Она заплакала еще громче, правильнее даже — зарыдала.
— Я не могу его открыть! Не могу подобрать код!
Абсорбент быстро поглощал хаос в голове, возвращая мне привычную логичность.
— А где Ковчег? Где кейс?
— В сейфе, — она указала рукой в сторону своего кабинета по соседству.
— Доставай. Я сейчас, — и я унесся в чулан.
Когда я вернулся, дипломат уже лежал на диване возле Елены Ивановны. Только отреагировала она на мое возвращение не очень радостно.
— Что? Нет, так нельзя! — возмутилась она, широко распахнув глаза.
— Почему? Я аккуратно, — и в руках завизжала болгарка.
Кареглазка ахнула и вскочила, чтоб помешать — но я уже лихо работал. Металл оказался прочным, шлифмашина вибрировала и отскакивала, но я упорно прижимал ее к кодовому замку. Как бы диск не разорвался — эффект будет, как от взорванной в помещении гранаты. Крылова верещала — там реально могло быть что угодно, вплоть до радиоактивных элементов или бактериологического оружия. Наверняка, она думала — как можно быть таким дебилом, как я?
Она скакала вокруг, желая остановить меня, но боясь одернуть во время работы болгарки. Внезапно бетонный круг погрузился внутрь, преодолев сопротивление замка. Я вздернул аппарат вверх, выключая его. Мы втупились в кейс, а затем одновременно посмотрели друг на друга.
****
Куртка Эскула была окровавлена, но привередливость была не к месту. Балахон, штаны, водолазка, ботинки — и Гермес преобразился. Нужно спешить — Зенон скоро вернется.
В тамбуре оказалось, что можно выйти только в следующий вагон, где, очевидно, и находился Зенон. Двери наружу были плотно запечатаны. Но не люк наверх. Синдик взобрался на крышу, и ночной ветер чуть не сдул его, хотя поезд еще не набрал крейсерскую скорость.
Железнодорожные пути шли по выжженным степям восточного Горноречья. Можно попробовать спрыгнуть. Его подготовка позволяла это сделать, хотя и не гарантировала отсутствие травм. Если он сломает ноги, или даже подвернет одну — он станет уязвимым перед нечистыми и выродками.
Не годится. У нее было много планов, и месть была только частью того великого замысла, что она совершит. Несмотря ни на что… У НЕЕ?! Нет — у него, у него — У НЕГО! Гермеса передернуло, он провел мозолистой ладонью по черным волосам, царапая когтями голову и пытаясь вернуться к разуму и логике. Он отомстит — когда наступит лучший момент. Сейчас она слишком слаба — и физически, и психологически. Она? Он! Он-он-он, — запомни уже это!
Нужно найти подходящий способ сбежать. Он побежал по локомотиву, пока не спустился в один из незапертых тамбуров. Там курил юнец — подмастерье Диониса или Стикса — он успел лишь удивиться, увидев ноги, мелькнувшие в раскрывшемся люке. Гермес мог оставить парня в бессознательном состоянии, но, к чему риски? Он его задушил. И вошел в вагон.
Сидевший там смуглый мужчина давно не стригся, не брился, и, очевидно, не мылся. Длинные грязные волосы сливались с черной бородой, засученные рукава оголяли мохнатые руки. Под шеей был наложен окровавленный бинт. Мужчина был без сознания, или спал, но самым любопытным оказалось то, что он был в наручниках. Очевидно, что это шпион, о котором говорилось. Выродок.
****
Трудно верилось, но красный кейс, он же Ковчег, лежал перед нами, как разверзнутое лоно девственницы. Внутри были выемки, окруженные амортизационным материалом, выглядевшим как темно-красный бархат, что усиливало ассоциацию с женским половым органом.
В дипломате оказался герметичный прозрачный пенал с волнообразным логотипом, который сразу же оказался в руках Елены Ивановны — в нем была заполненная ампула-контейнер, и она буровила ее взглядом, словно это был настоящий Грааль. То есть, это и есть Ковчег? Мне достались широкая тетрадь и круглая коробка с цифровыми видеодисками.
Прочесть тетрадь было невозможно — записи были сделаны на неизвестном языке. Единственный образец русской речи находился на листке, вероятно, выдранном из церковной книги. На обрывке кто-то желтым фломастером подчеркнул фрагмент текста: «Бог не только создал тварь, но и сохраняет свое создание. Укажешь ли ты на ангелов, или архангелов, или на высшие силы, и вообще на все видимое и невидимое — все находится под Его промышлением, и если бы стало вне Его деятельности, то распалось бы, разрушилось бы и погибло бы». В слове «промышлением» тем же фломастером была исправлена буква «п» — со строчной на заглавную. Я показал это Кареглазке, но она отмахнулась — мол, есть более важные дела.
Тогда я решил просмотреть диски. Их было девять, и я просто хотел понять, что там может быть. Уже первое видео дало знать, что просмотреть все диски вряд ли удастся. Я вставил второй диск, затем третий — но уже с другого конца стопки. Везде было одно и то же. Многочасовые записи с разных камер наблюдения. Понять, откуда записи, я не смог, хотя этим немного отвлек Крылову. Она как раз готовила оборудование, чтоб проанализировать содержимое ампулы.
— Что там? — она заглянула в монитор через мое плечо.
— Как видишь, — я дал ей возможность самой удостовериться в происходящем в начале видеоряда четвертого вставленного диска. Сквозь помехи из-за снегопада было видно, как трое мужчин с камерой, штативом и микрофоном проходят через КПП.
— Это какой-то научный центр? — спросила ученая, но, не у меня. Так она пыталась разобраться в том, что видит. — Там Артур обнаружил Ковчег? Правдоподобно…
Она задумчиво кивнула сама себе.
— Ладно. Всем этим займемся потом. Сейчас нужно извлечь субстанцию из контейнера.
Да ладно! На часах уже половина первого. Не этим, совсем не этим я хотел бы заниматься в такое время. Учитывая насыщенность прошедшего дня и половины ночи — сейчас был едва ли не лучший момент, чтоб остаться с ней наедине. И не вздумайте что-то говорить мне о цинизме, это обычные вещи для всех людей.
— Брось, — сказал я. — Уже ночь, мы устали. Я — пьян. Как бы беды не натворить…
— Кто устал? Ты? Ну, иди, я сама поработаю. Я не могу спать! — возмутилась Елена Ивановна.
— И не спи, — мой голос приобрел монотонный успокаивающий эффект. — Просто не трогай сейчас то, что таит неизведанную опасность. Как там ученые говорят о человеческом факторе? Что там насчет Чернобыля?
— Успокойся, — отрезала она, складывая артефакты из кейса в черную джинсовую сумку. — Со мной все нормально. Я этого ждала всю жизнь.
Но, ее пальцы предательски задрожали, и она уронила на пол пластиковую коробку из-под дисков — та лопнула и развалилась на части, а диски рассыпались в радиусе метра. Я подпер лицо ладонью и посмотрел на Кареглазку как можно суровей.
— А если бы это была ампула? Так, говоришь, все в порядке?
Ответом стал лишь ее виноватый, расстроенный взгляд. Даже диски были важны, мы еще не знали толком, что на них. Она присела на стуле, широко расставив ноги, но прикрыв брешь черной юбкой. Я весь набух от волнения.
— Давай с утра, — попросил я. — Будут Пенс, Бергман и Валерон. Нормально организуем процесс.
Пенс — это мое прозвище Керезоры, сокращенное от «пенсионер». Крылова вроде сдалась и только кивала в унисон с моими словами, одновременно с тем жадно следя, как я укладываю содержимое дипломата в сумку, а затем — водружаю в сейф.
****
Гермес врезал пощечину по щетинистой щеке, и веки мужчины поднялись. Выродок с недоумением воззрел иссиня черными глазами.
— Я не видел здесь женщин, — промурчал он. — Кто ты, крошка?
Синдик не горел желанием причинять страдания, но все зависело от того, насколько пленник будет полезен.
— Почему ты здесь? — спросил он. — Рассказывай все и быстро. Или убью.
Последнюю фразу он подкрепил четками, заброшенными оборванцу за шею. Для лучшего взаимопонимания, он сдавил импровизированную удавку. Это действительно способствовало тому, что шпион осознал реальность угрозы.
— Стой! Я уже все рассказал!
— Я хочу сокращенную версию, — отрезал Гермес, — если не хочешь знакомиться со мной поближе, — он снова сдавил шею четками, грубо, неаккуратно, давая понять, что не намерен возиться.
В приоткрытой двери выродок рассмотрел убитого юношу, и наморщил крючковатый нос.
— Я не следил за поездом, нет! Я хотел заскочить на вагон и доехать к Путиловке — там мой товарищ, всего-то полста километров, — он увидел удивление на лице Афродиты. — Пират… его все называют Пиратом, у него нет глаза, и там повязка. Он с мужиками сейчас в Путиловке, это поселок неподалеку от Рудниковского арсенала.
— То есть, ты здесь прикован из-за того, что хотел прокатиться зайцем?! — уточнил Гермес таким тоном, что было непонятно: спрашивает или констатирует.
— Я кое-что видел недавно, и ваших командиров это заинтересовало, — объяснил мужчина. — В Межник прилетали военные, и посреди бела дня устроили замес с трескунами. А затем улетели с красным дипломатом. Мне показалось, что в нем что-то очень ценное, если вояки так хотели его заполучить. Человек десять положили.
Гермес ощутил, как сердце забилось быстро-быстро. Вдруг он осознал, что ему нужно. КОВЧЕГ! Сила, власть, первенство… он может избавиться от уродства!
— Куда они улетели? Военные?
— На юг. Там в горах у них форт. Крепость какая-то. Оттуда дезертир сбежал, и он Пирату многое рассказал о той крепости.
Гермес возбудился от близости Ковчега, и не мог думать, эмоции погружали разум в хаос. Чертовы гормоны! Как женщины вообще живут с таким?
****
Можно было сворачиваться и расходиться, но я обязан был воспользоваться случаем.
— А ведь у нас есть повод выпить по бокальчику! — я торжественно продемонстрировал Елене Ивановне шампанское, кем-то неосторожно оставленное в холодильнике в комнате отдыха.
— Еще и тебя надо подлечить, — улыбнулся я. — Тебе завтра на люди появляться. Можно к губе, можно — между губ, — я в шутку приложил бутылку себе под нос, показывая, что нужно сделать. — Я думаю, этот некрепкий, дерзкий напиток — именно то, что сейчас нужно.
— Ты же сказал — отдыхать. Я не хочу пить, — ее лицо все еще выглядело, будто она — обиженный ребенок, у которого отобрали долгожданный слайм.
— Но, я не сказал — спать. Позже, да. Но, не прямо сейчас! День-то какой! У нас Ковчег, мы открыли дипломат. Просто выпьем шампанского. Где бокалы? Где они спрятаны на моей новой работе? — настаивал я.
Кареглазка закатила глаза, и все же достала два стакана из шкафа. Вино оказалось холодным, но приятно сладким. Она опустошила половину стакана и присела на стол, на ее глазах заблестели слезы, но уже оттого, что газы ударили в голову, наполняя нос.
— Класс! Щас бы сигу.
— Ты же не куришь? — удивился я, и положил пачку на край стола.
Она неуклюже потянулась за сигаретой, и уронила всю пачку. Резко присела, чтоб поднять, и юбка поднялась, оголяя стройные бедра, заключенные в колготки. У меня перехватило дыхание, а ученая, как ни в чем не бывало, вернулась на диван.
— Я хочу на тебе жениться.
Она поперхнулась дымом.
— Что?!
— Я же тебе это говорил. И не передумал, — я взял ее руку. — Ты самая лучшая девушка из всех, добрая, умная и красивая. Безумно красивая!
Кареглазка выдернула руку и отодвинулась.
— Я уже замужем. Нет. Такого быть не может. Это просто смешно…
Я выдержал паузу. Да, ее мнение не было сюрпризом, но я так просто не сдамся. Тем более, что сейчас был великолепный момент — она прошла через потребность в утешении, получила заряд эйфории, а теперь — была пьяна. Беспроигрышный план.
— Как случилось, что ты была с Мчатряном, а теперь — с Гориным?
— Просто, — она затянулась. — Отношения с мужчинами — это всегда очень просто. Начать — легко. Важно, как все закончится: кто-то станет брошенкой, кто-то — вдовой… а некоторые окажутся в тюрьме… — она увидела мое недоумение и поспешила объяснить. — Ты говоришь об Артуре? У меня с ним ничего не было, я встречалась с Арсеном, его братом. Как раз перед Вспышкой.
— Так это он на фото, с тобой и Мчатряном?
Она кивнула, я уставился на ее губы, и она это заметила — закусила нижнюю, и нахмурилась.
— Пора расходиться, — сообщила она.
— Давай еще по бокальчику.
— Нет. Надо встать пораньше, с ясной головой…
Я резко накрываю ее губы своим ртом, прижимаюсь сильно-сильно. Ощущаю привкус крови, чувствую, как сильно бьется ее сердце. Она оторопела сначала, а затем оттолкнула меня так сильно, что я свалился с дивана. Через мгновение я снова рядом, глажу ее плечи и пытаюсь повторить поцелуй.
— Нет! Нет же! Да что с тобой не так?! — Кареглазка отпихивает меня, а затем вскакивает и отходит подальше. — Не делай так больше.
Я с грустным лицом падаю на диван, где только что были ее ягодицы.
— А я хочу! Хочу тебя целовать! — заявляю я, как непонятливый, упрямый ребенок.
— Ты перевозбудился, — остуживает она меня. — Не нужно было подглядывать, как муж со мной…
Она присаживается рядом. Ее рука на моем плече — по-дружески, ничего личного.
— Пора домой. Пошли спать, — предлагает Кареглазка.
— Пошли, — ободряюсь я. — Только я пока живу в казарме, там не сильно удобно.
— Прекрати, — она закрывает мой рот ладонью. — Каждый спит в своих кроватях.
Я огорченно вздыхаю, целую ее ладошку, и раздеваю ее взглядом. Она смущается и краснеет.
— Как же я тебя люблю! — повторяю я в который раз, и гляжу, как кот из Шрека.
Кареглазка смеется, и вдруг кусает меня за ухо.
— Еще раз это услышу, останешься без уха. Ты меня понял?!
****
В тамбуре возникло движение, и раздался выстрел. Гермес не успел среагировать, игла вошла под грудь, и он упал. Спустя еще мгновение его разум отключился под действием снотворного. Зенон вошел в вагон первым, вслед за ним появился Дионис.
— Видите, пастырь, далеко он не сбежал, — заметил громила.
— Я сообщу Коллегии о твоей ошибке, — процедил блондин. — И никогда, ты слышишь? Никогда не называй ее так. Она — только «она»!
Зенон содрогнулся под ударом морщинистой руки. Он не смел противиться заслуженному наказанию. Он чуть не упустил Афродиту. Священник прав.
— Унеси ее! — приказал Дионис. — Как только сделаем остановку, проведем обряд. Я надеюсь, что Буревестник прав — и инкарнация усмирит эту суку навсегда.
****
Сразу же после укуса Кареглазки мысли разлетелись, взорвались фейерверком, и я опрокинул в рот шампанское прямо «с горла» — гася бушующее пламя. Это трудно осознать — когда такое происходит, всегда трудно поверить. Так, ненароком, внезапно… моя мечта сбылась. Только что я преодолел барьер, и впереди было нечто необыкновенное. Я ликовал, как Герострат, сжегший храм Артемиды, как Ганнибал, разгромивший римлян под Каннами. Как ДиКаприо, получивший свой первый Оскар…
— Что ж за горе-то такое? — наигранно возмущаюсь я. — Я тебя люблю, но не должен это говорить…
— Никакого горя. А тем более — любви. Забудь эти слова, — улыбается Елена Ивановна, прикусывая мое ухо. — У нас есть Ковчег — все хорошо. И это — только начало.
Мы покидаем Логос, и я периодически обхватываю Кареглазку за талию, пока мы поднимаемся по лестничным маршам — прикидываюсь пьяным. Перед последней дверью обнимаю сильней, глажу ее ягодицы, а мои губы ловят ее рот… но девушка резво отклоняется и, смеясь, снова хватает меня за ухо зубами.
— Хватит! Откушу! — шепчет она, обдавая ухо теплым нежным дыханием.
Я не хочу ее отпускать, хочу еще и еще вдыхать жасминный аромат — но она отстраняется.
— А ты классная, когда пьяная! — шучу я.
— Знаешь, ты тоже классный, когда я пьяная, — улыбается Кареглазка и взъерошивает волосы на моей голове. — Все, пока. До завтра…
****
Я не выспался, ныло колено — и все же чувствовал себя великолепно. Даже казарма с онанистом под боком не могли помешать мне радоваться жизни. Быстренько собравшись, я поспешил в Логос. Прекрасная Кареглазка уже пришла, и она была еще прекрасней, чем обычно — если это вообще возможно. Цветастое льняное платье до колен, бежевые колготы, длинная розовая кофта на пуговицах, волосы собраны в странную, но привлекательную косу. Как же она хороша!