— Услуга за услугу, — сообщил я, также мило улыбаясь.
— Смотря, что ты хочешь, — его глаза сузились.
Что я хочу? Хрен его знает — ну, помимо его жены. Этого ему не скажешь, если жить хочется, поэтому я сказал первое, что пришло в голову. Видать, оно там витало, так как тоже было необходимо — не в первую очередь, а так, на будущее.
— Хочу закончить вчерашнюю экскурсию, — ответил я. — Прогуляться по окрестностям, так сказать.
Полковник громко рассмеялся, так что все оглянулись, а туча над нами разошлась.
— Не вопрос, салага. Будет тебе экскурсия. Я сам хочу потом погулять — уже дышать не могу из-за вашего перегара.
Я сотворил улыбку, а сам нехотя отодвинулся, а затем и вовсе вернулся за стол. Там был Свинкин, который не танцевал — с протезом не подрыгаешься. С ним мы и хряпнули еще по стопарику.
****
Полковник курил что-то без фильтра возле мотоцикла. Фуражка была натянута, китель застегнут на все блестящие пуговицы. Лихой казак.
— Поехали? — прокричал он, перекрикивая секторгазовского «Атамана», оглушающего даже здесь, метрах в двадцати от столовой.
— Я, наверное, склонен передумать, — заметил я, так как ехать уже не хотел — меня подташнивало, да и легкомысленная танц-атака выходила боком: разболелось колено.
— Ты что, ссышь? — захохотал Горин, — ты же недавно уничтожил десяток морфов молотком, чего трусишь?
Подначивает. Ну, ладно. Я стал моститься в коляску «Юпитера», под его изумленный взгляд.
— Не, так не пойдет. Поедешь со мной — на сидении. С ветерком.
— А я? — раздался звонкий женский голос, и мы обернулись. — Мне нужно на ГЭС, обсудить с Какоткиным повышение мощности для завтрашнего эксперимента.
В дверях столовой стояла Кареглазка в берете, и застегивала молнию на кофте.
— Дорогая, я всегда рад прокатить тебя, — отозвался Горин, хотя я в его голосе не уловил нежности.
Он выбросил в ведро еще тлеющий окурок, и уселся. Я остановился в растерянности, даже алкоголь не смог сделать меня храбрее.
— Так теперь можно в коляску?
— Успокойся ты! — отрезал полковник. — В коляску — собаку. А ты садись за мной.
— Я не смогу так, — растерялся я, ведь это означало, что Крылова прижмется ко мне сзади — и это было бы болезненно. — У меня же в спине осколок был, и ожоги еще заживают.
Полковник закатил глаза и сплюнул прямо перед колесом.
— А вы говорите — герой! Спина болит… Ладно, садись за моей супругой. Лена, а ты — за мной…
Цербер радостно вскочил в коляску, а Кареглазка села за мужем, обхватив его руками. Я, помявшись, сел за ней — места на сидении оставалось мало, поэтому я находился с самого края. Куда девать руки, я не представлял — пока что я взялся ими за бочины сидения.
Жжух! — и мотоцикл стартовал, чуть не сбросив меня, как норовливый конь. Я шатнулся, и понял, что придется обхватить Елену Ивановну так же, как она своего муженька. Моя промежность съехала от вибраций и подскоков, прижавшись к Кареглазке, мои руки полезли между ней и полковником, она отодвинулась, понимая ситуацию… и мои ладони застыли где-то в области ее живота. Так мне сначала показалось.
На скорости мы проехали КПП, где дежурный наряд быстренько распахнул ворота, и по ухабистому асфальту понеслись в сторону Новогорска.
И тут, впившись руками в девушку, я осознал, что ладони мои находятся выше ее живота — на двух пульсирующих бугорках — да я слышал через кофту ее учащенное сердцебиение! От адреналина закружилась голова, спирт улетучился из мозга, и пришлось еще крепче ее обнять. Представляете — я держался за женскую грудь, и мял ее на каждой кочке, а в это время муж сидел совсем рядом?! Конечно, это произошло нечаянно, но, отбросив первый шок, я решил ничего не менять — тем более, что в нашей безумной поездке я все равно не смог бы отодвинуться — моя промежность словно прилипла к заднице Кареглазки.
Честно говоря, въезд в Новогорск и выезд из него запомнился мне плохо. Кроме грохочущего мотоцикла, и меня с Крыловой, я потом с трудом смог вспомнить только гидроэлектростанцию, возле которой Цербер сделал огромную вонючую кучу, а мы с Гориным сходили помочиться — да так, что я свалился в овраг.
****
На следующий день Дионис снова пришел. Его появление застало Гермеса врасплох — он как раз приводил себя в порядок. Слава Богу, что Зенон прицепил в вагоне турник — как же он по нему соскучился! Теперь перекладина стала главным другом для новоявленной Божьей нареченной — она до изнеможения, до воспаленных мозолей насиловала новое тело… мышцы ощутимо ослабли после смены пола, но она была настойчивой.
Пастырь подошел, и похлопал бывшего оперативника по плечу.
— Отлично! Просто отлично, Афродита! — похвалил он.
Гермес взглянул с плохо скрываемой ненавистью, но Дионис знал: все проходит, и это пройдет тоже. Ненависть — одна из самых перегорающих эмоций. Просто нужно дать остыть. А силовые упражнения это прекрасное средство для очищения разума и снятия напряжения.
— Принимай лекарства, и скоро ты понадобишься Синдикату, — с улыбкой сообщил блондин. — Ты нам нужна — хладнокровная и эффективная, как раньше. С твоими талантами ты вполне можешь стать первой женщиной — наставницей в Доме невест. Через несколько лет…
Но Гермес-Афродита не улыбнулась в ответ, а вернувшись в исходное положение, снова повисла на турнике. Узкий хват, ладони внутрь — нужно быстрее вернуть силу бицепсам. Шаг за шагом.
После вчерашнего нервного срыва вагон был превращен в палату для умалишенных — только мягкие стены, ткань и вата, а все, что могло быть использовано для членовредительства — надежно спрятано в шкафах под замками. И захочешь, не убьешь себя.
— Ничего не говори, это нормально, — Дионис провел рукой по пояснице невесты, оценивая работу хирурга. — Мы скоро сможем выехать. Тренируйся пока что.
Пастырь вышел, снова оставив Афродиту с Зеноном, занимавшим весь угол вагона. Необходимо было проконтролировать работы по укладке нового железнодорожного полотна — в обход карьера. Из-за обвала паровоз торчал на одном месте. Также нужно было переговорить с плененным шпионом — тот внезапно вспомнил, что видел в Межнике военных с красным кейсом. Ковчег — это было первоочередным заданием. Хорошо, что они узнали, где он.
Глава 7
По возвращению с прогулки Горин сразу же потащил жену поговорить. Первое, что пришло ей в голову — муж засек, как Менаев держался за ее грудь. Внутри похолодело от предчувствия беды, и пока они шли, она перебрала разные варианты для объяснения.
В принципе, и придумывать нечего — она виновата только в том, что сразу ничего не сказала. Ну, а что говорить? Пьяный парень, усаженный позади нее мужем, как и полагается, ухватился за нее — только не за плечи или живот, а за грудь. Вообще, как Илья докажет, что это была именно грудь? И даже если Гриша сделал это — как доказать, что это было неслучайно?
Хотя, возможно, что она тревожится зазря — последнее время Горин не был ревнивым. А если все же приревновал, то логикой его не убедить. Ревность не признает здравого смысла — она просто пожирает ревнивца, как Адриатическое море Венецию.
В памяти всплыл тот самый момент, когда Менаев воспользовался доступом к ее телу. По шее и вниз по спине пробежали мурашки. Снова нахлынуло то чувство испуга и необъяснимого тепла в животе, посетившее на мотоцикле.
Что это было? Подсознательно, именно в этом и была ее вина — в желании, появившемся совершенно неожиданно. Именно это ее терзало… потрясло и шокировало. Почему?! Откуда такая физиологическая реакция? Разве она хотела секса?
Нет. Тем более, не с Менаевым. Его похабные шуточки и сальной флирт по большей степени раздражали. Он — человек, который появился из ниоткуда, из сообщества выродков. Который сам являлся выродком — хотя она стремилась не классифицировать людей таким образом. Он — моложе ее на целых 4 года, что в их случае значительно. Вдобавок, все в нем, вплоть до мерзкого онанизма — все говорило о несерьезности и безалаберности. Быдло, привыкшее использовать женщин для первобытного удовольствия.
Блин! О чем она вообще размышляет? Она замужем, у нее семья! Крылова испугалась и даже замотала головой, чтоб выбросить дурные мысли. Илья остановился.
— Ты в порядке?
— Ничего, — ответила она. — Куда мы идем?
— Да без разницы. Считай, что пришли.
Они оказалась у Логоса, и муж отворил дверь, пропуская ее.
— Просто нам нужно поговорить.
— О чем?!
— О будущем… о семье, — он улыбнулся. — Дорогая, пора сдержать обещание и отдать долг.
****
Кареглазка с мужем исчезли, я даже не понял, как это произошло. Я передал псину для подкормки Свинкину, а сам за клубом в очередной раз вырвал и, сделав дело, засыпал свое деяние гравием с дорожки. Вовремя — меня чуть не засек отец Киприан, болтающийся неподалеку. Кажется, батюшка тоже неплохо нализался.
Мысли текли медленно, как джем, оставленный на солнце. Мне был нужен активированный уголь, какой-то абсорбент, чтоб придти в норму. В казарме его сто процентов не было, но у меня был атоксил — на работе, в чулане. Поэтому, покурив у штаба, напротив столовой, где «медляки» уже указывали на затухание гулянки, я направился в Логос.
Войдя внутрь, я сообразил, что здесь кто-то есть. Одна из лестничных дверей была открыта, в коридоре горели лампочки. Я сбавил шаг, старался меньше шататься и падать на стены. Бронированные двери лишь прикрывал, так как от их закрытия поднялся бы жуткий грохот. Наконец, кладовка, и мое лекарство. Запил водичкой — немного, чтоб не вырвать препарат. Пора ретироваться. Я уже чуть не скрылся в дверях, когда услышал знакомые голоса. Природное любопытство взяло вверх над пьяной ленью, и я вдоль стены проковылял туда, откуда доносился разговор. Это была рекреация — она же, «комната отдыха и приема пищи»: с магнитофоном и диваном, со столом, плитой и чайником. Мое любимое место, пока оно было безлюдным.
— Ты должна выполнить обещание! — чеканил слова Горин. — Я больше не буду ждать.
— Сейчас не время, — послышался голос его жены.
— Ты меня за нос не води! — полковник был зол. — Я сделал все, о чем мы договорились. Я помог тебе больше, чем Генштаб, я вообще вытащил тебя из-под Мечникова. И мне — такая благодарность? — что-то упало и разбилось. — Стой! Быдло уберет.
Ах, ты козляра! — подумал я, чуть было не ворвавшись к ним выяснять отношения.
Елена Ивановна что-то ответила, но было плохо слышно.
— Ты же не тупая, что ты сейчас устраиваешь? Ты прекрасно знаешь, что тебе никуда не деться. Но я тебя не упрекаю. Это казус федерис — выполни обещание, и занимайся вакцинами дальше.
Возникла пауза, после которой снова загрохотали падающие вещи. К горлу подступила рвота, и я выблевал под стену — так беззвучно я еще не рыгал. Почему они замолчали? Я подобрался ближе к приоткрытой дверной щели.
Горин целовал жену в шею, одну руку запустив ей под волосы, а вторую — под бедро. Он что-то страстно шептал, с явным намерением залезть под черную юбку. Но Кареглазка сидела не шевелясь, ее глаза уставились в пустоту, а на лице были написаны усталость и равнодушие.
— Ну же, нам нужна нормальная семья… нам нужен ребенок, — донесся ко мне шепот полковника. — Я ведь люблю тебя…
Елена Ивановна повела глазами, и увидела меня. Ее брови вскочили вверх, и, казалось, что она с трудом удержалась от вопля — губы уже сложились в трубочку.
— Давай, моя хорошая, — прошептал Горин, и поглотил своим ртом выпяченные губы жены, одновременно с этим засунув руку под юбку, и проникая под колготки, — ты же знаешь, как сильно я тебя люблю.
Его голова опустилась к расстегнутой бежевой блузке, нащупывая губами грудь, рука вернулась из-под юбки, чтоб расстегнуть брюки.
— Нет! — она отбросила его руки, и отскочила. — Илья, не надо, пожалуйста, — помягче произнесла девушка, видя бурю эмоций на лице мужа.
Но разум вояки уже растворился в тайфуне гнева, и он влепил жене пощечину. Елена Ивановна свалилась на стол, а оттуда — на кафель. Я замер, даже прекратив моргать.
— Да пошла ты! — на одном выдохе выкрикнул Горин, и выскочил, как ужаленный.
Слава Богу, я заранее спрятался в соседнем кабинете. Полковник чуть не растянулся в коридоре, поскользнувшись на моей блевотине. Он чудом удержался на ногах, и выбежал с Логоса, с руганью захлопывая двери.
— Ты еще там?! — донесся сдавленный голос Кареглазки.
****
Гермес огляделся в зеркале. Мышцы горели, аж до боли, в глазах темнело от чрезмерных нагрузок. Но — его девчачье тело было все таким же хилым и хрупким. Сейчас только короткие волосы на голове выдавали в нем нечто иное, отличное от обычной девушки. При этом в мозге творилось черт-те что. Он не мог признать в себе нового человека — все эти изгибы, округлости, нежный подбородок, выпирающий копчик… влагалище и грудь, в конце-то концов!
И вишенка поверх — цветастое короткое платье с белыми кружевными трусами. Уродище! Лучше бы он сдох на той площади…
Наверное, никто не желает судьбы, предопределенной кем-либо. И Гермес-Афродита не готов был рабски служить — ведь его амбиции сами требовали власти. Когда приступы ярости сошли на нет, и он перестал захлебываться слезами, появилась возможность подумать. А после — и принять важные решения. Шаг за шагом, кирпичик по кирпичику, — как учил отец.
Паровоз тронулся полчаса назад. Зенон куда-то запропастился, и это было только на пользу. Когда садист Эскул, у которого от доброго лекаря Эскулапа было лишь имя, вошел в вагон к Афродите, то не увидел привычной тренировки. На постели вздымалась гора белья, что удивило его. Но едва хирург поднял одно из одеял, как сзади его обхватили жилистые руки.
Эскул был не слабак, он вообще любил причинять боль, поэтому взять его голыми руками было трудно. Несколько оборотов, подножка и удар спиной о шкаф — и он почти освободился… когда Афродита набросила что-то. Перламутровые шарики с изображениями ангелов на грубой нити врезались в шею, передавливая жизненно важные дыхательные пути и кожу. Ручьем хлынула кровь, и Эскул внезапно обессилел. Все еще дергаясь, хирург свалился на железные половицы, и его тело обвисло, прекратив сопротивление. Гермес поднялся, брезгливо оглядел кровь на четках, украденных у Диониса, и хотел уже обтереть их о платье — но передумал. Он урод — но не неряха.
****
Елена Ивановна скрутилась на диване, держась за живот, и я взял ее ладонь, сразу же, как только вошел. Она пыталась выдернуть руку, но делала это слабо и неуверенно. Тогда я погладил ее волосы, нашептывая ласковые, успокаивающие слова. Это был мой шанс.
Я думаю, что не нуждается в пояснениях стремление всех девушек заполучить настоящего мужчину — сильного и храброго, мужественного и волевого. Благородного рыцаря из Средневековья. Только они забывают, что эти рыцари, даже их лучшие представители — трубадуры и менестрели — держали своих дам сердца взаперти в высоких замках, иногда сочиняя в их честь приторные любовные баллады. Горин был похож на них. Трубадур — только он не сочинял стихи самостоятельно, а преимущественно цитировал своего любимого Шекспира. Артист, как никак.
Полковник был таким, как мечтают все женщины. Дерзкий, уверенный в себе, и действительно имеющий за собой силу — и в характере, и в жизненном положении. Мачо, гладиатор, воин — в лучших значениях этих слов. И даже чувствительный — но, в свою сторону. Правда, на компромиссы с прекрасной женой он оказался не способен, а взаимные уступки — это главное в семейной жизни. И я понял, что передо мной открылось окно возможностей.
— Все рассмотрел? — с вызовом спросила Кареглазка, все же выдернув руку и отстранившись.
— Поверь, я хотел бы его остановить, но меня стошнило в этот момент, — я оправдывался, чувствуя странное полузабытое ощущение — угрызение совести.
— Брось! Я и не ожидала от тебя помощи, — она устало прикрыла глаза, на которых застыли слезы. А еще у нее запеклась кровь на разбитой губе. — А когда-то я его любила.
— Все будет хорошо, — повторил я заученную фразу, которая всегда срабатывала. — У тебя все получится. Не обращай внимания — ни на Горина, ни на кого. Иди к своей цели. А кто тогда, если не ты?