— Откуда у тебя эта книга? — его величество повторил свой вопрос.
Внутри меня боролись двое. Партизанка Виолетта и стукачка Виолетта. Партизанка требовала молчать до конца. И не сознаваться даже на депиляции. Стукачка Виолетта хотела сдать всех. Покаяться и умолять о прощении.
— Она лежала в туалете, — соврала я. — Я успела прочитать только предисловие.
Его величество наклонился и медленно поднял книгу с пола. Его темные глаза сузились. Так я и знала. Девушки, которые умеют читать, огорчали его!
— В этой книге нет предисловия, — произнес король. Его рука пролистала книгу.
— Было, — смутилась я, пряча глаза. — Еще недавно. Три жестких и шершавых листочка.
Я вспомнила дедушкин туалет. И учебник математики на гвозде. Я приезжала в деревню, чтобы постигать азы логарифмов. И мстить им с особой жестокостью.
— Я узнал, что такое «мамонт»! — встрял маг. — Это действительно древнее слово! Оно означает кормилицу! Я все-все проверил! Это правда! Девушка вам не соврала!
— Все вон, — приказало его величество. Все тут же растворились. Приятно чувствовать себя первой в очереди. Только если это не очередь за неприятностями.
— Пойдем, — едва слышно произнес король. Его взгляд скользнул по мне сладкими мурашками. — Есть разговор.
Я оставила наследника наедине с мухой. И сама двинулась покорным сусликом навстречу неприятностям. Поппинс тревожно сжался. По силе сжатия, он вполне мог удержать мировую экономику.
В приоткрытую дверь королевских покоев уже выглядывали неприятности. «Ну как? Она идет?», — я почти слышала их шепот.
— Проходи, — послышался вкрадчивый голос. Поппинс сжался сильнее. Особенно, когда я переступала через порог. Дверь тихо закрылась. Тихо и плотно. Поппинс уже мог смело перекусить проволоку.
Его величество сел в кресло. Я стояла возле двери. Всем видом я намекала, что брать с меня нечего. Последние нервы я подарила юному пушистому восьмилапому «нервотрепу». Нервы кончились. Когда подвезут — не знаю.
— Что это было? — послышался гневный голос.
— Мы охотились, — ответила я, стараясь не смотреть в черные глаза. — Это ваша задача, как отца, научить ребенка охотится.
— И на кого я должен учить его охотится? — строго спросил голос.
— Сначала на мух, — ответила я, стараясь не поднимать глаза. — Потом можно перейти на более крупную дичь.
— Ты понимаешь, что сейчас говоришь? — голос стал немного мягче. Я предпринимала все возможные усилия, чтобы не смотреть в его глаза.
— У ребенка нет отца. У ребенка нет игрушек. Ребенка кормят кашей, от которой даже у меня моральный понос, — перечисляла я, упорно игнорируя его взгляд.
— Почему ты не смотришь мне в глаза? — меня поймали вопросом врасплох.
— Понимаете. Я смотрю вам в глаза. Просто у меня косоглазие, — выдала я. — С недавнего времени…
Повисла тишина. Да ладно, я взрослая женщина! Соблазнить меня не так уж и просто! Так что бояться нечего.
Я подняла глаза и встретилась взглядом. Я вполне отдаю себе отчет о том, что мы — не пара. Он наверняка тоже.
— Знаешь, мое терпение не безгранично, — голос с каждым словом становился все слаще и слаще. Голос обволакивал меня в какой-то странный кокон.
Чтобы меня соблазнить нужно постараться. И вообще, я высокоморальная девушка. На шею первому встречному не бросаюсь! Я даже имени его не знаю! Так что тут можно быть спокойной….
Каждое слово обволакивало сердце серебристой паутинкой.
Эм… На чем я остановилась… Да! На строгом воспитании. Я не из тех женщин, которые делают первый шаг. Я больше склоняюсь к тому, чтобы меня… о чем я? … эм… завоевывали… Цветы… ко-конфеты… К-к-кино… Я забыла о чем хотела подумать…
Я уже видела, как его рот открывается, но не слышала звуков.
— Ипусий слусяй! — послышался звонкий голосок. Я дернулась, словно очнулась.
И обалдела!
Я сидела на коленях его величества. И обнимала его, как родного. В такой недвусмысленной позе хорошо спрашивать: «Жена я тебе? Или как?».
Я сначала почувствовала, а потом увидела его руку. Она нежно гладила меня там, где приличные мужчины греют ее после свадьбы!
На меня смотрели холодные черные глаза хищника. Приоткрытые губы страстным дыханием согревали мою почти обнаженную грудь.
— А! — дернулась я. Наваждение растворилось. Холодные глаза застыли на мне. Его величество дернулось. Его взгляд тут изменился. Рука, которая успокаивала поппинс и окрестности, резко отдернулась. Брови хмуро поздоровались на переносице.
Его величество тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он сразу оценил расстановку тел в пространстве. И как-то даже злобно прошипел: «Брысь!».
Мы шарахнулись друг от друга, как от чумных в разные концы комнаты. Мы сделали вид, что не знакомы. Я покраснела. Он побледнел.
Сердце колотилось. Мозги пожаловались на провал в памяти. Поппинс снова тревожно сжался. Желудок комом пополз вверх. Пришлось прикрыть рот рукой. И сопеть перепуганным ежиком.
— Ипусий слусяй! — послышался голос в приоткрытую дверь. А следом — топот удаляющихся лапок.
Как? Как это произошло? Почему я ничего не помню? Нет, главное, я была абсолютно трезвой! И не помню… Он что-то говорил. Это я помню! Точно помню! А потом … потом… Потом не помню!
Я сделала над собой усилие. И украдкой посмотрела на его величество. Он был не в лучшем состоянии. Как человека это меня утешило. Как женщину обидело.
Он стоял, упираясь рукой в стену. И почему-то тяжело дышал. Второй рукой он закрывал рот. Я видела, как он слегка покачивается.
Я проглотила желудок обратно. Легкое чувство неловкости превратило меня в крабика. Я стала пятиться к двери.
Я пожалела, что угрозы: «Натяну глаз на задницу!» ни разу не сбылись. Сейчас бы глаз на этом месте мне очень пригодился. Дрожащая рука нащупала ручку.
— Сделай так, чтобы я тебя больше не видел, — послышался голос.
Я выдохнула и превратилась в сушеную воблу, протискиваясь в дверную щель.
Олимпийским огнем я мчалась в свою комнату. Закрыв дверь, я сползла по ней. И трусливо обняла коленки. Мне было так стыдно, что от меня можно было смело спички поджигать. Что я наделала? Как я могла?
«Нет, ну как вырубило!», — оправдывались верхние полушария.
«Не, ну мы могем!», — согласились нижние. Они искренне считали, что женская попа мерзнет без приключений. Поэтому нужно обложиться ими со всех сторон.
В чем-то они были правы. Пока женскую попу не греют сильные мужские руки, приключения так и тянутся к вожделенным полушариям.
Я тысячу раз прокручивала момент. Вот я стою. Далеко стою! Мы разговариваем… Потом я чувствую, что мир остановился. И вуаля! Я на коленях короля!
Я пыталась представить, как это произошло. У меня было два варианта. Король какой-то магией и хитростью схватил меня и усадил себе на колени. Воспользовался моей доверчивостью и своим очарованием. Эта версия меня слегка утешила.
Но была и вторая.
Воображение рисовало голодную одинокую женщину. Она не считает зазорным лихие танцы на трезвую голову. В борьбе за мужское внимание все средства хороши!
Видимо, каким-то шестым чувством, я опознала изголодавшиеся по женской ласке колени. Чтобы в порыве страсти и «да, будь что будет!» приземлится на них. Не требуя посадки и не предупреждая диспетчера.
Женщины любят сидеть на мужских коленях. Это своеобразный тест: «нравлюсь — не нравлюсь». Если соскальзываешь с мужских коленей, то это не те колени, на которых стоит сидеть.
Я ощупала основной мыслительный центр, который взял управление на себя в ответственный момент. И у меня появилась третья версия.
«Черепай меня большая покатаха!», — радостная попа приземляется на чужие колени. «Ай- нанэ-нанэ!», — гарцую я в порыве детского жизнелюбия. И обнимаю, чтобы удержаться. Эта версия меня устраивала ровно наполовину. Мне казалось, что мои пылающие уши станут причиной пожара в замке.
— Иса капка ам! — гордо отчитался мне наследник. Я кисло улыбнулась ему.
Муха свое отжужжала. Некому больше лапки тереть, — имел он в виду. Паукан требовал разделить его триумф. Бросать под лапы цветы и назвать его именем ненужную, но пафосную вещь.
Колыбель валялась на полу. Тумбочка лежала перевернутой. Стул покоился неподалеку. Комната требовала капитального ремонта.
— Ам! — тараторил паукадл, взбираясь по мне. — Илизет осуси имоксии уси…
Он уселся шапочкой и мечтательно вздыхал.
Муха, видимо, была брезгливой. Увидев весь этот бардак, она решила улететь. Или даже хуже — не увидела смысла жизнь. Должно же хоть кому-то повезти?
Я нежно погладила охотника по пушистой попке. Тарелка каши валялась перевернутой. Сама каша была размазана по стенам.
Теперь я знала, кто храпит по ночам внутри паукана. Это художник. Творческая личность.
Чувство стыда доедало меня. Я спрятала лицо в руках. Я вспомнила сладкие глаза хищника на бледном лице. По телу пробежала трепетная дрожь. До губ друг друга оставалась половинка жаркого дыхания. Еще немного и они бы сомкнулись в сладком запретном поцелуе.
От таких мыслей кровь закипала внутри. Она пригоняла свежую краску к щекам.
Я услышала тихое посапывание у меня на голове и сняла уставшего за день мухолова. У меня на руках пушистый и веселый паук превращался в красивого мальчика. Обычный мальчик спал, сладко причмокивая. Тоненькие темные волосики, носик-курносик, сжатый кулачок.
Мне кажется, или он слегка подрос? В прошлый раз я видела его младенцем, а сейчас ему на вид месяцев шесть!
Бережно уложив малыша в кроватку, я наклонилась и погладила его по голове. Бедный ребенок. Ни матери. Ни отца.
Кусая губы, я осмотрелась по сторонам. Мне нужно срочно выяснить, что это было! Может, это какая-то магия?
Единственный, кто мог мне помочь, сейчас наверняка в своей мрачной башне.
Я не помню, как дошла до башни. Помню, как вежливо постучалась в черную старинную дверь. Еще не доходя до двери, я услышала что-то вроде: «Расчленить!». Мне неловко было отрывать доброго волшебника от очень добрых дел.
— А! Это ты! — обрадовался добрый дедушка. Его руки были по локоть в крови.
— Или вы мне сейчас все объясните, — прошептала я, поднимая на него глаза. — Или….
— Дитя мое, — ласково произнес старик. — Я дал тебе единственную книгу, которая могла бы пролить свет на ужасную тайну!
Тут же его лицо изменилось. Он нахмурился и скрипучим противным голосом добавил:
— Но даже ее ты умудрилась потерять!
Маг отвернулся, продолжая творить добро.
— Но, может, я буду задавать вам вопросы? — взмолилась я, стараясь не смотреть на «доброе дело». — Вы будете кивать, если я права? Ну не может такого быть, чтобы все, что мне нужно было спрятано в одной книге!
— Пошла вон! — послышался скрипучий голос. Что-то на столе пошевелилось. Я шарахнулась к двери. — Ищи ответы в книге!
— Ну может, есть то, что можно рассказывать? — попросила я, опасливо глядя на зелья, светящиеся камни и труп на столе.
— Что тебе рассказать? — прокашлялся вредный старикан. — Жил был король. Была у короля дочь. Красавица. Ее звали Рианонна. Однажды она гуляла в королевском саду и… пропала! Ее фрейлины звали ее, но принцесса не отзывалась. А потом она появилась. Вся, словно в облаках витает.
Я боялась вдохнуть, слушая историю.
— Принцессу соблазнил арахнид. Она не смогла противится арахниду и отдалась, — вздохнул маг. — А через девять месяцев она родила. Сына. И умерла при родах. Король отец глянул на внука и чуть дара речи не лишился. Но выбора не было. Арахнид — не арахнид, но единственный наследник королевской крови. Назвали мальчика Риордан. В честь матери.
Так вот как его зовут. Риордан. Я закусила губу, внимая каждому слову. «Риордан», — билось в моем сердце. Я старательно отгоняла наваждение.
— Дед души не чаял во внуке. И каждый раз напоминал ему, что он — в первую очередь человек, — вздохнул старый колдун. — Мальчик рос. Дед требовал, чтобы Риордан не оборачивался в паука. Никогда. Это был запрет. Но, как видишь, инстинкты берут свое. Сколько паука не корми, он все равно в темный угол забьется!
— Послушайте, вы только кивните, если что, — прошептала я. — Ему просто нельзя смотреть в глаза? Понимаете, мне еще работать здесь..
— Кстати о глазах! Спасибо, что напомнила! — почему-то обрадовался старикан. Он поднял худой узловатый палец вверх.
— Глаза, глаза… — промурлыкал он, пока я терялась в догадках.
— Слушайте, я не знаю, как это происходит. Я не виновата. Это случайность. Я не планирую отношения. Просто дайте мне какой-нибудь медальон или … зелье… Ну что там у вас есть? Чтобы защитится от этого? — умоляющим голосом попросила я.
— Глаза, — зевнул старик, роясь какой-то склянке.
— Ведь можно спастись? Да? — с надеждой спросила я, чувствуя, что дело плохо.
— А какого цвета у тебя глаза? — повернулся ко мне добрый волшебник.
— Эм… Серые. Но иногда голубые. Это поможет? — я закусила губу.
— Отлично, потом я возьму твои глаза. Нужно записать себе! Глаза няни, — прокашлялся светлый маг.
Я смотрела на него, нервно сглатывая.
— Я ведь не специально, — прошептала я. Старик вздохнул и повернулся ко мне. Он посмотрел на меня внимательно. Я почувствовала легкий укол надежды. Может, он сейчас даст мне какую-нибудь магическую штуковину? Или что-нибудь еще? Ну не может такого быть, чтобы ничего не было!
— Хм… Руку я тоже, пожалуй, зарезервирую. Левую! — довольно хмыкнул добрый волшебник.
Я вздохнула и вышла за двери. Нет, ну не может такого быть! Я ничегошеньки не смыслю в магии!
Пока я шла в комнату к моему паучонку, в голове вертелись правила.
— Правило первое, — твердо произнесла я. — Не нарываться на встречу. Меньше видимся — лучше для нас. Правило второе. Не смотреть в глаза. Это важно. Правило третье. Не приближаться к нему.
Я вошла в комнату и умилилась спящему малышу. Немного походив и понервничав, я сбегала в туалет.
Солдат должен уметь делать свои грязные дела, пока горит спичка в руках командира. Няня должна уметь делать грязные делишки, пока горит спичка в руках ребенка. Или пока искрит розетка под натиском лишних любопытных пальчиков.
Я улеглась на кровати, закутавшись в одеяло. За узеньким оконцем стояла глубокая ночь.
— Бо! — послышался шорох лапок по одеялу.
— Чего ты бо? — спросила я, чувствуя, как по мне топчется паучонок.
— Бо! — произнес он мне в лицо.
Я посмотрела на паука. Посмотрела на трясущиеся лапки. Заглянула в трусливые глазки и почувствовала, как попа съела простыню. Если в темноте таится что-то, что напугало арахнида размером с приличную собачку, то я единственное, что могу — вместе с ним стучать зубами.
— Бо! — потребовали у меня. Я сморщилась, глядя в темноту. Так, я — няня. Из всех монстров, которых я могла представить в темноте, самый страшный сидит у меня на руках. Спокойствие. Только спокойствие.
Я встала, нащупала туфли, зажгла свечку и обошла комнату.
— Видишь, милый, никого нет, — улыбнулась я трусишке. Трусишка сидел шапочкой на голове и вместе со мной искал неведомое чудовище.
На мне сидела дрожащая шапка. Начиналась моя любимая игра: «Ночная угадайка».
— Что там? — ласково спросила я, снимая с головы паукана и качая его на руках.
— Ипусий слусяй! — выдал дрожащий паукан.
Под описание «ипусий слусяй» подходят абсолютно все знакомые мне монстры. Начиная от Холодных Лапок, живущих под кроватью. И заканчивая Молью-Переростком, обитающем в шкафу.
Я нервно сглотнула, снова тщательно осматривая комнату. Огонек свечки прыгал, паукан дрожжал, я превратилась в слух.
— Никого нет, — успокоила я трусишку. Мне не верили. По глазам и опыту вижу, что «никого нет, когда есть свет», но стоит его погасить…
Паукан дрожал так, словно стоит мне погасить жалкую свечку, как на него дружной толпой набросится целая свора чудовищ. Если такое и произойдет, то я, скорее, проснусь от визга чудовищ, чем от криков паукана!