— Вот в чём твой предназначение? — допытывается усач. — Отож. А здесь всё понятно. Мы бухаем и стреляем. Нищий на улице брешет, да побирается. Она трахается, и как трахается! А вот ты ради чего?
— И как же она трахается? — спрашиваю я.
Усач мечтательно ухмыляется:
— Как светлая магичка.
— Чё? Магичка и шлюха?
— Не-е, — машет пальцем усач, — она творит такую магию, шо ты аж свет видишь. Жанна, покажешь?
— А денег Игорюсику хватит? — сипло басит Жанна.
Меня аж подтрухивает от такого извращения над именем.
— Хей, он же герой! Сегодня я за него плачу! — машет Джон из-за соседнего столика.
Жанна нежно берёт меня за руку и ведёт по скрипучей лестнице в комнаты на втором этаже. Толкает меня на огромную кровать и начинает медленно раздеваться. Снимает чёрный жилет, расстёгивает белую блузку. Закрываю глаза — не хочу тянуть, Жанна догадывается, прислоняется ко мне…
Стою перед порталом исполинского замка. Стены его кремового цвета покрыты грязью потёков и сетью трещин, он выдержал множество осад, но ещё вполне крепок. Над моей головой выдаётся узкий балкон из алого камня. Под ним остро смыкаются высокие двери, будто вырезанные из коралла. Странно, они совершенно новые, ещё ни разу не открывались, ждут меня. Вплотную к дверям стоят телесного цвета колонны, блестящие от влаги. Нежно трогаю дверь, надавливаю — она поддаётся, но что-то сдерживает створки. Ещё раз, и они распахиваются с то ли скрипом, то ли стоном. На пол струится алая лента, державшая створки изнутри. Что-то тянет меня назад и двери захлопываются передо мной. Снова всё повторяется, потом ещё и ещё. Наконец я врываюсь внутрь и в это мгновение вижу ослепительный свет.
Кажется, опять сохранился. Надо отучаться. Пытаюсь отдышаться, но в голове вертится один вопрос.
— Ты что девственница?
— Для тебя — да. Пошли, отдохнёшь, поглядишь сериальчик, там как раз скоро начнётся. Потом повторим, если хочешь.
— Хочу, конечно…
На столе возле зеркала замечаю стаканчик с тушью, карандашами для макияжа и неуместной здесь художественной кисточкой. Неужели она была тут? На кисточке надпись: “Рысь”. Точно! Может это и есть Юлька, время же тут странное? Не, волосы можно, конечно, покрасить, но Кисточка курносая, кареглазая и ростом пониже, а Жанна черноглазая, нос прямой и моего роста. Да и не стала бы Юля шлюхой, даже в этом мире.
— Откуда это у тебя?
— Хрен его знает, кто-то оставил на барной стойке.
— Это же Юлькин талисман!
— Обычная кисточка?
— Да! — кричу я. — Мы Юльку даже называли Кисточка за то, что она всегда с собой таскала эту штуку. Она шутила, что таких кисточек всего две и сделаны они из ушей рыси, если найти вторую, то можно домашнего кота превратить в ручную рысь. Всё время спрашивала, не попадалась ли нам ещё одна.
— Может это и есть вторая, — как-то странно улыбается Жанна. — Раз ты знаешь хозяйку, то забирай, отдашь ей при встрече.
Жанна протягивает мне кисточку, словно цветок.
— Вряд ли я её встречу. Кажется, она ищет своего умершего друга.
— Рано или поздно она поймёт, что искать умершего не стоит. Ушедший из мира обычным путём никого из прошлой жизни не узнает. Найдя его, она только зря страдать будет.
Может быть и так, только зачем ей тогда здесь оставаться? Почему бы не вернутся домой?
Потягиваю виски за столиком, жду, когда начнётся хвалёный сериал. Экран уже освещен, но там пока лишь реклама корма для стальных коней. Порядком окосевший усач громко орёт через стол:
— Охрененно же трахается, а? А свет она тебе показала? Не, парень, эта девка, она особая, она что-то такое знает, поверь мне! Сколько я девок пощупал своим большим другом…
Жалко стакан с виски и льдом — слишком хорошее пойло, чтобы плескать его в эту рожу. К счастью, усач замолкает и поворачиваются к экрану, замирая в гипнотическом оцепенении.
На экране появляется надпись: “Жизнь Замечательных Леммингов. Серия 2195”. Перед нами проплывает выжженная солнцем каменистая равнина, упирающаяся на западе в обрыв, за которым океан. Её изрезали борозды в рост человека и шириной в несколько метров. Повсюду на ней торчат многометровые скальные останцы, будто рассеянные великаном. От горизонта к океану бредёт караван леммингов. На их худых телах болтается поношенная одежда, на понурых головах одеты соломенные шляпы, что давно прохудились. Одни лемминги несут на руках детей, другие — тащат повозки с пожитками. Кто-то падает, но остальные продолжают идти. У обрыва они останавливаются. На передний план выходит вожак и устанавливает флаг — стальной Уроборос на белом фоне. Солнце освещает бывалую морду вожака, ветер треплет флаг.
Сцена меняется. Лемминги выравнивают борозды, строят дома, прокладывают дороги, закладывают сады и распахивают поля. Мне становится тоскливо на это смотреть. Трудовая идиллия сменяется бытописанием леммингов, в центре сюжета оказываются несколько семей, отношения между ними. На экране сменяется три поколения. Вместо трудолюбия и взаимовыручки выживавших первопроходцев теперь показывают склоки и интриги сытых обывателей.
Камера показывает, как на горизонте от земли поднимается широкая стена, сужаясь к верху длинным стержнем, что упирается в свинцовые тучи. Стена неотвратимо движется на поселение, сметая всё на своём пути. За ней остаются лишь борозды, да скалы катятся в след, завершая начатое движение. Поднимается шквалистый ветер. Лемминги панически бегут к бушующему океану, бросая нажитое, а стена уже подминает и крушит дома. За грохотом катастрофы еле различимы крики оставшихся. Спасаясь, выжившие прыгают в волны и тонут.
На экране проползают завершающие титры. В повисшей тишине раздаётся всхлип, потом с другого столика ещё один и ещё. Кто-то громко сморкается. Мне нестерпимо хочется зевать. Толстый ковбой ударяет кулаком по столу:
— Говорил же, надо убежище рыть! Уходить под землю. Когда они уже допрут?
— Всё равно, от судьбы им не уйти. Стена вход завалит, — возражают ему.
— Но попытаться же надо!
Гляжу на Жанну — на её лице вместо печали, лишь интерес ко мне.
— Это последняя серия? — спрашиваю я у Жанны.
— Нет, конечно.
— Они что в каждой серии дохнут?
— Ну да, людям же нравится, — ухмыляется Жанна. — В каждой серии герои разные, и каждый находит кому сопереживать. Каждый раз зрители до последнего верят, что их любимый герой выживет.
— И как?
— Не знаю, я смотрю всего второй раз.
Усач словно выходит из оцепенения, глаза его озаряются и он снова орёт:
— Парень, так как тебе Жанна?
— Блин, как настоящая!
Звонкий шлепок по моей щеке. Только я успеваю мигнуть, а Жанна уже сидит, как ни в чём не бывало, лишь гневный взор, да потираемая ладонь говорят, что мне это не показалось. Ёпт. Меня же предупреждали. Щека горит.
— Да ты охренел, сосунок! Кого ты неписью назвал? — встаёт усач из-за стола.
Он выше меня на голову и в плечах весьма шире. Одной рукой выдёргивает меня из-за стола. Увесистый кулак летит мне в глаз. Прихожу в себя на полу под опрокинутым соседним столиком, посреди осколков стекла. Внушительная громада усача приближается ко мне, но ему в затылок прилетает стул. Однако, не разваливается, как я ожидал, а отскакивает и уходит на второй круг. Усач трясёт головой, разворачивается, отнимает стул у щуплого парня. Поднимает того за грудки и начинает миролюбивым басом что-то втолковывать ему, наверное, что нападать со спины плохо. Где-то надо мной раздаётся надсадный женский визг:
— Срочно отпустил его вниз! Мерзкий боров! — И тут же выстрел. Стоявший за усачом паренёк падает на пол. Старик, что стоит рядом, тут же поднимает руку и стреляет в ответ. Кричавшая начинает высаживать пулю за пулей куда-то в старика, в усача, в экран на стене. Кто-то орёт, стреляет, гремят осколки стекла. Некоторые падают, другие неслышно исчезают — грузят сохранение, чтобы оказаться подальше.
Среди пальбы и шума я ловлю внимательный взгляд Жанны. Она с лёгкой улыбкой смотрит на меня и осуждающе качает головой. Что-то громко хлопает у моего уха, непроизвольной мигаю и не могу открыть веки. Через секунду меня выбрасывает в комнату где я случайно сохранился. Убили, значит. Ну сейчас поглядим, кто кого.
Украдкой подхожу к распахнутой двери в зал. Впереди лестница — пока буду спускаться застрелят. Пригнувшись рассматриваю что внизу. На обломках нашего стола недвижно лежит Жанна, чёрные волосы рассыпаны по осколкам стекла, одна рука вытянута, словно в последний момент она куда-то тянулась. Доглазелась, хотя мне её отчего-то жалко. Внизу мелькает усач. Зараза. Стреляю дробью — и неплохо стреляю, минус один есть. Лёгкий удар в голову и темнота.
Опять прихожу в себя в комнате. Да что же такое, опять подстрелили! Соберись, Злой, эту игру ты пройдешь!
Через несколько загрузок, я уже приноровился не подставляться и расстрелял всех. Сверху, да по головам — как в тире! С довольной ухмылочкой подмигиваю себе в осколок зеркала на полу. Знай наших! Поглядываю на ружья, пистолеты. Раритетный хлам, в основном. И всё пулями стреляют. Нахожу труп Джона.
Убит в голову зарядом дроби.
Чёрт! Чёрт! Чё-ёрт! Я же видел его шляпу, а он в меня даже не целился. Ничего, он возродится. Хрен там, кому я вру? Не возрождаются они.
Чё я страдаю по неписи? Так, всё нормально. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Это не человек. Пусть он и выглядит как человек, ходит как человек, и сука, разговаривает как человек. Сука! Решись уже, человеки они тут или нет.
Кулак уже в крови, а я всё бью в пол, в осколки зеркала. Лохмотья кожи, под ними белые костяшки. И боль. Сука. Настоящая, взаправдашняя боль. И зуд, нестерпимый зуд, когда это дерьмо начинает тут затягиваться, зарастать, хочется резать кулак ножом, грызть зубами, как зверь. И никуда не деться, не застрелится, не выйти. Не избранный я, а проклятый. Как те, на горе из черепов.
— Что Игорёк, страдаешь? — сюсюкает нежный голосок Жанны. — Хочешь миньку сделаю, тоску как языком снимет.
Жанна сидит на чьём-то трупе и флегматично укладывает волосы, глядя в осколок зеркала.
— Сучка! Я тебя пристрелю! — поднимаю дробовик.
Жанна пожимает плечами.
— Я оплачена ещё на два часа, а желание клиента для меня закон.
Не могу! Ищу среди тел и мусора целую бутылку. Вливаю в горло янтарное пойло. Какая же дрянь. Хоть напиться могу.
Помню, как я сбивал из пистолета пламя на газовых фонарях. Помню жар огня, помню крик Жанны.
4. Прерия
Голова нестерпимо болит. Пахнет кожей, потом и гарью. Облизываю потрескавшиеся губы, открываю глаза. Где это я? Вокруг сухая трава, среди неё пасутся два блестящих металлом коня. На западе у самой земли висит распухшее багровое солнце, с юга дует горячий бриз. В вышине стройными рядами ползут на север цепочки облаков. Ох, я всё ещё в этом кошмаре.
Жанна сидит на земле, подобрав ноги под себя, и сощурившись глядит на солнце. Рядом валяется село, второе — лежит у меня под головой. Осторожно пытаюсь сесть, в глазах ненадолго темнеет, мотаю головой.
— Бродяга был прав, ты точно зверь. — Жанна смотрит на меня с укором.
— Сколько убито?
— Наверное, все.
— Те, что в баре?
— Нет, Игорь. На улице нас встретил шериф с помощниками. Началась перестрелка. Они слишком долго соображали, что тебя не убить. Полегли все, кто не сбежал. Люди боялись выходить на улицу, боялись тушить бар. Ветер всё разносил огонь по городу, а ты пьяный ходил по улице, звал Админа и стрелял в небо.
В инвентаре нахожу бурдюк с водой, жадно припадаю к влаге, стараясь не думать, надеясь, что Жанна оставит этот разговор.
— Игорь, скажи. Тебя вот ничего не смущает?
— Ты перестала издеваться над моим именем?
Жанна качает головой:
— Я серьёзно. Что это за мир? Почему ты здесь? Кого ты убиваешь? Тебя эти все вопросы не беспокоят?
Её чёрные глаза неотрывно смотрят на меня.
— Жанна, я… я тупо не знаю. Первый раз я дрых, когда попал сюда. Потом уснул ещё раз и теперь влип: не могу проснуться. Никак. Хочу только вернуться. Может я там уже издох и воняю, может в коме, а может меня там уже нет. Ничего не известно и не понятно. Сплю я, или это всё на самом деле?
— Но ты же сказал, у тебя тут подруга. Там, откуда ты, она есть?
— Там она пропала. Тут не только подруга, тут было пятеро наших.
— Мир, созданный по подобию вашего. В этот мир попадаешь только ты и твои знакомые. Вывод?
— Только?
— Мне не попадались пришлые и я ни разу не слышала чтобы кто-то другой их видел. Только странники и местные. Но говорят, что на юге живёт Док, к которому по воле Админа будут приходить из иных миров.
— Уже не живёт. Сгорел.
— Ты? — хмурится Жанна.
— Нет, дракон. Но я его довёл.
— В этом мире… — Жанна задумчиво глядит на солнце.
Странно, она так говорит, словно сама не из этого мира.
— …есть легенда, — продолжает она, — что белый зверь придёт по чёрной дороге, и тогда наступит конец этого мира.
— Песец какой-то. Даже если я зверь и волосы у меня русые, то иду я не по чёрной дороге. Только два города сгорело и те позади. Нестыковочка, однако.
Жанна усмехается:
— Просто больше нечего было палить. Поглядим, что будет дальше. Кстати, вас всего сколько было? Семеро?
— Нет, мы точно не Создатели. Когда нас синкнуло…
***
Тогда мы всей командой выбрались на природу. Забрались в глушь, куда смог проехать внедорожник, пожарили шашлык, выпили, ну и решили прогуляться. Вскоре заблудились. Связи там не было, да и народ не часто посещал те места — никто не мог помочь. Мы долго брели через кусты и овраги, поднимались на склоны — но всё было покрыто лесом, ни обзора ни дорог. Когда солнце уже садилось, стало холодать и поднялся ветер, мы выбрались на удивительно ровное место — подлесок здесь исчез, в вышине шумели кроны огромных буков. Здесь уже можно было спокойно идти, не боясь потерять друг-друга, и мы разбрелись в поисках дороги. Вскоре мы увидели торчавший из прошлогодней листвы плоский камень: ровная светлая плита длиной в размах рук и шириной в локоть. Она был удивительно правильной формы, будто отлитая из бетона. Чуть поодаль в сумерках что-то светлело. Посветили телефоном — ещё один камень, про такой уже не скажешь плита, он гораздо выше. Оказалось, что это начало цепи из, наверное, десятка камней, в середине они поднимались выше человеческого роста, а на другом конце также плавно ныряли под землю.
Удивлённые находкой мы забыли про всё, и принялись рассматривать каменную цепь. Как только каждый из нас оказался между камнями, что-то произошло. Вспышка в голове и какой-то шум, будто я слышал не свои мысли. Потом мы уже поняли, что неким образом стали думать вместе, синхронизировались. Мы же были слаженной командой, не раз играли вместе, хорошо понимали друг-друга. И в тот момент… мы словно оказались все в одной голове. Но я ничего из этого не помню. Никто так ничего и не вспомнил: что с нами происходило, где мы пропадали и кто мы были.
В себя пришли мы уже утром, испачканные и изодранные лежали возле машины. В первое время после этого появлялись непонятные сны, наутро от которых оставалось только удивление, они не пугали и быстро прошли. Но иногда я видел сны, которые происходили не со мной, а с друзьями раньше, до синка. Остальным они тоже являлись, но самое неприятное, что из них мы постепенно узнавали друг о друге не всё, что хотелось бы говорить. Ничего, никаких скелетов, но ощущение, будто вынужден подглядывать друг за другом. Мы не смогли быть вместе, пришлось разойтись.
***
— И как думаешь, что это было?
Развожу руками:
— Чёрт его знает. Нас точно было шестеро. Создателей семеро. Один из них админ. Вообще думаю, что он и есть единственный создатель, а мифические шестеро, были они или нет, это повод свалить на них косяки этого мира. Типа, кто виноват во всех бедах? А вот эти вот, а я не при чём, нет, только разгребаю за ними. Странно, что их ещё демонами не объявили. Мы же, просто оказались не в том месте и не в то время. Теперь Админу от нас нужно то, что мы получили там, среди камней. Не знаю, что это, но, походу, именно из-за этого меня и нельзя убить. Здесь нельзя. Там в моём мире, один из наших умер. Это всё из-за проклятого Админа, из-за того, что он нас сюда затащил. Но, я дойду, и он пожалеет, что вообще с нами связался.