- Посадить на цепь Таната? - Хаим захохотал и брезгливо откинул голову должника мягким носком туфли. - Что ж, возможно, они не так уж и наврали. Завтра ты, лживая собака, недостойная называться мужчиной, увидишь этого демона без цепей. И принесешь мне его шкуру. Или умрешь. А сейчас молчи, твои вопли мешают мне размышлять о судьбах мира, и, вообще, я от них теряю аппетит.
С этими словами Хаим ушел в свой шатер и вышел только на рассвете. Вчерашние сцены с должником вызвали у разбойной братии различные споры в предвкушении интересного и захватывающего зрелища. Никто из них не сомневался, что бедняге суждено умереть...
Лучники заняли свои места - забрались повыше на скалы вокруг всей площадки. Другие воины остались внизу, но разодеты были как на битву. Бряцая оружием и доспехами, они образовали большой круг. Из пещеры появился дюжий полуголый разбойник, который, демонстративно играя мышцами, вел на цепи огромного серебряного пса - то ли собаку, то ли и впрямь самого властителя преисподней. Люди Хаима, привыкшие к подобному зрелищу и то не удержались - забормотали молитвы Ахура-Мазда и Митре, подателю жизни Гебо - страшен оказался смиренный демон: так, что дальше уже просто некуда.
Пса вывели на середину. Разбойник наклонился и под сдавленные вздохи и перешептывания, спокойно снял с него цепь и тотчас спрятался за спинами. Демон не двигался - словно застыл.
Когда это случилось в первый раз, он, исполнясь безумной надежды, сбил с ног своего стражника и рванулся из лагеря Хаима, как ему казалось, быстрее ветра. Но стрелы оказались еще быстрее. Не успел он опомниться, как его утыкали как ежа, и, залитого кровью, привязали на прежнее место, в подземелье.
Йонард думал, что умрет, и приветствовал смерть, жалея лишь об одном - что умирает, не отомстив...
Но он поторопился. Раны заживали... как на собаке, и полностью затянулись к вечеру следующего дня. А на рассвете он положил первый камень в здание небывалого могущества и власти разбойничьего главаря Хаима-Лисицы, разорвав в клочья его несостоятельного должника. У него не было другого выхода. Кривая сабля наступала на него спереди, нож полуголого разбойника - сзади, а стрелы Хаимовых лучников дрожали на тетивах со всех сторон.
У него и сейчас не было выхода. Если этот несуразный человек попытается его убить - ему придется отвечать. Но если он не станет драться, если бросит саблю в песок - тогда пусть Хаим и его шайка делают, что хотят. Йонард был воином. Он с детства готовился к суровой доле мужчины - убивать или быть убитым. Он не был образцом благонравия, он был вором, королем воров в грязном Кашмере, и меч его не раз обагрялся кровью людей, как он смутно подозревал, более достойных жизни, чем он сам. Но убивать безоружного на потеху публике он так и не научился. И учиться этому ремеслу счел бы для себя позорным.
Разбойники зашевелились и расступились, пропуская Хаима. Тот неторопливо и важно проследовал к своему месту и опустился на сложенный вчетверо ковер.
Ах, как хотелось достать его в стремительном прыжке и сжать на горле железные челюсти. Но лучники были настороже, видно, понимали, какие отчаянные мысли бродят в огромной голове голубого демона.
Вытолкнули в круг и должника. Он шагнул, было, назад, затравленно озираясь, не смея поднять глаза на собаку, но Хаим двинул бровью, и круг разбойников сомкнулся за ним.
Медленно, нарочно-красивым движением, Хаим отцепил от пояса кривую, всю в драгоценных камнях, саблю и тонкий кинжал и бросил то и другое в пыль к ногам человека, вызвавшего его неприязнь.
- Принеси мне его шкуру, - почти ласково произнес Хаим.
И в это время в освященный традицией (надоевшей, правда, но все-таки традицией) ход поединка вмешалась третья сила. Тощая темноволосая девчонка, закутанная в линялый бурнус, растолкала дюжих разбойников, выскочила на середину и, не обращая внимания на страшного зверя, упала на колени перед Хаимом. Это была его младшая, не слишком любимая, жена Айсиль. Больше прислуга, чем жена. Хаим нахмурился, глядя на своевольную женщину и пытаясь сообразить, что ей надо, но Айсиль не долго держала его в неведении.
- Пощади моего отца, повелитель. Он не богат, но предан тебе всей душой. Он умен, повелитель, он очень умен. Он придумает что-нибудь, обязательно придумает, я его знаю, - душераздирающий визг раздражал Хаима. Он терпеть не мог своеволия в женщине, тем более в своей. Он медленно поднял руку и щелкнул толстыми пальцами. Двое разбойников, доверенные слуги-телохранители повелителя, рванулись вперед, как собаки, спущенные со сворки, и принялись охаживать тощую фигурку плетьми. Девчонка заверещала так, что зазвенело в ушах, а близкие горы откликнулись эхом, но никто из разбойников не шевельнулся. Они смотрели на неожиданное представление равнодушно и терпеливо как сам Хаим. А девчонка Айсиль тонко кричала, цепляясь за битый камень:
- Пощади моего отца, повелитель. Разве плохую похлебку варю я тебе каждый день?
Пожалуй, и лучший друг не назвал бы Йонарда благородным рыцарем, готовым умереть из-за какой-то тощей облезлой девчонки, тем более, чужой жены. Он и сам не понял, какая блажь ударила в его собачью голову, но он рванулся вперед и ударился о разбойника широкой грудью и львиными лапами. Тот повалился, увлекая пса за собой. Йонард двинул плечами, дернулся и вскочил... вскочил на ноги. Разбойники шарахнулись в стороны. На их лицах интерес сменился суеверным ужасом. Лишь Хаим-Лисица сохранил остатки достоинства, да и то потому, что сидел. Йонард осознал случившееся, когда копна черных волос упала ему на глаза.
ОН СТОЯЛ НА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ НОГАХ, ОГЛЯДЫВАЯ ТОЛПУ РАСТЕРЯВШИХСЯ РАЗБОЙНИКОВ ХОЛОДНЫМИ СЕРО-ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ ВАРВАРА-УБИЙЦЫ, СЖИМАЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РУКЕ МЕЧ СТРАЖНИКА, КОТОРЫЙ ПРИХВАТИЛ, САМ НЕ ЗАМЕТИВ КАК.
Стоял, разумеется, в чем мать родила. Айсиль один раз глянула в его сторону и больше не стала. Пожалуй она одна была больше смущена, чем напугана. Йонард недоумевающе взглянул на меч в своей руке, взвесил его и зловеще рассмеялся.
- Ну, вот, так жить можно, - пробормотал он себе под нос. Но, оглядев плотное кольцо разбойников, с искренним сожалением добавил, - только недолго.
Айсиль была заперта и плакала. Но это беспокоило Хаима-Лисицу меньше всего. "Пусть хоть бы совсем подохла, дрянная девчонка, из-за которой почти дюжина ребят разрублена на куски, а остальные поцарапаны. Если бы не умела так хорошо готовить, своими руками придушил бы негодную". Хаим по настоящему испугался того чудовища, которое сам же и приволок. Чудовища, в самый неподходящий момент обернувшегося здоровенным голым варваром, искрошившим отборных бойцов Хаима, и как ни в чем не бывало вернувшегося в первоначальное состояние. Стрелы его не пощадили, а кривые сабли изрубили в месиво, в котором было уже не различить, серебряным был пес или красным. Хаим остановил расправу, когда сабля одного из разбойников - одноглазого Гасара - расколола надвое собачий череп и чудовище, наконец, рухнуло под ноги людей. Но не прошло и часу, как кровавое месиво зашевелилось и пришлось нести цепь. А к вечеру пес уже поднял голову, вздернул верхнюю губу, показав великолепные зубы, и зарычал. Хаим-Лисица мог бы поклясться, что в рычании пса он расслышал зловещий смех.
В это время к лагерю со стороны города приближался одинокий всадник. Заметив его, часовой спрыгнул с камня, наложил стрелу и зычно крикнул:
- Кого Танат несет?
- Ювелир Рашудия к повелителю по важному делу.
Часовой был предупрежден и пропустил всадника беспрепятственно. Одиночество и скука способствуют размышлениям. Вот молодой разбойник и призадумался. И первая мысль была: "Смел же Рашудия. В одиночку в такую дорогу пускаться..." И вторая: "А чего ему бояться? Если он всем разбойникам в городе и самому Хаиму-Лисице отец родной."
А всадник, меж тем, продолжал путь и вскоре оказался в разбойничьем лагере.
Странное оживление царило здесь. Такое, что и слово-то к нему подобралось не сразу, а когда подобралось, то совсем не понравилось ювелиру. Оживление в лагере Хаима было каким-то угрюмым. Казалось, разбойники чем-то подавлены и если б Рашудия не знал так хорошо Хаима и его отчаянную шайку, он предположил бы, что они, пожалуй, напуганы. И даже, возможно, не сделал бы ошибки.
В центре лагеря, у кипящего котла, толпилось с десяток кое-как перевязанных людей. Остальные слонялись поодаль, и лица у них были такие, что спаси Боги!
Попадись им в этот момент какой-никакой заблудившийся караван, или даже сам господин Ардашир с конной сотней, не пощадили бы даже лошадей. В котле с крутым кипятком, тщательно связанный, лежал огромный серебряный пес. Голова его свешивалась через край, потому как не влезла. Огонь, разведенный от души, лизал его длинные уши, но, похоже, казнимый зверь страдал не столько от боли, сколько от скуки. Во всяком случае, выразительная морда его была усталой и безразличной.
- А что это вы здесь делаете? - спросил Рашудия, с интересом разглядывая странную сцену.
- А это мы оборотня сварить пытаемся, - охотно пояснил молодой разбойник и подбросил в костер сухих веток. Взметнулись искры, языки пламени обняли серебристую морду и сошлись над ней, но пес не скорчился, только терпеливо вздохнул, словно хотел сказать: "Ну и надоели вы мне..."
- И давно пытаетесь? - полюбопытствовал ювелир
- С позавчера, - ответил тот же парень с тем же угрюмым оживлением.
- Не вариться? - догадался Рашудия.
- Нет, - вздохнул разбойник.
- Топором не пробовали?
- Пробовали. Не помогает...У-у, скотина! - парень сжал кулак и издали погрозил оборотню, но тот лишь сморщился и равнодушно отвернулся.
Хаим-Лисица откупорил старое вино, сам разлил его в две чарки, протянул гостю и махнул короткопалой ладонью, велев челяди убраться.
Здешний этикет требовал, чтобы сначала хозяин расспросил гостя о том, хорошо ли он доехал и не причинил ли Хаим высокочтимому Рашудии какого-нибудь беспокойства. А гостю полагалось справиться о здоровье хозяина и благополучии его жен и детей. Но Хаиму-Лисице было глубоко наплевать на беспокойства ювелира, тем более что он их оплачивал. А Рашудия отлично знал, что жены и дети волнуют разбойника еще меньше, чем дорожные приключения гостя.
- Развлекаются твои храбрецы? - Рашудия неопределенно мотнул головой в том направлении, где уже третий день, если верить молодому разбойнику, пытались сжечь оборотня.
Хаим пожал плечами и, пригубив вина, одобрительно цокнул.
- Пусть их. Нам они не помешают.
- А оборотень, - хотел, было, спросить ювелир, но передумал и придержал язык.
- Я хочу сделать крупный заказ - тихо произнес Хаим.
- Насколько крупный? - подобрался Рашудия.
Хаим неспешно вытянул руку. На толстом пальце блестнул перстень с крупным синим камнем, такого густого цвета, что в темноте он показался черным. Но Рашудия всю жизнь работал с камнями, и ни с чем бы не спутал этот редчайшей индийской огранки сапфир.
- Красивая вещь, - осторожно сказал Рашудия, - старинная. И дорогая. Нужно, чтобы я сделал копию?
- Ты проницателен - кивнул разбойник. - две копии. Мне нужно две копии, ювелир. Самых точных. Камни должны быть без единого изъяна и в точности повторять огранку. Они нужны мне к полнолунью.
- Это будет стоить... Очень недешево стоить...
- Я заплачу тебе за эту услугу, как не заплатит и шах, - Хаим снял с руки перстень и протянул ювелиру, - заплачу советом. Хорошим советом.
Рашудия вниматльно смотрел на разбойника.
- Когда будешь выполнять мой заказ, сделай три копии. И в следущее полнолунье надень лишний перстень на свой палец... Или на палец того, чья жизнь тебе дороже собственной.
После долгого молчания, наполненного треском костра и негромким звуком зульда в отдалении, Рашудия поднял голову:
- Могу я сделать четыре копии, Хаим?
- Их должно быть не больше семи, - буркнул разбойник и опустил веки, показывая, что разговор закончен.
О деньгах за работу разбойник так и не упомянул. Впрочем, умный ювелир этого и не ждал. Он сидел напротив, по-восточному невозмутим, и обливался холодным потом, вспоминая старые страшные сказки, которые вдруг, так неожиданно обрели плоть.
Йонард уже привык к тому, что призрак Дзигоро появляется неожиданно и всегда не вовремя. Но когда китаец прошел сквозь разбойничий лагерь, миновал угрюмую толпу, и, никем не замеченный, преспокойно уселся у костра, он невольно вздрогнул. Не признаваясь себе, он был рад увидеть своего мудрого спутника. Пожалуй, он не слишком изменился, став тенью, и Йонард недоумевал, почему он всю жизнь так настороженно относился к призракам. Отличные парни, и с ними вполне можно иметь дело. Впрочем, Дзигоро быстро погасил слабый росток симпатии к призракам, потому что, увидев Йонарда, по своему обыкновению, первым делом съехидничал:
- Как себя чувствуешь, оборотень?
Пес оскалился.
- Как, как?.. Жарко!
Дзигоро сочувственно кивнул, но этим и ограничился.
- Слушай, сделай что-нибудь, - варвар снизошел до просьбы, решив, что гордость подождет.
- Что же я могу сделать? - удивился Дзигоро. - Я же призрак. Не забывай, у меня и тела нет.
- Но голова-то у тебя осталась?
- А своя у тебя зачем? Лбом стены прошибать? Кстати, лобная кость толще, чем другие. Вполне годится для такой работы.
- А не пошел бы ты, - вяло огрызнулся Йонард, - в Мокрую морось.
Дзигоро неожиданно стал серьезным. Он подтянул под себя ноги и уставился на собаку немигающим взглядом.
- Полнолунье близится, а с ним и час решающей битвы. Ты должен отвоевать у египтянина свою человеческую сущность, это твой последний шанс, но, одновременно, это и мой шанс. Однажды, когда я был еще жив, и, да простит мне Будда, беззаботен, мой Учитель, лучший и мудрейший и людей, рассказал мне о Черной Башне и пророчестве, которого так боится египтянин. Оно гласило, что мне суждено выковать клинок, который принесет смерть двоим. И один из них - маг, хозяин Черной Башни.
- А второй? - спросил Йонард, помимо воли увлеченный рассказом.
- А второй перед тобой. Египтянин не знал этого. Иначе никогда не поднял бы на меня руки.
- А... ты?
Йонард извернулся, пытаясь из своего неудобного положения разглядеть китайца.
- Есть две мудрости, - повторил Дзигоро уже сказанное однажды, - Мудрость того, кто наносит раны и мудрость того, кто врачует раны. Мудрость того, кто обнажает меч и мудрость того, кто протягивает открытую ладонь...
- Ты можешь говорить проще? - с несвойственной ему мягкостью попросил варвар.
Дзигоро пожал плечами.
- Знал, конечно. Но моя вера учит двум вещам. И первая из них звучит так: смерть это освобождение духа. А вторая - знание не должно влиять на решение. Если ты вышел на бой со злом, мерилом твоей мудрости может быть только долг, - и призрак встал.
- Ты куда? - опешил Йонард и рванулся, позабыв о крепости цепей. Разбойники тут же вскочили и засуетились. В костер полетели сухие ветки и пламя взметнулось, на несколько мгновений скрыв серебряного демона.
- Я не уйду, - тихо и, как показалось, печально, ответил призрак. - До полнолуния. До дня решающего боя мы будем вместе. Я не могу тебя оставить, хоть ты и отсылаешь меня упорно в Мокрую морось. Дорогой мой пес, ведь ты и есть тот самый клинок, который я должен выковать. Мы оба скованы судьбой, но ты сбросишь свои цепи, а цепь моих обязательств не в силах порвать даже смерть.
Грохнула цепь, и пес в очередной раз покатился вниз, не устояв на двух лапах. Глухое рычание вырвалось из могучей груди и заколотилось о стены подземелья.
Он никогда не сдавался. Но это была уже не первая попытка и даже не десятая. Разбойникам наконец надоело их бесполезное занятие и они, привязав пса-оборотня в одной из пещер подземелья, разошлись по своим делам, оставив Йонарда одного. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Точнее, их вдвоем с Дзигоро, о существовании которого они и не подозревали, иначе им пришлось отмахиваться еще и от призрака.
- Твоя ошибка в том, что ты пытаешься волевым усилием превратиться в человека, - если призраки умеют вздыхать, то Дзигоро вздохнул. - Ты должен вообще забыть, что ты собака. Встать и пойти, как ты это делал всегда.