— Так! — прокашлялась я, чтобы подчеркнуть торжественность момента. — В темноте я вижу плохо…
Я решила предупредить заранее. Мало ли.
— Поэтому могу отрезать что-то лишнее, — продолжала я.
Где-то рядом с самым добрым волшебником стояла самая добрая няня с ножницами в руках.
— Если я попытаюсь отрезать что-то не то, кричите, — намекнула я. Хранить королевское достоинство в тот момент, когда ножницы пытаются его лишить — не самый лучший вариант.
Закусив губу, я прищурилась. Так! Одну нитку вижу!
— Клац! — выдали ножницы. Крика не было? Значит, без потерь! Вот еще одна ниточка! Клац-клац! Ой…
Я посмотрела на прядь темных волос, свисающую с ножниц. Нужно ее выбросить, пока он ее не видел! Его величество уже заподозрил что-то неладное. Видимо, затянувшаяся пауза его насторожила.
Мне срочно нужно было его чем-то отвлечь, пока я стряхиваю ее с ножниц. Если что потом пусть пеняет на неудачный бальзам для волос!
Я зажмурилась, наклонилась и поцеловала его. Моя рука отчаянно трясла ножницами.
— Это было в последний раз! — заявила я, видя, что ножницы чистые. — А теперь не вертитесь!
Закусив губу, я резала нитки.
— Височки ровнять? — спросила я, когда распутанная рука его величества с подозрением провелась по волосам. И подняла длинную черную прядь. Она показалась ему смутно знакомой. Возможно, раньше они виделись. В зеркале.
— Я убью тебя, — послышался голос. Но он сказал это так нежно, что я согласилась.
— Я бы на вашем месте не спорила с женщиной. Особенно, если у нее в руках ножницы, — усмехнулась я, принимаясь выстригать нас. Дальше дело пошло веселее.
— А теперь не вертитесь! — потребовала я, пытаясь срезать нитку возле самого важного места. Крика не было. Значит, судьба смилостивилась над мужиком.
Прошло минут пять. И мы смогли подняться.
Я присматривалась к потерям на чужой голове. Скажем так. Если раньше волосы были ниже плеч, то сейчас они ровно по шейку.
Мою руку сжали, а потом отпустили. Дверь открылась, а я вышла провожать. На душе было тревожно и неспокойно. Я была не уверена, понравится ли новая прическа. И как он отреагирует на пирожное, прилипшее к штанам. Последнее меня волновало очень сильно.
Глава четырнадцатая. Папа Лось
Проснулась я, когда солнце уже было в зените. Проснуться — это одно. А вот встать — совсем другое.
Если раньше между «проснуться» и «встать» будильник успевал прозвонить три раза. То сейчас меня крепко держали за волосы. Видимо, мстили за новую папину стрижку. Из мужской солидарности!
Я срочно искала замену. На тумбочке лежала игрушка. Я осторожно, как сапер, разжимала детские пальчики. Потери волос исчислялись забитыми расческами. Но я не сдавалась. Сражение я проиграла. Но битву выиграла.
Цепкие пальчики искали альтернативу. И я тут же предложила равноценный обмен. Пальчики потрогали и удовлетворились.
Няня бесшумной мышкой прошмыгнула в ванную. И тут же содрала героическое платье. А точнее его остатки. Вчерашние ножницы создали воистину дизайнерскую вещь. Нелепую и эротичную.
Нелепую, по мнению тех, кто не согласен с высокой модой. И не представляет себя в целлофановой обертке с рулоном туалетной бумаги вокруг шеи. Эротичную и креативную по мнению известных дизайнеров.
У приличной юбки должно быть один разрез. У неприличной два, но высоких. Моя юбка переплюнула все неприличные юбки. На ней было с десяток порезов, четыре разреза и один вырез. В форме ромбика.
Прислушиваясь, как таракан к шуршанию тапков, я пустила воду. А потом погрузилась в нее со стоном блаженства. Где-то радовался Мойдодыр.
Где-то в уголке комнаты притаилось последнее платье. То самое, со стразами. Которое меня решительно уговаривали надевать почаще.
В комнате послышался грохот. Я завернулась в полотенце и выбежала из ванной. На перевернутом столе гарцевал юный восьмилапый конь. Он встретил родственную душу. И недоумевал, почему лапы у стола только четыре?
Манекен с платьем лежал на полу. Но не один. Чтобы ему было не скучно, его украсили коричневой розочкой. Как умели. Сиротливый горшочек выглядывал из-под кровати: «Ты меня совсем не греешь!».
Я подняла платье, осматривая смелое дизайнерское решение. Поскольку в моем арсенале было только оно. И бегать по замку в коротком полотенце с криками: «Мне нужна твоя одежда!», было чревато. Я решила отстирать его.
Потащив его ванную, я замочила его. А потом долго терла мылом. Половина стразиков отлетела сразу. Вторая половина решила дождаться отжима.
Кое-как я отстирала платье. И выжала из него все, что можно.
В дверь робко просочилась служанка. Она стала прибираться в комнате. Не поднимая глаз.
— Его величество просил вам передать, — послышался шелест служанки. — Чтобы вы сегодня надели новое платье.
Платье сушилось на манекене. Выглядело оно уже слегка не новым. Но вполне сносным. Точнее, ношенным.
— С бриллиантами, — добавила девушка.
И посмотрела на меня с завистью. А нужно было с сочувствием.
Ааааа…. Мне показалось, что мне сейчас в рот залетит муха. Все, что пониже спины превратилось в холодец. И холодец напрашивался на горчичку.
Где-то в воспоминаниях я все еще слышала, как мелкие камушки стучали об дно ванной. И как уносила их вода в направлении неизвестном.
Мысленно прикинув стоимость подарка, умножив это в уме на неприятности. Я сделала вывод. С этого момента меня смело можно назвать волонтером.
Служанка ушла. Я тихо доедала ноготь. Перед глазами стояла картина. Половина ювелирки, уплывающая в трубу.
Я чувствовала себя мафиози, отмывающего деньги. Только я — какой-то неправильный мафиози.
На меня карабкалась паучья шапочка. Видимо, он почувствовал неладное. И решил меня утешить. Чувствую, что напоследок.
Я-то была уверена, что это просто стекляшки. Кто ж дарит няням платья с бриллиантами?
— Ипусий слусяй, — послышался вздох на моей голове.
— Трындец, — прошептала я. Где-то в трубу уплывал госбюджет маленькой банановой республики.
Не удивлюсь, если скоро в канализации найдут прииск бриллиантов. Причем, уже с огранкой. Еще одно полезное ископаемое. А рядом могила бесполезного ископаемого, которое смело можно назвать основателем прииска.
— Папа! — послышался голос малыша. Я невольно вздрогнула. — Сю к папе!
Отлично! А я не «сю». Очень не «сю».
И тут я вспомнила про пирожное. В кармане платья было еще одно. Правда, мятое, но… но все-таки пирожное! Считай, контрабанда. Как хорошо, что я пожадничала и взяла несколько.
— Вот, — прошептала я, доставая остатки пирожного. — Ммм! Как вкусно!
То, что пирожное — это вкусно, малыш понял сразу. Жалобные глазки требовали продолжения. А продолжения не было.
— Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать, — пообещала я, вытирая перепачканную шерсть.
Нам принесли кашу. Полную тарелку. Я подняла страдальческие глаза на паукана. Он посмотрел страдальчески на меня. После пирожного каша казалась цементом. В который добавили щебенки по вкусу.
— А можно как-то разнообразить меню? — взмолилась я. Сейчас я говорила от лица моего желудка.
— Я не вправе решать такие вопросы. Моя задача просто принести вам еду, — послышался тихий голос.
— А кто вправе? — поинтересовалась я.
— Его величество, — произнесла служанка. Она подняла глаза на мою шапочку и тут же опустила их. — Мне пора идти.
— Значит, я поговорю с ним. Ну это уже невозможно! — возмутилась я, глядя на тарелку.
— Его величество сейчас на совете, — произнесла служанка, исчезая за дверью.
Я честно попыталась накормить ребенка кашей. Я даже делала вид, что это очень вкусно. Хотя дергающийся глаз намекал: «Отвернись, малыш. Я сейчас ее выплюну!».
Игрушка сидела рядом. Забитая ложкой до игрушечной смерти. Но упрямый малыш категорически отказался есть полезную кашу. Вот так я допустила страшную ошибку. Хотел порадовать, а получилось как обычно.
Но все равно я искренне считаю, что у ребенка должны быть радости. Кроме мухи, няни и паутины.
Дерзкая мысль жужжала мухой в моей голове. Если Риордан на совещании, то я могу пробраться в его покои и стащить книгу. Мало ли какие сюрпризы ждут меня в будущем? Вдруг завтра мой пауканчик будет ядом плеваться? А я подумаю, что он кашляет и простыл?
Я обдумывала план ограбления века. И очень надеялась, что меня не поймают.
— Нет, — мотнула головой я. Хорошая девочка во мне сказала что-то вроде: «Фу! Так нельзя! Воровать — это плохо! А как же моральные принципы? Как же воспитание? Нет для няни худшего преступления, чем воровать у хозяев! Сколько уже нянь погорели из-за видеокамер!».
«А вдруг другого шанса не будет?», — заметила плохая девочка. И хорошая девочка притихла.
А его действительно может и не быть. Я посмотрела на малыша, который пытался обвить стул паутинкой. Он радостно бегал туда-сюда. Потом поругала себя заранее. Совесть обещала меня съесть живьем.
И я пожелала ей приятного аппетита. Если с этим маленьким комочком что-то случится, я себе никогда не прощу! На мага надежды мало.
Если говорить про участие папы в воспитании, что лучше промолчать. Я знала с десяток пап, которые честно уделяли ребенку три минуты в день.
«Папа с работы пришел! Где мой наследник? Сделал уроки? Молодец! Папа идет отдыхать! У папы пиво и футбол!». Детские ножки оторвались от пола. Послышался суровый мужской «чмок» и коронная фраза: «А теперь иди к маме!». Все! Мужик — молодец. Свой воспитательный долг выполнил!
Раньше я недоумевала. А сейчас даже этот суровый небритый «чмок!» кажется роскошью.
Раньше я осуждала, когда ребенок разбирается в сортах сушеной воблы. И знает наперечет все гаражи и скамейки во дворе. Поэтому смело водит няню на экскурсию: «А вот здесь папа пил с дядей Толей. И дядя Толя упал лицом в эту лужу. А папа в следующую!»
Но сейчас я понимаю, что даже такое внимание бесценно.
Я с грустью осознала. Бывают мамы — одиночки. А бывают няни — одиночки.
— Малыш, я прошу тебя. Посиди тихо, — поймала я неугомонную попу — чесальщицу-мотальщицу. — Я сейчас вернусь? Понял? Только тихо! Словно ты охотишься… Сиди и охоться. А няня тоже пойдет и поохотиться.
Паукан соскочил с рук и бросился под стол. Выжидать жертву.
Я направилась к двери. Моя рука бесшумно приоткрыла двери. А ноги стали красться в сторону чужих покоев.
Чем ближе я к ним приближалась. Тем больше мне хотелось повернуть назад. С каждым шагом мой поппинс искренне надеялся, что дверь окажется закрытой на амбарный замок.
В коридоре было тихо. Я не слышала ни шагов, ни грохотания дверей.
Закусив губу, я положила руку на ручку и конец блестящей репутации няни.
Дверь неожиданно открылась. Это напугало мой «поппинс» еще сильнее. Если я так буду пугаться, то в будущем мне станет намного проще ездить в общественном транспорте. Стоит кому-то из представителей сильного пола положить руку на мой филей, как злая попа откусит ее по локоть!
Содрогнувшись от тихого дверного скрипа, я шагнула навстречу неприятностям. В комнате было подозрительно тихо.
На всякий случай я заготовила целую речь. Она начиналась со слов: «А я вас искала!». Пройдя на цыпочках мимо открытой двери в спальню, я внимательно посмотрела на собранную кровать.
Следующей дверью была дверь кабинета. Я решила начать с него.
Отворив двери, я прокралась внутрь, шурша дорогим ковром. Теперь оставалось запомнить, на каких местах лежат вещи. И ничего не трогать без необходимости.
В кабинете горели свечи. На роскошном столе лежали бумаги. Я осмотрелась по сторонам. Если бы я была пауком, то куда бы я ее положила?
«Положу-ка в уголок, чтоб никто не уволок!», — послышался зловещий голос из воспоминаний.
Я прошла к столу и осмотрелась еще раз. Может, в ящиках? Осторожно выдвинув ящики, я приподняла чужие бумаги. А здесь у нас что? Ящик скрипнул, я насторожилась! Здесь тоже ее нет! Я открыла еще один ящик и увидела знакомую обложку. Ура! Нашла!
Неужели мне начинает везти? Я схватила книгу, спрятала ее под юбку, и уже собиралась уйти, как вдруг остановилась. На стене висела картина, прикрытая черной вуалью.
В прошлый раз я ее не заметила. Но сейчас почему-то обратила внимание. Сделав неуверенный шаг, я подошла поближе. Я пыталась рассмотреть сквозь вуаль, что там нарисовано.
Пока что это напоминало гуся. Или енота. У меня богатое воображение.
Прищурившись «слепондырым» ежиком, я попыталась включить экстрасенсорные способности. Варианты стали куда более изысканными. Воображение скрещивало такую живность, что зоологи дышали через раз.
Наконец я осмелела и решила приоткрыть альковы чужой тайны. Зря я это сделала. Зря. На меня с картины смотрела изумительной красоты женщина.
От таких красавиц поэты становятся прозаиками, прозаики поэтами.
Одета она была с такой роскошью, что зависть со мной перестала разговаривать. Ее лицо напоминало сразу всех топ-моделей. И если бы она жила в нашем мире, то выходила бы на улицу исключительно в сопровождении телохранителей.
«Мириэльда», — прочитала я внизу портрета.
Я опустила вуаль и обернулась. Позади меня было зеркало. Я смотрела на свое отражение. На голове был курятник с петухами. Под глазами мешки для картошки. Взгляд был уставший от жизни.
Для полноты картины мне не хватало ведра, тряпки и задорной песенки про принца. Если ко мне слетит сейчас добрая фея, то только со словами: «Как все запущено!».
Втянутый живот не спасал картину. Выпяченная грудь тоже. Хотя она старалась. Особенно правая. В конкурсе красоты этой комнаты все равно побеждала красавица с портрета.
Я решила сократить пропасть между нами. И распустила волосы. Максимум, на что я могла рассчитывать, так это на утешительный приз в виде шоколадной медальки.
— Бывает, — согласилась я. Понимая, что с такой красавицей я могу тягаться только с помощью фотошопа.
Опомнившись, я бросилась из чужих покоев. Мне срочно нужно было забиться в уголок и зализать раненую женскую самооценку.
Прикрыв дверь, я решила идти как можно не подозрительней. Мало ли, вдруг на пути попадется кто-то из слуг? Я посмотрела на свой живот. «Беременная знаниями!», — согласилась я. И ускорила шаг.
Совесть уже плотоядно облизалась. Я открыла двери в комнату. Паукан устал охотиться, поэтому спал на кровати.
Я искала, куда можно спрятать книгу. Пока что пусть полежит под подушкой. Я положила книгу на тумбочку, взяла в руки подушку, как вдруг…
Увидела перепуганные глаза паучонка.
— Что? — выдохнула я, глядя, как он трясется от страха. Мой взгляд упал на подушку. Я не понимала, в чем дело! Что его так пугает?
Нервно сглотнув, я опасливо стала поворачивать голову. В глазах паукана читалось, что там стоит либо банда разбойников. Либо дружный коллектив вампиров. На худой конец я ожидала толпу зомби. Или с десяток наемных убийц.
Все это казалось сущей ерундой. По сравнению с одним папой. При мысли о том, что за моей спиной стоит его величество, попа сжалась до состояния камушка.
Но за спиной никого не было! Я удивленно посмотрела на малыша. Тот трясся и обмирал.
— Что с тобой? — спросила я, улыбаясь.
Паукан не ответил. Он бросился к двери. Я бросила книгу, а сверху подушку. Паукашечка ловко просочился в дверную щель. И пушистой пулей вылетел из комнаты.
— Ам! — орал он.
— Стой! — закричала я, бросаясь в погоню.
— Ам! — слышалось впереди. Восемь ножек резво семенили.
— Стоять! — кричала я, набирая ходу. Мы мчались по коридору. Паукан немного по стенам. Иногда даже по потолку.
Неспортивная няня с трусцы перешла на шуструю рысцу.
Слуги при виде меня уже вжимались в стены. Что-то мне подсказывало, что в замке появился новый инструктаж по технике безопасности. К пункту «не заходить к его величеству» добавился пункт «шарахаться от бегущей няни».
Пролетев поворот, я вернулась. Предстояла лестница наверх. Няня сглотнула. Здоровье няни не рекомендовало такие забеги. «Мне голову оторвут за наследника!», — напомнила я. И здоровье тут же стало рекомендовать!