТК». Охотник!?
— Расстреляйте, к чертовой матери! — приказал Горин.
Но кракл уже исчез. Налеткин огорченно вздохнул, откладывая автомат в сторону. Вдруг в классе что-то мелькнуло, и Охотник с разгона выскочил в окно. Его прыжком можно было бы восхититься, он был достоин олимпийских медалей. От школы до вертолета было не меньше 5 метров, для человека это было бы немыслимой дистанцией — но, монстр преодолел ее. Под ураганный грохот двигателей и пропеллеров он ворвался в салон Ми-8, и ухватился за Налеткина. Сержант заорал, не удержался, и вывалился вместе с краклом. Он грохнулся на асфальт, пустив под себя лужу алой крови. Но — не Охотник. Морф уцепился за полозок от шасси, и стал подтягиваться наверх. Солнце обжигало его, покрывая серую кожу многочисленными язвами, но он был настойчив. Еще чуть-чуть, и он почти достиг салона.
Его нужно было сбить, расстрелять, но его позиция была довольно выигрышной. А если он проникнет внутрь…
— Чего тормозите?! — я дрожал от ужаса. — Он же сейчас будет здесь!
— А солнце? Свет? Он ведь должен сгореть! — ответил Самойлов, слинявший подальше от места, где он сидел вместе с Налеткиным.
Горин сжимал пистолет, и казался невозмутимым, но его выдавала лысина, покрытая испариной. Коровин и Черданцев выставили автоматы, а Елена Ивановна уцепилась в дипломат. В это время Охотник достиг нужной зацепки, и ворвался в салон. Полковник выстрелил, но морф оказался феноменально ловким — несмотря на ультрафиолет, уже почти превративший его в жаренного слепого карася, он умудрился уклониться. В итоге, пули погрузились в туловище, и даже в голову, но мозги остались целы. Пошатываясь, он бросился к Кареглазке.
— Черт! ДА ЧТО СО ВСЕМИ ВАМИ?! — в моих руках уже блестел Кракобой, и как только монстр оказался на расстоянии подскока, я выпрыгнул, вмазав по черепушке, что есть дури. У кракла в голове что-то треснуло, он отклонился назад — а я упал прямо на Елену Ивановну.
Вояки наконец поймали гада на мушку, и стали поливать свинцом. Охотник пытался удержаться, но ударная сила выбила его из салона, и он камнем упал — почти рядом с погибшим Налеткиным.
— Сука-блядь! — мимо пролез перепуганный Коровин, и выглянул в окошко. — Что с этой тварью? Они же не должны так делать? — солдат поочередно смотрел на Горина, Крылову, и даже на меня, что мне льстило. — Скажите, что произошло?
— Батя объявился, — засмеялся я, пытаясь успокоить дыхание, и посмотрев на Кареглазку. Но никто не поддержал мою шутку, а ученая задумалась, кусая губы. Ее руки не прекращали дрожать, поэтому я снова накрыл их своими.
— Поехали домой, — приказал Горин, кидая вниз, к Охотнику, охапку гранат. Это ж надо было так — убить еще одного из его людей, когда все уже были в безопасности. Трагическая бессмыслица.
Ми-8 на крейсерской скорости направился на юг, и всю обратную дорогу мы молчали — настолько были потрясены этим ужасным и странным днем. А я грел руки полковничьей жены — война войной, но никогда не забывайте, из-за чего все эти заварухи начинаются…
****
Невысокий смуглый мужчина за сорок, сидящий на балконе, отложил бинокль, и склонился над альбомом. Он спешил закончить последний рисунок — военный вертолет, улетающий к дальним горам. Перед этим он быстро заштриховал вертолет у школы, кракла в разбитом окне, Менаева, выходящего из дверей с дипломатом. Рисунки, в целом, черно-белые, графические. Но некоторые детали он навел фломастерами и цветными карандашами — красный кейс, рыжая девушка.
Все это пригодится ему, когда он доберется до Пирата — старый товарищ интересуется таким, ему всегда было любопытно, за что готовы умирать люди после Конца Света. В данном случае — почему столько военных погибли из-за дипломата. Он улыбнулся в предчувствии награды. Еда, пойло, лекарства… а самое главное — женщины, лучшие из выживших. Счастье, аж до дрожи!
****
Как и договаривались, я мог уйти, когда захочу, — так сказал Горин. Полковник держал свое офицерское слово, хотя его жена все еще имела ко мне вопросы — к примеру, о моих следах в лесу. Но, пока что эта тема ушла на второй план, чему способствовало и то, что мозги Крыловой теперь были заняты Ковчегом.
Искушение смыться побыстрей было сильным. Несмотря на видимость благополучия, я прекрасно понимал, как функционируют такие сообщества — законом и справедливостью тут и не пахло. Все решала воля одного человека, окруженного кликой. Шерхан и его шакалы.
И все же, пока что я решил остаться. Честно — из-за Кареглазки. Хоть Елена Ивановна и была замужем за главным человеком в радиусе тысячи километров, но я чувствовал, что между мной и ней что-то происходит. Возможно, в зародыше, в виде нечеткой симпатии, но что-то есть. Это была игра с огнем, охота на тираннозавра, бой с богами — но, я безумно сильно хотел эту девушку.
Итак, я остался, а так как в Крепости все чем-то заняты, и приносят пользу (я щас лопну от сарказма!), у меня появилась работа. Не ахти какая, убирать в Логосе — в лаборатории под медчастью, обустроенной Крыловой. Уборка включала в себя мытье полов, панелей, уборку в виварии… чистку инвентаря, санузел, и еще множество всякой херни, от которой меня тошнило. Но, эта работа была не такой тяжелой, как, например, в карьере, а вдобавок, я постоянно находился рядом с Кареглазкой.
Сразу же после рейда, мы пообедали, правда — без Елены Ивановны, улизнувшей к Ковчегу. А когда все ушли, я снова прошмыгнул в столовую, где выклянчил у Ашотовны добавку: котлету с пюре для меня, и говяжьи кости для Цербера. На самом деле, просить и не пришлось — армянка с сочувствием отнеслась к моим выпирающим ребрам и, кажется, даже с радостью удовлетворила мой аппетит. Предположительно, она посчитала своей обязанностью устранить мою болезненную худобу. Вот и отлично, жирок в наше время — совершенно необходимый атрибут выживания. В условиях нерегулярного питания худоба становилась опасной — три дня без еды, и кирдык.
****
Достав кейс и выбросив кракла из вертолета, я произвел хорошее впечатление на полковника и его солдат. Я все еще оставался в их глазах выродком — но, очень годным выродком, смахивающим на современного героя, настоящего сталкера. Это одновременно и радовало, и удивляло — учитывая, что я остался таким же трусливым и эгоистичным.
Горин даже разрешил мне прогуляться по Крепости. Как полагается, я промочил горло перед экскурсией — чтоб победить тревожность и болевой синдром. Мое состояние улучшилось, с глаза сняли повязку, хотя спина с коленом еще болели. Как и чертовы ожоги.
Сначала со мной были только Шпигин и Свинкин с Цербером.
Пес почему-то невзлюбил капитана. Внешне так не выглядело, но я видел собаку насквозь. Цербер все время подлезал Шпигину под ноги, пытаясь заставить его потерять равновесие, запрыгивал на него, пачкая лапами, а однажды даже пометил ему берцы — пока офицер принимал по рации отчет дежурного штаба. В итоге, Шпигину пришлось покинуть нас. Почему-то я обрадовался, и даже позволил себе погладить горбатую спину страшилища.
С одной стороны, в Илионе все было интересно — я давно не видел очага цивилизации, да и для побега нужно было побольше разузнать. С другой — ничего экстраудивительного мне не показали. Почти обычная воинская часть. Признаюсь, за последние годы я побывал на нескольких, рыская в поиске чего-то полезного.
Кроме, разве что, Стены.
Стена была произведением искусства. Монолитная смесь камня, кирпича, бетона и железа, по большей части извлеченных из Новогорска. Высота фортификации в разных частях составляла от 6 до 9 метров, толщина — около 2 метров, расширяясь в некоторых местах для размещения тяжелого вооружения. Я поглядел: там были и катапульты, и огнеметы, и артиллерийские орудия, и просто пулеметные точки. Выглядело внушительно.
Жители Крепости обитали в казармах и в бывшей гостинице, а офицеры и семейные жили в небольших домиках в сосновом сквере на западе. На востоке, ближе к выезду в Новогорск, размещались склады и хранилища, ангары для техники и вертолетная площадка. В центре, вокруг плаца, находились штаб (он же Куб), армейский клуб Одеон, котельная, здания пищеблока и прачечной. Медчасть вкупе с биоцентром (Логос) находилась на противоположной от штаба стороне площади — их разделяло метров двести. Там же были бювет, ателье, оранжерея, и немного на отшибе — церквушка с желто-лимонным куполом и громадным крестом сверху. На севере — фермы со свиньями, коровами и курами, на юге — учебная площадка: крытый спортзал с тиром и стадион со стрельбищем.
Кладбище и взлетная полоса размещались за пределами Илиона.
Упомяну и пейзаж. С запада и севера Крепость была защищена горами, а на востоке и юге соприкасалась с городской застройкой — и все это было отделено от внешнего мира бурной речушкой, питающей гидроэлектростанцию.
Вы, наверняка, заметили, что слова Крепость и Стена я употребляю с большой буквы? Сам не знаю, как это выходит, просто местные произносят их так, что появляется стойкое впечатление, что Крепость — это топоним, как и Новый Илион, а Стена — отдельный географический объект. Какое-то особое уважение звучит… что я сам придаю заглавные буквы этим словам.
Нужно отметить, что пока я был заперт в палате, Цербер здесь полностью обвыкся. Он ловко гонял воробьев, рассекая километр на километр, и мне кажется, что его можно было бы использовать для побега. Если бы он был поумнее — хотя, будучи умным, он никогда бы не спас мою задницу.
Естественно, мне показали не все — я на это и не рассчитывал. А скоро мне оказалось совсем не до этого — по пути к нам присоединилась Елена Ивановна. Она снова расспрашивала о моей встрече с Мчатряном — не говорил ли он что-то, похожее на код от дипломата.
Кареглазка шла впереди, и я не мог оторвать глаза от раскачивающихся бедер. Иногда она будто случайно прикасалась рукой, несколько раз даже прижалась — и это меня каждый раз заставляло волноваться, как 15-летнего мальчишку. Такая тактильная активность сбивала с толку — из опыта я знал, что это могло быть как многообещающим признаком флирта, так и проявлением обычной симпатии, не имеющей ничего общего с соблазнением.
А затем все усугубилось еще и видом снизу, который открылся передо мной, когда мы поднимались по лестницам. Конечно, рядом был Свинкин, и я не позволял себе слишком много. И, все же, иногда мне удавалось заглянуть под юбку.
И хотя у меня был план изучить локацию, пока есть возможность — я был весь на иголках, и не мог сконцентрироваться на задаче. Сколько раз я ругал себя за проклятый переизбыток гормонов!
Как бы там ни было, мне все же удалось засечь кое-что полезное. К востоку от плаца, неподалеку от церкви, стояла кирпичная постройка — как склеп. Оказалось, что это вход в тоннель, соединяющий Илион с гидроэлектростанцией. А так как подземный ход совпадал с течением небольшой подземной речушки, обеспечивающей Крепость водой, то местные называли его Акведуком. Горин переживал о стабильном электрообеспечении и водоснабжении, поэтому тоннель стал его вторым крупным строительным проектом после Стены.
На массивной двери Акведука висел серьезный замок, но охраны я не заметил — наиболее вероятно, что солдаты просто периодически делали там обход.
****
Охотник укрылся от солнца, скатившись по ступенькам в подземный переход. Сейчас он больше походил на драную тряпку, чем на представителя племени, захватившего планету.
Время было на его стороне, оно не играло роли, и нонсенс — время поджимало. Сложно и необъяснимо, хотя он совершенно не задавался такими вопросами.
Охотник стойко переносил боль — несмотря на адский обжиг ослепляющим ультрафиолетом. В темноте туннеля боль стала тупой, хотя и всеобъемлющей. Его состояние было равно агонии, кожа представляла собой сплошной ожог — вернее, кожи не было, она сгорела дотла вместе с сетчаткой единственного глаза. Все органы были поражены дневным светом, а также сотней свинцовых зарядов. Разорванный, сожженный, уничтоженный… только мозг еще сохранял функционал, только нервная система снова и снова перезагружалась, пытаясь запустить разрушенные системы жизнедеятельности.
В эти моменты в сновидения, наполненные голодом, кровью и мясом, врывалось нечто — оно действовало на сердечный мускул как самый мощный электрошокер, как стартер, запускающий двигатель. Особь. Голодная, как и он. И их связывает невидимая нить. Он должен спасти, освободить ее — это единственное, что знал Охотник. ЧТО ТАКОЕ МАРГА?!
Скоро, совсем скоро, он восстановит силы, и найдет ее. Найдет их — и насытится ими. Прекратит существование их вида. Челюсть рефлексивно дернулась, пожирая пролезающую рядом сороконожку. Скоро, совсем скоро он снова будет готов к охоте.
****
После экскурсии Елена Ивановна потянула меня на работу — в Логос. Мол, тоже на ознакомление. От мыслей о работе стало канудить, но после ее прикосновений я не мог сопротивляться.
Лаборант по имени Валера, зануднейший из людей, с бегающим неудовлетворенным взглядом, словно его только что оторвали от просмотра порно, провел меня по лабораториям, а «аспирантка» Зоя выделила инвентарь. Я пробовал пошутить с ней, но горячая внешность и подкачанная задница оказались обманчивыми — она была редкой тупицей. Бергман вообще была из тех девушек, которые в соцсетях заносят незнакомых людей в черные списки. Профилактически — ведь она не имеет понятия, кто ты, и чего хочешь. Вернее, она думает, что знает все это — ты кобелина, и если она подтвердит запрос о дружбе, то ты напишешь ей уйму пошлых сообщений и будешь преследовать аки маньяк. Но, крошка, это ведь социальные сети! Не собираюсь я тебя преследовать (ха-ха!).
После знакомства с биоцентром я вернулся в диспетчерскую, где Кареглазка все так же возилась с комбинациями для дипломата. Можно было не заморачиваться, и вскрыть коробку — хоть ломом, хоть пулей, хоть чем — но она пока что не желала их использовать. По ее мнению, внутри могло быть что-то хрупкое, и его ни в коем разе нельзя было повредить.
Потом она переместилась в свежеоборудованный бокс, где содержалась пойманная тварь, и я пошел следом. А Цербер — за нами. Вообще, мне очень-очень нравилось ходить сзади нее — таких шикарных бедер я давно не наблюдал. Не то, чтоб они были габаритные — нет. Они были… я бы сказал, средними — довольно худенькие, аккуратные, и в то же время, достаточно широкие и округлые. А венчались эти божественные бедра такой же превосходной, аккуратной попой, похожей на аппетитные идеальные шарики. Все это так божественно покачивалось при ходьбе, что мое тело устремлялось вверх — ну, конечно, не все тело, и не к небесам, если вы меня понимаете.
Елена Ивановна ввела особи смесь препаратов, снова усыпивших ее, и взяла анализы. Показатели были несколько нестандартными, о чем она переговорила с бодрым пенсионером по фамилии Керезора. Затем повернулась ко мне.
— Ты долго будешь ходить хвостом? — спросила она, подключая краклобабу к проводам.
— Это моя работа, — ответил я.
— Ты уборщик, а не шпион, — она улыбнулась. — Кстати, тебе нужно поселиться в казарме.