Я предпочитаю работать над серией, чем больше читать рукопись, но я очень мало продвинулась к тому времени, когда Джереми заканчивает в ванной. Я решаю, что на сегодня хватит и возвращаюсь в спальню.
После того, как умыла лицо и почистила зубы, я смотрю на горсть рубашек, которые принесла с собой и, которые висят в шкафу. У меня нет желания одевать что-то из этого, поэтому начинаю копаться в рубашках Джереми. Рубашку, которую мне он одолжил, пахла им весь день, пока её носила. Я перебираю их, пока не нахожу одну футболку, достаточно мягкую, чтобы в ней спать. Мелким шрифтом на левой груди было написано: «Крауфорд Риэлти».
Я надеваю футболку через голову и затем иду к кровати. Прежде чем забраться, сосредотачиваюсь на следах укусов на спинке кровати. Я рассматриваю ближе, провожу по ним большим пальцем.
Смотрю вниз вдоль изголовья кровати и замечаю, что там больше одного отпечатка зубов. Есть пять или шесть мест, где Верити укусила изголовье, некоторые не так заметны, как другие, пока ты не приблизишься.
Я заползаю на кровать и встаю на колени лицом к изголовью. Я оседлала подушку и представила себя в этой позе — растянувшись на лице Джереми, хватаюсь за спинку кровати, закрываю глаза и просовываю руку под футболку Джереми, представляя, как его рука тянется вверх по моему животу и ласкает мою грудь.
Мои губы приоткрываются, и я втягиваю воздух, но шум над головой вырывает меня из этого мгновения. Я смотрю на потолок и слушаю, как больничная койка Верити начинает гудеть и двигаться.
Я вытаскиваю подушку из-под себя и ложусь на спину, уставившись в потолок, гадая, что, если вообще что-то происходит в голове Верити. Там что, совсем темно? Слышит ли она, что ей говорят люди? Чувствует ли она солнечный свет, когда он ласкает её кожу? Знает ли она, чьё это прикосновение?
Я упираю руки в бока и лежу неподвижно, представляя, каково это не иметь возможности контролировать свои движения. Я по-прежнему лежу на кровати, хотя с каждой минутой мне становится всё беспокойнее. Мне нужно почесать нос, и это заставляет меня задаться вопросом, беспокоит ли это Верити, не будучи в состоянии поднять руку, чтобы почесать зуд или, если её состояние даже позволяет ей чувствовать зуд.
Я закрываю глаза и думаю только о том, что Верити, возможно, заслуживает темноты, тишины и покоя, и всё же для психопатки у неё наверняка так много всего ещё обёрнуто вокруг её неподвижного пальца.
XIII
ГЛАВА
Когда я открываю глаза, запах становится другим, как и шум.
Меня не смущает, где я нахожусь. Знаю, что у Джереми дома, но сейчас я не в своей комнате.
Я смотрю на стену. Стена в главной спальне слева серая, но эта жёлтая. Жёлтые, как стены в спальне наверху.
Кровать подо мной начинает двигаться, но, это, не потому что на кровати находится кто-то ещё. Это что-то другое…будто механическое.
Я крепко зажмуриваюсь, моля Бога. Нет, нет, нет, прошу, только не говорите мне, что я в комнате Верити.
Теперь я начинаю дрожать. Медленно открываю глаза и поворачиваю голову. Когда я вижу дверь, а затем комод, потом телевизор, установленный на стене, я скатываюсь с кровати, падая на пол. Карабкаюсь к стене и поднимаюсь по ней, прислонившись спиной. Крепко зажмуриваюсь, едва могу держать себя в руках, я на грани истерики.
Моё тело так сильно дрожит, что могу слышать, как я дышу. Сначала я всхлипываю, но, как только открываю глаза и вижу Верити на кровати, я кричу.
Потом я прижимаю руку ко рту.
На улице темно. Все уже спят. Я должна вести себя тихо.
Прошло так много времени с тех пор, как это случилось. Годы, наверное, но это случается, и я в ужасе, и понятия не имею, почему оказалась здесь. Это потому, что думала о ней?
— Лунатизм не имеет никакого характера, Лоуэн. Это не имеет никакого смысла.
Я слышу слова своего терапевта, но не хочу их понимать. Мне нужно выбраться отсюда. Двигайся, Лоуэн.
Я скольжу по стене, стараясь держаться как можно дальше от кровати, пока добираюсь до двери спальни Верити. Я прижимаюсь к двери, слёзы текут по моим щекам, когда поворачиваю ручку и открываю её, а затем убегаю из спальни.
Джереми обнимает меня, заставляя остановиться.
— Эй, — говорит он, поворачивая меня лицом к себе. Он видит слёзы на моём лице, ужас в моих глазах. Он ослабляет хватку и, как только он это делает, я убегаю. Я бегу по коридору, вниз по лестнице и не останавливаюсь, пока не хлопаю дверью спальни и, не оказываюсь снова на кровати.
Какого чёрта? Какого чёрта?
Я сворачиваюсь калачиком на покрывале, лицом к двери. Моё запястье начинает пульсировать, поэтому хватаю его другой рукой и прижимаю к груди.
Дверь спальни открывается и закрывается за Джереми. Он без рубашки, в красных брюках.
Фланелевые пижамные штаны. Это всё, что я вижу, пятно красного пледа, когда он подходит ко мне. Потом он становится на колени, его рука на моей руке, его глаза ищут меня.
— Лоуэн, что случилось?
— Прости, — шепчу я, вытирая глаза. — Мне очень жаль.
— За что?
Я качаю головой и сажусь на кровати. Я должна объяснить ему это. Он только что застал меня в спальне своей жены посреди ночи, и в его голове наверняка роятся вопросы. Вопросы, на которые у меня нет ответов.
Джереми садится рядом со мной на кровать, чтобы посмотреть мне в лицо. Он кладёт обе руки мне на плечи и опускает голову, глядя на меня очень серьёзно.
— Что случилось, Лоу?
— Не знаю, — говорю я, раскачиваясь взад-вперёд. — Иногда я хожу во сне. Я уже давно не принимала лекарства, но выпила два ксанакса раньше и думаю, может быть… я
не знаю… — говорю я так же истерично, как и чувствую себя. Джереми, должно быть, чувствует это, потому что притягивает меня к себе, обнимает руками, пытаясь успокоить. Пару минут он больше ни о чём меня не спрашивает. Он успокаивающе проводит рукой по моему затылку, и как бы ни было приятно ощущать его поддержку, я чувствую себя виноватой, недостойной.
Когда он отстраняется, я вижу, что его вопросы практически вырываются из его
рта.
— Что ты делала в комнате Верити? Я отрицательно качаю головой.
— Даже не знаю. Я проснулась там. Мне было страшно, и я закричала и… Он хватает меня за руки, сжимает их.
— Всё будет хорошо.
Я хочу согласиться с ним, но не могу, как же мне после этого спать в этом доме?
Я не могу сосчитать, сколько раз я просыпалась в случайных местах. Раньше это
случалось так часто, что я пережила период, когда у меня было три замка на внутренней стороне двери спальни. Я не новичок в том, чтобы просыпаться в чужих комнатах, но почему из всех комнат в этом доме она должна была принадлежать Верити?
— Так вот зачем тебе понадобился замок на двери? — спрашивает он. — Чтобы не дать себе выйти?
Я киваю, но по какой-то причине мой ответ заставляет его рассмеяться.
— Господи, — говорит он. — Я думал, это потому, что ты боишься меня.
Я рада, что он находит это смешным в данный момент, потому что это не так.
— Эй, эй, — мягко говорит он, приподнимая мой подбородок, чтобы я посмотрела на него. — Ты в порядке. Всё нормально. Лунатизм безвреден.
Я качаю головой в глубоком несогласии. — Нет, нет, Джереми. Это не так. — Я прижимаю руку к груди, всё ещё сжимая запястье. — Я и раньше просыпалась на улице, включала во сне печи и духовки. Я даже… — я выдыхаю воздух. — Я даже сломала руку во сне и не почувствовала этого, пока не проснулась на следующее утро.
Прилив адреналина проносится по моему телу, когда я думаю о том, как теперь я могу добавить то, что только что произошло, к списку тревожных вещей, которые я сделала во сне, хоть и была без сознания, но всё же поднялась по лестнице и забралась в кровать. Если я способна сделать что-то настолько тревожное, то на что ещё я способна?
Я открыла дверь во сне или забыла её запереть? Я даже не могу вспомнить.
Я поднялась с кровати и направилась к шкафу. Я хватаю свой чемодан и несколько рубашек, которые я принесла с собой, которые висят.
— Мне пора идти.
Джереми ничего не говорит, и я продолжаю собирать свои вещи. Собираю туалетные принадлежности в ванной, когда он появляется в дверях.
— Ты уезжаешь? Я киваю.
— Я проснулась в её комнате, Джереми, даже после того, как ты запер мою дверь. Что, если это случится снова? А если я напугаю Крю? — Я открываю дверь душа, чтобы взять бритву. — Я должна была сказать тебе всё это ещё до того, как осталась здесь на ночь.
Джереми берёт бритву из моей руки. Он кладёт мою сумку с туалетными принадлежностями обратно на стойку. Затем он притягивает меня к себе, обхватывает рукой мою голову и прижимает к своей груди. — Ты ходишь во сне, Лоу. — Он целует поверх головы — Ты ходишь во сне. Это не такая уж и большая проблема.
Не такая уж и большая проблема?
Я беззаботно смеюсь, уткнувшись ему в грудь.
— Хотела бы я, чтобы моя мать чувствовала то же самое.
Когда Джереми отстраняется, в его глазах появляется беспокойство. Но волнуется ли он за меня или из-за меня? Он ведёт меня обратно в спальню, где жестом приглашает сесть на кровать и начинает развешивать рубашки, которые я запихнула в чемодан.
— Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает он.
— О чём именно?
— Почему твоя мать решила, что это очень важно.
Я не хочу об этом говорить. Должно быть, он заметил, как изменилось выражение моего лица, потому что остановился, потянувшись за другой рубашкой. Он бросает её обратно в чемодан и садится на кровать.
— Я не хочу показаться грубым, — говорит он, пристально глядя на меня. — Но у меня есть сын. Видя, как ты беспокоишься о том, на что ты способна, я начинаю волноваться. Почему ты так боишься себя?
Маленькая часть меня хочет защитить себя, но защищать нечего. Я не могу сказать ему, что я безвредна, потому чтоне уверена, что это так. Я не могу сказать ему, что больше никогда не буду ходить во сне, потому что это случилось двадцать минут назад. Единственное, что я могла бы сказать в своё оправдание — это, сказать ему, что я далеко не так ужасна, как его собственная жена, но я даже не уверена, что верю в это.
Я не доверяю себе достаточно, чтобы сказать, что никогда не буду делать это снова.
Я опускаю глаза на кровать и сглатываю, готовясь рассказать ему всё. Моё запястье снова начинает пульсировать. Когда я смотрю на него, то провожу пальцем по шраму на ладони.
— Я не почувствовала, что случилось с моим запястьем, когда это произошло, — говорю я. — Я проснулась однажды утром, когда мне было десять. Как только я открыла глаза, почувствовала сильную боль, пронзившую моё запястье до плеча, а потом в моей голове словно взорвался яркий свет. Я закричала, потому что мне было очень больно. Мама вбежала в мою спальню, и помню, как лежала на кровати, испытывая самую сильную боль в своей жизни, но в ту же секунду поняла, что моя дверь не заперта. Я знала, что заперла её накануне вечером.
Я поднимаю глаза от своей руки и снова смотрю на Джереми. — Я не могла вспомнить, что случилось, но всё моё одеяло, подушка, кровать, я сама были в крови, и грязь на моих ногах, как будто я была снаружи в течение ночи. Я даже не могла вспомнить, когда выходила из своей комнаты. У нас были камеры безопасности, которые следили за передней частью дома и несколькими комнатами внутри него. Прежде чем моя мать проверила их, она отвезла меня в больницу, потому что порез на моей руке нуждался в швах, а моё запястье нуждалось в рентгене. Когда мы вернулись домой позже в тот же день, она посмотрела записи с камер наблюдения нашего переднего двора. Мы сидели на диване и просматривали.
Я тянусь к тумбочке и хватаю свою воду, чтобы облегчить сухость в горле. Прежде чем я продолжаю, Джереми кладёт руку мне на колено, успокаивающе поглаживая большим пальцем. Я смотрю на него, когда заканчиваю рассказывать ему, что произошло.
— В три часа ночи на плёнке было видно, как я выхожу на крыльцо. Я взобралась на тонкие перила крыльца и остановилась. Это всё, что я сделала сначала. Я просто…стояла там. На час, Джереми. Мы смотрели весь час, ожидая, надеясь увидеть, если кадры были смонтированы, потому что никто не может оставаться в равновесии так долго. Это было неестественно, но я не двигалась. Я не сказала ни одного слова, а потом… я прыгнула. Должно быть, я повредила запястье при падении, но в кадре не показала никакой реакции. Я оттолкнулась от земли обеими руками и поднялась по ступенькам крыльца. Было видно, что кровь уже вытекала из моей руки и капала на крыльцо, но выражение моего лица было мёртвым. Я сразу же вернулась в свою комнату и заснула.
Мои глаза возвращаются к нему.
— У меня нет никаких воспоминаний об этом. Как я могу причинить себе такую боль и не осознавать этого? Как я могу стоять на перилах целый час, не раскачиваясь ни на йоту? Видео напугало меня больше, чем сама травма.
Он снова обнимает меня, и я так благодарна, что крепко прижимаюсь к нему. — После этого мама отправила меня на двухнедельную психиатрическую экспертизу, — говорю я ему в грудь. — Когда я вернулась домой, она прошла дальше по коридору, в свободную спальню, где поставила три замка на внутренней стороне двери своей спальни. Моя собственная мать боялась меня.
Джереми зарывается лицом в мои волосы и тяжело вздыхает.
— Мне жаль, что это случилось с тобой. Я крепко зажмуриваюсь.
— И мне жаль, что твоя мать не знала, как с этим справиться. Это должно было быть тяжело для тебя.
Всё в нём — именно то, что мне было нужно сегодня вечером. Его голос спокоен и заботлив, а руки защищают, и его присутствие успокаивает. Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Я не хочу думать о том, чтобы проснуться в постели Верити. Я не хочу думать о том, насколько я не доверяю своему собственному разуму во сне, и даже, когда я бодрствую.
— Мы можем поговорить завтра, — говорит он, отпуская меня. — Я постараюсь придумать план, чтобы тебе было удобнее, а пока постарайся немного поспать, ладно?
Он успокаивающе сжимает мои руки и идёт к двери. Меня охватывает паника при мысли, что он оставит меня здесь одну, о том, чтобы снова заснуть.
— Что мне делать с оставшейся частью вечера? Просто запереть мою дверь?
Джереми смотрит на будильник. Сейчас без десяти пять. Он смотрит на часы, а потом возвращается ко мне. — Ложись, — говорит он, поднимая одеяло. Я забираюсь в кровать, и он забирается ко мне сзади.
Он обнимает меня одной рукой, прижимая мою голову к своему подбородку. — Уже почти пять, я больше не буду спать, но я останусь, пока ты не уснёшь.
Он не гладит меня по спине и никак не успокаивает. Во всяком случае, рука, которая держит меня, напряжена, как будто он не хочет, чтобы я неверно истолковала наше положение на этой кровати, но, даже с учётом того, как ему сейчас неудобно, я ценю, что он прилагает усилия, чтобы мне было удобно.
Я пытаюсь закрыть глаза и заснуть, но вижу только Верити. Всё, что я слышу, это звук её кровати наверху, двигающейся.
Это после шести, когда он предполагает, что я сплю. Его рука двигается, и его пальцы на мгновение оказываются в моих волосах. Это быстро, так же быстро, как поцелуй в волосы, но его действия задерживаются надолго после того, как он выходит из спальни и закрывает дверь.
XIV
ГЛАВА
Я так и не уснула, поэтому пью уже вторую чашку кофе, а сейчас только девять часов утра.
Стою у раковины, смотря в окно. Дождь начался около пяти часов утра, в то время, как я была в постели с Джереми, притворяясь спящей.
Машина Эйприл въезжает на грязную подъездную дорожку, а я всё ещё смотрю в окно, задавая себе один и тот же вопрос, а вдруг Джереми расскажет ей, что произошло этой ночью.