— В КАЗАРМЕ?! — я скривился.
— Ты же не семейный, и не офицер.
— Возможно, скоро буду, — я расстроился, жить в казарме не хотелось.
— Офицером? Я бы на это не рассчитывала, — она прилепила последний датчик на живот твари.
— Цербера я тоже возьму в эту богадельню? — напомнил я о питомце. — Вместе с ним, я как семейный.
— Иди, хоспади! — засмеялась Кареглазка. — Придумаем что-то и собаке.
— Пожалуй, я мог бы жить здесь, — предложил я вариант, вдруг осенивший меня. — Валера говорил, что нужно убраться в одной из кладовок — перебрать вещи, перенести.
Я даже готов был поработать, хоть уже и вечерело — так сильно не хотел в казарму.
— Да, там нужно поубирать, — согласилась она. — Но там жить ты не будешь, это будет новая кладовая — вместо вот этого бокса. Иди, я потом обсужу с мужем твой жилищный вопрос.
****
Чулан был завален хламом с медчасти, вероятно, оставшимся здесь еще с тех времен, когда я ходил в школу: матрасы и подушки, старое постельное белье, несколько разбитых коек, тумбочек и зеркал. Я должен был это переместить на свалку за бараками.
В качестве грузчика я вначале успешно использовал Цербера — привязывая к нему подушки и белье. Вскоре хитрожопая псина разленилась, и куда-то умотала. Тем более, уморился я — мои силы еще недостаточно восстановились, да и какого черта, в самом-то деле?! Присев на сломанном стуле на трех ножках, я переждал приступ тошноты, связанный с контузией, закурил и пускал кольца под потолок, когда увидел в стене проблеск света. Все, что было странным, нужно было обязательно проверить, поэтому я внимательно оглядел светящуюся щель.
В первое мгновение я опешил и отпрянул, а затем все же вернулся. Оказалось, что через брешь можно было увидеть происходящее в соседнем помещении. И там оказалась… Кареглазка. И Цербер. Так вот, куда ты сбежал, вражина!
Елена Ивановна чувствовала себя с собакой абсолютно раскрепощено, она насыпала уродцу в миску что-то, напоминающее плов, и поглаживала, пока он ел. Она присела с животным как раз напротив червоточины, и я увидел, как двигаются ноги, то открывая, то скрывая точку соединения. В темноте капрона просвечивало белое белье — и этого было более, чем достаточно.
Меня охватило вожделение, и я стал усердно и с упоением «трудиться», когда чертов пес стал крутить хвостом, закрывая обзор. Я жадно ловил глазами каждый кадр, почти не мигал, чтоб завершить начатое, но собака стала меня злить. Следующий раз, когда Цербер прикрыл Кареглазкину промежность, совпал с тем, что она поднялась — ей стало невтерпеж сидеть на корточках. Я выругался — тихо-тихо, но пес как будто услышал. Он повернулся в мою сторону, и залаял. Ученая также уставилась на эту стену. Да черт же подери! Я ведь уже почти!
Неожиданно лай раздался прямо перед дверью в кладовку, при том, что она не запиралась — замка не было, а шпингалет был сломан. Дверь распахнулась, и вошла Елена Ивановна, с лающим Цербером за спиной. Увидев меня, они словно поменялись эмоциями: псина уже гавкала с радостью от встречи с хозяином, а вот моя начальница… ее лицо приобрело сердитый вид.
К сожалению, я ее понимаю. Она застала меня с расстегнутыми штанами, хорошо хоть, что я успел прикрыть пах. Конечно, будь я девушкой, мне бы польстило, что я вызываю такие чувства у мужчин, но… настоящие девушки не такие. Почему-то им не нравится быть объектами первобытных желаний. Кареглазка прошла мимо, чураясь близко приближаться, словно я могу оплодотворять по воздуху, и заглянула в то светящееся пятно, к которому я был прикован последние минут десять. Ее лицо приобрело бордовый оттенок, и она посмотрела на меня, в то же время, избегая встречи наших глаз.
— Я не представляю, как ты будешь со мной работать!
Она выскочила, вильнув бедрами перед моим носом, и грохнув дверью, так что, я не уверен, услышала ли она ответ.
— А я прекрасно представляю! — крикнул я, и добавил уже тише. — Плохо, что это только фантазия!
****
Дионис ожидал увидеть отталкивающее зрелище, но — не настолько. Гермес-Афродита была прикована к постели цепями и накрыта двумя шерстяными одеялами. Зенон говорил, что она постоянно мерзла.
Если вы не видели умалишенных — явных, буйных, в стадии обострения — тогда вам не представить этого. Невольный трансгендер был безумцем. Глаза Божьей нареченной были залиты кровью, за которой не было белков, лишь черные расширенные зрачки. Красивое лицо, искусно созданное Эскулом, покрылось алыми пятнами — также, как и шея, и все видимые части тела. «Чешется, — сообщил Зенон. — Чешется ужасно просто. Пытается содрать кожу. Кричит, что это не он. Не его кожа. Не его тело».
Все мышцы Афродиты были напряжены до предела, выкрутив тело в неестественную позу, шея вывернула голову на 130 градусов, словно это был не человек, а нечто, одержимое сатаной. И глаза — она не могла смотреть прямо, глаза выворачивались и закатывались под лоб. И еще она орала — безумным, противным голосом. Неужели, все их труды насмарку?
— Афродита! — окликнул он затихшую девушку. — Дита!
Он, она или оно — подняло веки, пытаясь сфокусироваться на Дионисе. Не смогла, и зрачки снова исчезли наверх.
— Я вас всех убью! — выкрикнула Гермес-Афродита, и подавилась языком.
Зенон подбежал, и извлек язык. Он незаменим сейчас. Что они натворили?
— Афродита, успокойся! — Дионис влепил ей пощечину по запавшей щеке. — Теперь ты невеста Сурового Бога! Ты должна быть послушной!
Из синдиков — в Божью невесту. В послушное человекообразное существо — рабыню Синдиката. Но пастырь не мог предложить другого варианта. В Божьем промысле женщины оставались на последних ролях. Наследие проклятой Ахамот. Афродита стала вырываться, вопя на весь паровоз. Затем она попробовала укусить блондина за лицо, а когда не получилось — плюнула.
— Будьте прокляты! — орала она. — Будьте прокляты! Прокляты! Вы умрете, когда я освобожусь! Будьте прокляты вместе со своим Суровым Богом!!! — последнее было оскорблением всего, на чем держался Синдикат, и это нельзя было игнорировать.
Священник огорченно уставился на энцефалограмму — неужели остается только этот выход? Буревестник сказал, что придется, если она сойдет с ума. На панели ожил телеком.
— Зенон, пастырь Дионис у тебя? — раздался четкий мелодичный голос Стикса.
— Да, священный приор, — ответил громила-медбрат.
— Попроси его пройти в первый вагон. Мы задержали выродка, он шпионил за нами.
Дионис кивнул медбрату и поспешил покинуть вагон, пугающий его похлестче пекла. Пастырь совершенно не подозревал, что наклонившись к Афродите, он кое-чего лишился. Иногда сумасшествие становится прекрасным прикрытием для ужасных проступков.
****
Казарма была отвратительным местом. Всю ночь я не сомкнул глаз от храпа и пердежа солдафонов. В сортире были похожие звуки, совмещенные с мерзкими запахами. Душевая выглядела так, словно в нее влетел слон и перебил всю плитку. Везде мерзко и противно. Честно говоря, я задолбался мыть руки. И хоть бы кто поддержал меня — ни одного единомышленника!
Наоборот, меня оборжали, когда я с тряпочкой и тазиком заходился дезинфицировать железную кровать, тумбочку и причитающуюся часть стены. Чертовы засранцы.
А, забыл — по соседству спит здоровенный толстый детина. Как только все захрапели — но, не он, и не я — здоровяк засопел, двигая рукой под одеялом.
— Сука, прекрати фапать рядом со мной! — не удержался я. — Иди в парашу.
Детина заворочался, а затем приподнялся на постели.
— Ты меня не сучи, а то хребет проломлю, — грузным басом заявил он.
— Не проломлю, а переломаю, — не унимался я. — А проломить можно череп.
— Слышь, шибко умный — заткнись, — огрызнулся толстяк. — А то утром проснешься в вафлях.
Я прекратил глупую перепалку и вышел — победить тут не удастся, а жирный имбецил вполне может привести свою угрозу к исполнению. Я плохо ладил с людьми. Ничего, я с ним еще поквитаюсь, — думал я, закуривая после опрокинутой соточки боярышника. Работа в Логосе помогает с алкоголем.
****
День обещал быть теплым, что конечно, не должно удивлять — все-таки 19 апреля на дворе — но, если бы вы знали, какими холодными были последние годы, то поняли бы — весна 28 года стала особенной в плане тепла. Просто-напросто, оно (тепло) внезапно вернулось, изгнав могильный холод, накрывший планету вскоре после Вспышки.
Несмотря на бессонную ночь, после которой я был, как побитый розгами, утром я поплелся на работу. Елена Ивановна уже была там — еще бы, великий Ковчег наконец у нее! Хотя, увидев ее, я значительно повеселел.
На Кареглазке была черная плиссированная юбка выше колен, бежевая кружевная кофта и темные колготки с цветочным узором. Ярко-рыжие волосы были собраны в хвостик. Про обувь не спрашивайте, я в ней не разбираюсь, хватит того, что знаю названия некоторых юбок. Люблю я платья с юбками, это моя слабость. Очевидно, что и Елена Ивановна их любит, судя по ее гардеробу. Так что, опять же про обувь — могу только сказать, что полковничья жена была в чем-то типа туфель-лодочек на низкой подошве — на мой взгляд, очень красиво для маленьких ступней.
— Как спалось на новом месте? — спросила она, не отрываясь от компьютера, в котором уже нашла тысяча триста второй способ взломать код на кейсе.
Я вознес хвалу небесам, что она не злится за вчерашнее. А может, это даже зашло мне в карму?
— Не издевайся, — я притворился сердитым. — Попробуй как-нибудь сама — сто кретинов вокруг храпят и мастурбируют, а еще хамят и угрожают.
Она улыбнулась, но глаза ее были прикованы к экрану. Интернет, в целом, прекратил существование, но некоторые сервера функционировали и были связаны спутниковой связью — скудные остатки илонмасковской задумки.
— Сегодня будет поминальный обед — по погибшим в Межнике, — сообщила ученая, пока я крутился вокруг ее кресла, вымывая шваброй пол. — Постарайся убрать в виварии до этого времени, — наконец, она посмотрела на меня. — Конечно, ты можешь вернуться и фламбировать лабораторный стол после мероприятия. Но, мы не знаем, какой ты в пьянке.
Какой… какие же глупые вопросы могут терзать людей? Я любил выпить, пил много, и часто напивался до усрачки. А что, разве есть смысл планировать жизнь? Ведь завтра может и не наступить. Но Кареглазке я ничего такого не сказал.
— Это свидание?
— Что?! — она улыбнулась, но быстро снова надела маску суровости. — Нет. Уймись.
— Я не успокоюсь, пока не завоюю тебя. Ты должна быть моей, — затарахтел я самые романтичные слова самым привлекательным своим баритоном.
— Господи, да что же с тобой такое?! Молись, чтоб мой муж тебя не услышал, — на ее лице отобразилось непонятное чувство жалости и удивления. — Он с тебя шкуру сдерет.
— Так давай уедем! Что мы здесь забыли? Есть куча прекрасных мест…
Она грустно покачала головой.
— Нет. Прекрасных мест не осталось, Гриша. Некуда бежать, пойми. Без защиты стен и солдат, выжить невозможно. Мы все — заложники фуремии.
Я ничего не ответил. Мне было что сказать, но я задумался. Судя по всему, ее жизнь тоже была омрачена дилеммами. Если я смогу их решить — она будет моей. Я понимал, что это может быть слишком затратным и опасным. Стоит ли прекрасная чужая жена того, чтоб я рисковал всем ради секса с ней? Не факт. Но когда я загорался, я всегда шел до конца. А с ней вообще все было как-то иначе — я чувствовал, что умру, если не пересплю с ней.
****
Символические похороны (трупов ведь не было) собрали в столовой почти всех жителей Нового Илиона и, как полагается, сначала бабы порыдали под заунывное пение отца Киприана, а мужики с печальными минами произнесли прощальные слова. А затем… столы ломились от спиртного и еды: огромные кастрюли с капустняком, тарели с мясом и рыбой, картофель и яйца — внезапно все захотели праздника, и никакие смерти сослуживцев не могли бы их удержать…
Ожидаемо, я перебрал — как и многие; непривычное количество людей и танцевальная музыка действовали вдобавок опьяняюще. Было ощущение, что это свадьба либо на крайний случай — веселая вечеринка. Водка лилась, как в сухую землю, хотелось еще и еще.
Несколько парней выскочили в центр столовой и стали плясать прямо в своих камуфляжных штанах, к ним присоединился еще один талант в матросской тельняшке и стал показывать нижний брейк — а ему все хлопали и свистели. От такого мой Цербер не удержался, и тоже выскочил на танц-пол, забавно подергиваясь горбатым туловищем и виляя хвостом, в сопровождении периодических завываний. Оскар смерил его презрительным взглядом.
Горин не пил, от слова совсем, но пребывал в довольно радушном расположении духа. Он испытывал странное чувство удовольствия от того, что видит своих людей в хорошем настроении. Его офицерский стол находился впритык к столу ученых, и он то и дело подходил к нам чокнуться со своим стаканом, наполненным виноградным соком. Я же все время тянулся с рюмкой напротив — к Елене Ивановне, чтоб чокнуться с ней последним. Кажись, она это просекла, и стала избегать меня, но я был настойчив… Хоть это и суеверие, но — почему бы и нет?
В какой-то момент на нашем столе появилось огромное блюдо с деликатесами: яблоки и груши, цитрусовые и порезанный арбуз. Подарок от полковника.
В какой-то адской ненасытности я напхнул полный рот фруктами, но, увидев вдруг рыжего Сидорова, тянущегося к тарели, поспешил перед ним. Я склонился над столом, мои губы приоткрылись в предвкушении новой порции, и еще не пережеванная и непроглоченная фрутоза не удержалась… что-то похожее на мандариновую дольку вывалилось обратно на блюдо, и было мгновенно сметено лейтенантом — он не увидел моего маневра, не понял, куда девался весь десерт, и был рад, что сумел заполучить хоть что-то.
Мне даже стало неловко — особенно, когда я встретился глазами с Кареглазкой, и понял, что она все засекла. Но, она только хмыкнула, промолчав, и мне полегчало.
Музыка стихла, Сидоров вынес стул с гитарой, и там появился Горин. Признаюсь, несмотря на мои сопернические чувства, сразу появившиеся к нему, как к мужу моей Кареглазки, форма ему шла, особенно парадная, с полковничьими погонами. В мгновенно установившейся тишине он одну за другой исполнил несколько грустных солдатских песен, что-то из Любэ, затем Газманова. Закончив, он убрал руку с грифа, и устало склонил голову.
Кто-то за дальним столом заорал речитативом, и это взорвало столовую восторженным гулом:
— Сто! Дней! До приказа! — орал какой-то вояка. — Он! Был! Друг из класса!
Пальцы полковника ожили, перебирая струны, и наполняя помещение романтичной музыкой древнего шлягера. Люди выскакивали из-за столов, и танцевали, и Крылова также исчезла в этой толпе. А я не должен был ее потерять — мой план состоял в том, чтоб находиться с ней поближе и почаще, бесконечно флиртуя и домогаясь. Удача любит смелых.
Я нашел Кареглазку в окружении вояк, лихо выплясывающих гопак, и брейкера в тельняшке. Сержант Кузьма, кажись. Нагло подвинув его, я пристроился напротив девушки, ритмично взбивая воздух руками, разводя плечи и пританцовывая ногами. Как оно выглядело со стороны, я не имел представления — наверное, смешно. Но, не это главное — девушки любят наглых и самоуверенных, танцующих вместе с ними, и способных дать им чувство защищенности. Поэтому, ребята, забейте на все свои комплексы, и танцуйте! Пляшите, отдавшись грохоту музыки!
Песня сменилась, и это уже была не гитара, а звук из магнитофона. Мои усилия достигли результата, и Елена Ивановна, до сих пор игнорирующая меня, и танцующая то напротив одного, то напротив другого, застопорилась со мной. А я крутился возле нее, иногда случайно и неслучайно проводя по ней руками, прижимаясь к бедрам и ловя ее сердитые взгляды.
Поэтому, я вскипел, когда сладкий томный голос из колонок стал напевать «Ах, какая женщина», а сзади на мое плечо опустилась тяжелая рука. Я развернулся, и встретился глазами с Гориным, и опал в осадок.
— Позволишь? — полковник улыбался. — Потанцевать с женой?
По сути, это было его право, но алкоголь и злость повлияли на меня не самым лучшим образом.