– Сомневаюсь, что предоставленный им выбор был столь лёгким, – ответила Бриони с кислой ухмылкой. – Скорее предположу, что он пообещал наградить тебя за хлопоты, но и припугнуть не забыл – на случай, если ты окажешься несговорчив.
Теодорос уныло кивнул:
– Он сказал, что никогда больше не даст нам разрешения выступать в Южном пределе.
– Так чего он от тебя хотел?
Теодорос вынул из рукава платок и промокнул блестящий от пота лоб. Он немного похудел за время заключения под стражей в Сиане, но всё ещё оставался весьма грузен.
– Я доставлял письма к здешнему королевскому двору, как вам уже известно, но я понятия не имею, о чём в них говорилось. Мне также было приказано оставить сообщение для Давета дан-Фаара в определённой таверне – что я и сделал. В сообщении говорилось, что мы будем ждать его в «Притворщице» – что у меня есть для него новости из Южного предела. Но мне так и не удалось поговорить с ним. Не представляю, как он смог ускользнуть от тех солдат…
– Полагаю, они дали ему уйти, – сказала Бриони. – Тогда я несколько растерялась, но всё это дело выглядит как… – она поднесла палец к носу, – молчаливое согласие между Даветом и стражниками.
Девушка покачала головой: шпионаж – безумная, опасная трясина.
– И что же ты должен был сообщить Давету при встрече?
– Мне было велено передать, что… что сделка всё ещё может состояться, но Дракава не только должен вернуть Олина, но и послать с ним вооружённый отряд, чтобы предотвратить предательство Толли, которые пытаются узурпировать трон.
Бриони была потрясена.
– Сделка? Он имеет в виду сто тысяч золотых дельфинов или мои руку и сердце? Броун что, предлагал меня Дракаве? Сделал то, чего не сделали мои отец и брат?
Финн Теодорос пожал плечами.
– Я и раньше выполнял поручения Авина Броуна. Я получаю от него не более необходимого – обычно это запечатанное письмо. В случае с дан-Фааром он не доверился бумаге и сказал мне лишь то, что нужно передать.
Бриони откинулась назад, жаркая кровь прилила к её лицу.
– Вот, значит, как? Возможно, у графа Лендсендского есть собственные планы – или скорее даже тайны!
Драматург явно чувствовал себя неуютно.
– Я… Я… Я не знаю больше ничего о том, что он хотел от туанца Давета, клянусь. Пожалуйста, не гневайтесь на меня, ваше высочество.
Бриони поняла, что напугала Теодороса, одного из немногих людей, которые отнеслись к ней как к другу, хоть и не были ничем ей обязаны: сочинитель пьес весь дрожал, и на лбу у него крупными каплями выступила испарина.
«Я и вправду снова стала одной из Эддонов. Как и отец, я часто хочу, чтобы люди относились ко мне так, как если бы я была кем угодно, но только не особой королевской крови, но при этом забываю, что мой гнев может заставить людей опасаться за свою жизнь…»
– Не волнуйся, Финн, – она расслабилась, – ты не сделал ничего такого, что навредило бы мне или моей семье.
Теодорос по-прежнему выглядел явно удручённым, но всё же сумел выдавить:
– Спасибо, ваше высочество.
– Но твоя служба Южному пределу не окончена – у меня ещё есть для тебя поручения. Мне нужен секретарь. Я не могу доверять никому из сианцев, но мне нужен человек, который легко может влиться в общество придворных – кто-то, у кого есть слух… и вкус… к сплетням.
Финн Теодорос поднял к ней лицо, на котором смешались облегчение и растерянность.
– Вы ведь не меня имеете в виду, ваше высочество?
Бриони рассмеялась:
– Вообще-то, я имела в виду Фейвала, если честно. Ему случалось играть придворных обоих полов, так почему бы не сыграть разок и для меня? Нет, на тебя у меня другие планы, Финн. Я хочу, чтобы ты и остальные люди Мейквелла стали моими глазами и ушами здесь, в Тессисе. Разузнайте, что здешние жители думают обо всём, но особенно – о Южном Пределе. Меня интересуют любые новости о войне и узурпаторе Толли, – она встала. – Я не могу принимать решения, не владея информацией. Не имея своих источников, я услышу только то, что король Энандер и его прихлебатели позволят мне услышать.
– Как вам угодно, принцесса, но только как мне выполнить ваш приказ – я ведь сижу в тюрьме!
– Ненадолго. Я займусь этим. Храбрись, друг Финн. Теперь ты мой поверенный, и я позабочусь о тебе.
Бриони подошла к двери и резко её распахнула.
– Актёры! Ох, как же я рада, что отделалась от них! – заявила она громко, чтобы слышала стража. – Отведите его обратно в камеру! Я устала от общества профессиональных лжецов!
Войдя, он поклонился.
– Доброе утро, моя госпожа. Вы убьёте меня сегодня?
– А что, Кайин? У тебя были другие планы?
Эта фраза стала их обычным приветствием. Шуткой – с долей правды. Глаза леди Ясаммез были закрыты. Мысли её блуждали далеко и только сейчас возвратились к ней, в это чуждое место, город Живущих-под-солнцем на берегу океана – того же самого океана, которому принадлежало и чёрное, бессолнечное море, бьющееся о скалы под Кул-на-Кваром, – но всё же совершенно иного и по виду, и по ощущению. Да, Мантия изменила ход вещей всего за несколько коротких столетий – великий покров, создать который для защиты научил их Горбун, – но только ли Мантия стала причиной перемен? Не изменилось ли что-то с тех пор в сердцах самого народа кваров – её народа, – разлюбившего солнце? Она задумалась о Кайине, стоящем перед ней со странной печальной улыбкой на губах. Кто из кваров когда-либо выглядел так, на чьём лице появлялось это выражение страха, вины и смирения, свойственное лишь смертным? «Они отличаются от нас не так сильно, как тебе может показаться», - так сказал ей Кайин однажды. Тогда Ясаммез сочла это очередной попыткой вывести её из себя, вынудить убить его, оборвать его неестественную полужизнь. Затем, позднее, она много размышляла над его словами. Что, если это правда? И теперь, внезапно, когда в сознании её ожил образ прибоя, непрестанно перекатывающегося под стенами Кул-на-Квара, другая мысль пришла ей в голову: что если Живущие-под-солнцем, смертные насекомые, которых она веками мечтала раздавить и на чьих мечах с радостью умерла бы, сперва заставив врагов заплатить за то великой кровью… что если смертные не просто похожи на её народ – но лучше, совершеннее его? Как долго существо может жить, согнув спину, прежде чем потеряет способность выпрямляться обратно? Как долго пещерные животные продолжают существовать такими, будто завтра вернутся к свету дня, прежде чем глаза их в конце концов угаснут и кожа станет мертвенно-бледной? Как долго можно пресмыкаться подобно жалкой твари, прежде чем действительно станешь жалкой тварью?
– Вы так и не начали сражение, моя леди, – наконец сказал Кайин, нарушив молчание.
– Сражение?
– Всего несколько дней назад вы поклялись разрушить лежащий перед нами город смертных. Вы помните? Тогда, когда вы взяли в заложницы двух женщин из осажденного Южного Предела. Вы производили тогда глубочайшее впечатление, моя леди – сам ужас во плоти. «Вопли вашего племени прозвучат музыкой для моих ушей», - сказали вы им. Однако я не могу не заметить, что вот, вы сидите здесь, а воплей так и не слышно. Может ли статься, что вы, обдумав всё снова, решили отказаться от своей беспричинной ненависти?
– Беспричинной? – раздражённая, Ясаммез повернулась к нахалу.
Её раздражало уже само собственное раздражение – Кайин жил лишь для того, чтобы приводить её в бешенство, и она ненавидела доставлять ему это удовольствие. Но то, что он говорил сейчас, казалось неожиданным, почти злонамеренным.
– Их хранит в живых лишь неколебимое благоразумие. Только глупец не раздумывая совершает то, чего уже не воротишь – а мои планы насчёт смертных именно такого рода. Когда умрёт бог, смертные тоже умрут, – Ясаммез взглянула на собеседника, позволив себе на миг – и только на миг – выказать лёгкое удивление. – Ты действительно желаешь, чтобы я напала на них сегодня, Кайин? Хочешь ускорить их кончину? Мне казалось, ты сблизился с ними.
– Я хочу, госпожа, чтобы вы понимали, чего желаете вы сами. Многое, сдаётся мне, будет зависеть от этого.
– Что за вздор ты несёшь?
– Вздор, который что-то нашептало мне прежде, чем я вновь вспомнил, кто я, – Кайин помолчал минутку, будто подыскивая слова. – Это не имеет значения. Может, вы и не поверите мне, но я боюсь за наш народ, о мать моя, и боюсь ваших решений. Потому я и задаю вопросы, полагаю. Как и непослушное дитя, ожидающее возвращения родителей, наказание страшит меня меньше, чем ожидание.
– Это потому, что ты и есть дитя, Кайин, в сравнении со мной. Когда я решу нанести удар, он будет скор, жесток и смертелен. Я обрушу свою мощь на место сие, и уничтожу всё живое, даже птиц в поднебесье и кротов в подземельях.
Впервые сквозь маску удивления на лице её сына проступило нечто, похожее на страх.
– Что? Что вы сделаете с ними?
– Тебе незачем знать об этом, жалкий предатель. Но поскольку разрушение будет столь полным, я не начну, пока не буду совершенно уверена.
– Так вы признаёте, что у вас есть сомнения?
– Сомнения? Ха! – она взяла Белый Огонь, лежавший у неё на коленях, и встала, разминая свои длинные ноги, а затем положила меч на стол для совещаний.
Большой зал, в котором раньше заседало городское правление, покинули даже привидения. Её охрана ожидала снаружи. Подобно Кайину, они все пребывали в нетерпении и горячились из-за долгой паузы, наступившей в уже, казалось, почти выигранной войне. В отличие же от Кайина они были солдатами, и воинская дисциплина требовала от них держать свои чувства при себе.
– Рассказать тебе одну историю?
– Правдивую?
– Ты сердишь меня меньше, чем сам думаешь, но всё же больше, чем позволяют правила вежливости. Твоему отцу было бы стыдно за тебя – он был созданием, исполненным глубокого достоинства.
– Эту историю вы хотели поведать мне? О моём отце?
– Я расскажу тебе о Битве в Содрогающейся долине. Твой отец тогда ещё не родился, но один из твоих предков, твой пра-пра-прадед Айям, был там. Это была одна из последних битв между кланами Дуновения и Влаги – и их смертными союзниками. Мы сражались на стороне Белого Пламени против троих его единокровных братьев-предателей, которых эти болваны-смертные почитают. Я была одним из трёх военачальников короля Нуманнина – Нуманнина Осторожного, как его прозвали. Мы схватились с полубогами и армиями смертных, и долгие дни бились бок о бок с великим богом, и силы наши истощились. Ночь почти наступила, и воины мечтали лишь о том, чтобы разбить лагерь прежде, чем на землю опустится тьма. Брат Белого Пламени, Господин Луны, был убит, и луна окрасилась в красный и почти угасла в небесах – боги могли сражаться и без света, но для нас это было намного труднее. Нуманнин, однако, взял с собою провидицу, и она сообщила королю, что под покровом тьмы некто бежит с поля в сопровождении охраны из нескольких сотен смертных воинов.
«Должно быть, это какое-то важное лицо, – сказал Нуманнин. – Один из королей смертных, дезертирующий с поля боя, или, возможно, посланец от людей к богам Ксандоса. Мы дожны схватить его».
«Ваши солдаты измотаны», - возразил ему один из военачальников.
Тогда я не смела оспаривать королевскую волю, но всё же была обеспокоена. От моих воинов итак уже потребовали очень много, и следующий день ещё грозил стать самым кровопролитным. Даже свирепейшие из нашего племени нуждаются в отдыхе.
«Что-то в этом кажется мне недобрым знамением, – заговорил третий полководец. – Не отправить ли нам Элементалей полететь туда и поближе взглянуть на этого беглеца? Я чую ловушку».
«Если никто из моих командиров не берётся исполнить сие для меня, – разгневался Нуманнин, – я возьму отряд и отправлюсь сам!»
Все мы были пристыжены. Как самая молодая и единственная, кто не возразил вслух, я почувствовала, что обязана принять это задание на себя. Я созвала своих верных соратников, Вызывающих Слёзы, мы вскочили в сёдла и выступили. С врагами мы столкнулись на переправе через реку Среброследную, вьющуюся у подножия холмов, кольцом охватывающих огромный заиндевевший луг. Как и говорила провидица: около сотни смертных воинов мчались во весь опор. Они были сильны и хорошо вооружены, но казалось, что единственной их целью было защитить одинокий паланкин, несомый полуголыми рабами. Когда мы окликнули их и предложили сдаться, всадники развернулись и бросились в бой, конечно – другого мы и не ждали: если тот, кого защищают воины, достаточно богат или важен, чтобы обзавестись столь многочисленной охраной, то так просто они его не отдадут. Но несмотря на всю их доблесть и воинское искусство, это были всего лишь смертные, едва ли превосходившие нас числом – и драться с ними для нас было все равно что драться с сильными, но неуклюжими детьми. Когда мы разбили отряд, рабы бросили паланкин и обратились в бегство. Смертный, выбравшийся наружу, был невысок и темноволос. Я не узнала его в лицо, однако что-то в нём всё же казалось знакомым.
«Не причиняйте мне вреда, – взмолился он испуганно. – Отпустите меня, и я сделаю вас всех богачами».
«Да что ты можешь дать нам? – закричали мои воины, смеясь. – Золото? Скот? Мы – Народ, истинный Народ. Ты не можешь дать нам ничего такого, чего бы мы ещё раньше не дали вам, каменные обезьяны! – глумились они. – Довольно разговоров! Ты нужен нашему королю, так что ты пойдешь с нами».
И они грубо забросили мужчину на спину лошади, связав ему руки за спиной.
Представ перед королём, пленник заговорил вновь, но хотя в голосе его всё ещё звучала мольба, появились в нём и странные нотки.
«Прошу, о король Нуманнин, Господин кваров, Повелитель Ветров и Мыслей, пожалуйста, отпусти меня и я одарю тебя. Я не желаю навредить ни себе, ни тебе».
Король холодно улыбнулся – и это испугало меня, хоть я и не знаю, почему – но я почувствовала нечто подобное тому, что ощущаешь, когда громадный камень сдвигается с места и катится вниз по склону. Что-то происходило, но что именно, я не понимала, и ещё мгновение – и этого будет не остановить.
«Тебе нечего предложить мне кроме того, что тебе известно, – отрезал Нуманнин. – А уж это ты выложишь, хочешь сам того или нет. Теперь ты принадлежишь мне. Кто ты и куда направлялся?»
Смертный долго стоял, потупив глаза, как если б он стыдился или был напуган, но когда он поднял взгляд, ни одно из этих чувств не отражалось на его лице: глаза сияли ярко, а улыбка была столь же холодной и жёсткой, как у самого Нуманнина.
«Ну что ж, королёк. Я только надеялся улизнуть отсюда, от этих непрестанных сражений, для которых я не подхожу никоим образом, и вернуться в свой дом на вершине Ксандоса. Но ты помешал мне и стал допрашивать. Ты решил захватить меня в плен. Ну что ж, – мужчина поднял руки. Стражники рядом с ним обнажили мечи, но незнакомец больше не двигался. – Ты хочешь знать моё имя? Слуги мои зовут меня Зосимом, но тебе я больше известен как первый и величайший Ловкач».
Это действительно был бог собственной персоной в обличье смертного мужа – и он ещё даже не закончил говорить, но уже начал обретать свою настоящую божественную форму. Он вырастал всё больше и больше, глаза его сверкали, а над головой плясали молнии. Я была молода и не так сильна, как теперь – мне невозможно было даже прямо взглянуть на принимающего истинный облик бога, столь ужасен был его вид. И ведь Зосим был одним из наименее воинственных богов!
Мы поймали его удирающим с поля битвы! Но теперь он собирался сражаться, теперь он собирался карать. Кожа его стала чернее воронова крыла, а глаза пылали красным, как горящие уголья. Броня его, красно-голубого металла, нарастала прямо на нём, как мох на камне, пока не покрыла тело с головы до ног. Все мы, приближённые короля, взирали на божество, открыв рты, как пташки, заворожённые змеёй. Он взмахнул одной рукой – и в ней возник огненный хлыст; протянул другую – и в ней оказался хрустальный жезл. И тогда он начал наносить удар за ударом – и даже песнь, что он пел, была жуткой.