Ты никогда не видел бога, Кайин. Божество в боевом облачении – самое кошмарное, что только можно себе вообразить. Надеюсь, моя долгая жизнь окончится прежде, чем я вновь увижу что-либо подобное. На самом деле в случае с божеством, подобным Ловкачу, хозяину причуд и загадок, именно внешность отчасти делала его столь пугающим – наш собственный ужас придавал ему величия. Но не пойми меня превратно – сила Зосима была более чем настоящей.
Одни говорят, что боги слеплены из того же теста, что и мы – что изначально они вышли из тех же, что и мы, семени и праха, но отличие их было в том, чем они могли становиться и чем были способны управлять. Другие утверждают, что боги – суть совершенно иные создания. Я не знаю, Кайин. Я лишь солдат, и хоть я стара, боги состарились куда раньше, чем я пришла в этот мир. Но если даже они и приходятся нам братьями, или праотцами, или предшественниками, никогда не совершай этой ошибки: не думай, будто бы они похожи на нас, ибо это не так.
Король Нуманнин был убит одним из первых, разрубленный гудящим оружием Ловкача пополам, как полено, расколотое для растопки очага. Двое других полководцев погибли, защищая его, как погибло и множество их солдат – и умирая, они вопили, словно самые зелёные новобранцы смертных. Если бы собственная охрана Ловкача не сбежала, подвывая от ужаса, когда он принял свой истинный вид, они могли бы уничтожить половину нашей армии – так страшен был урон, нанесёный разгневанным божеством.
Но бог сказал правду: он не любил воевать. Когда первый порыв ярости угас, Ловкач отвернулся и зашагал прочь, сжимаясь, как кусок пергамента в пламени свечи, пока не осталась лишь его смертная оболочка-маска. Никто из выживших и не двинулся в его сторону – я сомневаюсь даже, что кому-нибудь это вообще пришло в голову. В первые же мгновения меня сбил с ног случайный удар божественной руки в латной перчатке, я пролетела через всё поле, а щит мой был расколот на пылающие куски хлыстом Ловкача. Я лежала без чувств очень долго, и очнулась лишь тогда, когда твой пра-пра-пра-дед Айям нёс меня обратно к моему войску.
Он служил ординарцем у одного из других полководцев и был ранен, защищая своего господина. Айям был верным воином и, наверное, пошёл за мной потому, что чувствовал, будто подвёл своего командира и своего короля.
Как бы то ни было, мы стали друзьями, а спустя время – и больше, чем друзьями, но мы никогда не говорили о той ночи, в которую встретились. Она легла на нашу память, перечеркнув её, словно шрам от ужасного ожога.
Ясаммез смолкла, и будто бы собралась произнести что-то ещё, но время шло, а она продолжала молчать.
– Так почему вы рассказали мне эту историю? – наконец решился спросить Кайин. – Должен ли я извлечь некий урок из преданности моего прадеда?
Она медленно подняла на него взгляд, словно уже успела забыть о его присутствии.
– Нет, нет. Ты спросил меня, почему я не уничтожила смертных, прежде поклявшись в этом перед всем миром. Мой возлюбленный слуга Джаир погиб, и Стеклянный договор обратился в ничто, как я и опасалась. И я разрушу замок смертных, разберу по камушку, если придётся, чтобы получить то, что мне нужно. Но это вовсе не значит, что я буду действовать с поспешностью – пусть и вопреки твоему нетерпению… и даже своему.
Кайин чуть подался вперед, готовый слушать.
– Ибо то, что спит и мучается своим тяжким сном под этим замком, есть бог, глупое ты дитя. Он также и мой отец, но это важно лишь для меня, – лицо Ясаммез было бледно и страшно, как небо в ожидании грозы. – Ты разве так ничего и не понял из той истории, что я рассказала тебе? Боги не такие, как мы – они превосходят нас так же, как мы превосходим божьих коровок, копошащихся на листе. Только дурак спешит потревожить то, что не в силах понять и чем управлять неспособен. Теперь ты понимаешь меня? Это будет предсмертная песня нашего народа. И я хочу быть уверена, что как бы она ни завершилась, это будет та мелодия, которую мы выберем сами.
Кайин склонил голову. Мгновение спустя то же самое сделала и Ясаммез. Чужак, случайно заглянувший сюда, решил бы, что это молятся двое смертных.
– Вы действительно собираетесь надеть на встречу с принцем именно это, ваше высочество? – неодобрительно спросил Фейвал. Ему страшно нравилась его новая роль – даже чересчур, как думала Бриони: он придирался к её внешнему виду по каждой мелочи, больше, чем тётушка Мероланна, Роза и Мойна вместе взятые.
– Да ты, ваше высочество, верно, шутишь, – пожурила её Ивгения. – Почему же ты мне ничего не сказала? Он и правда придет сюда – принц Энеас?
Бриони не могла не улыбнуться, наблюдая за реакцией девушки. Энеас был всего только сыном короля, таким же, как и собственные братья Бриони – хотя, надо заметить, являлся он принцем намного более пышного двора гораздо более могущественной страны, но казалось, каждая женщина в Бродхолле боготворит его.
– Да, он придёт, – принцесса обернулась к другим девушкам. – И не вздумайте глазеть на него, когда он будет здесь, ясно вам? Продолжайте вышивать, – только произнеся это, Бриони тут же пожалела о сказанном: сегодня впервые за много дней с тех пор, как жуткая смерть настигла малышку Талию, они хоть к чему-то проявили интерес. – Ну, или хотя бы сделайте вид, пожалуйста. Иначе вы его отпугнёте.
Она смутно подозревала, что Энеас, как и её брат Баррик, не любит, когда перед ним лебезят, разве что, может, у него на то совсем иные причины.
Вошедший принц явил собою образец похвального отсутствия показной пышности: без телохранителей и свиты, в одежде, какую при дворе в Тессисе могли бы назвать исключительно неформальной – простые, хотя чистые и добротно сшитые камзол и дублет, модные нынче широкие мешковатые бриджи до колен, дорожный плащ, испачканный в дороге, и широкополая плоская шляпа, которая тоже выглядела так, будто долгое время её трепала непогода.
Бриони заметила, что Фейвал впечатлён тем, как хорош собою принц, но и разочарован – тем, как просто он одет.
– У него гардеробные, должно быть, размером с Оскасл, – прошептал молодой актёр ей на ухо, – и всё же совершенно очевидно, что он в них никогда не заглядывает.
«Похоже, Энеас единственный человек во всём королевском дворе, не влюблённый в своё отражение», - подумала принцесса.
Всё в сочетании придавало Энеасу в глазах Бриони вид деловой и привлекательный – насколько она вообще давала себе труд об этом задуматься: он представлялся человеком, облачившимся в чистый и опрятный костюм для визита к даме, но которого, однако, ждали и другие дела – так что к прочей одежде добавились повседневные плащ и шляпа.
– Принцесса Бриони, – принц поклонился, – как и остальные, я пришёл в ужас, когда узнал о том, что произошло с вами здесь, в самом сердце отцовского королевства.
– По счастливой случайности, принц Энеас, со мной ничего не случилось, – мягко ответила она. – Однако к бедной Талии, моей горничной, удача повернулась другой стороной.
Принц очаровательно покраснел.
– Конечно, – согласился он. – Простите, я могу лишь предполагать, как горько будет её семье получить это известие. Для всех нас это был кошмарный день.
Бриони кивнула. Энеас снял шляпу, открыв тёмные, цвета сушёной гвоздики волосы – довольно ухоженные, хотя и заметно было, что расчёска их давно не касалась.
– Пожалуйста, присаживайтесь, ваше высочество, – девушка указала на сиденье с подушкой. – Вы, конечно, знакомы с леди Ивгенией и-Дорсос, дочерью виконта Териона.
Принц с серьёзным видом кивнул девушке.
– Конечно, – ответил он, но Бриони усомнилась, что принц помнит виконтессу, даже несмотря на то, что Ивгения была весьма хороша собой.
Принц Энеас был известен тем, что старался проводить при дворе как можно меньше времени – тем примечательнее был его сегодняшний визит и тем больше он льстил Бриони.
– Как ваши дела, принцесса – я имею в виду, на самом деле? – спросил принц, когда они уселись. – Не могу и сказать, как больно мне было слышать об этом ужасном убийстве. Только подумать, что кто-то мог почувствовать себя вправе совершить такое в нашем собственном доме!
Бриони уже давно уверилась, что дворец Бродхолл немногим безопаснее змеиного гнезда, но усомниться в искренности Энеаса было сложно. Что там Финн говорил о нём, когда они только прибыли в Сиан, сто лет назад? «Он терпелив. Ещё о нём отзываются как о хорошем человеке, добродетельном и храбром. Конечно, так говорят обо всех принцах, пусть даже на деле они оказываются чудовищами…» Бриони подумалось, что она, к своему сожалению, повстречала уже достаточно чудовищ, чтобы судить о людях, и ей казалось невозможным, чтобы этот юноша когда-нибудь стал одним из них. Он действительно был довольно обаятелен, а его визит в покои Бриони несомненно вызовет жгучую зависть у всех остальных женщин Бродхолла – и юных, и старых.
– Я чувствую себя настолько хорошо, насколько можно было бы ожидать, – произнесла она. – Мой трон захвачен врагом, который пытался убить меня – почему мне и пришлось бежать, – и убил моего брата Кендрика, – правда ли последнее, она не знала наверняка, да и Шасо, вроде, в этом сомневался, но сейчас Бриони не свидетельствовала истину пред всеведущими божествами в храме, а пыталась привлечь на свою сторону могущественного союзника. – И теперь он пытается достать меня и здесь, чтобы всё же убить – как я подозреваю.
– Нет! – это был возглас потрясения и отвращения, а не отрицания. – В самом деле? Вы думаете, Толли осмелились бы совершить нечто нечто столь глупое здесь, прямо под носом у короля?
«Королевский нос сейчас повёрнут в другую сторону», - подумала Бриони, но вслух не сказала.
Жизнь с труппой Мейквелла – теми ещё похабщиками – не прибавила ей подобаюшего принцессе очарования, зато она стала куда как искуснее в актёрстве.
– Я могу лишь сказать, что некоторое время жила здесь в безопасности, но всего день спустя после прибытия посланника Толли кто-то попытался отравить меня.
Энеас сжал свои широкие, с крупными костяшками ладони в кулаки, встал и принялся мерять шагами комнату. Девушки тут же впились в него глазами – благо принц повернулся к ним спиной и стало можно глазеть сколько угодно.
– Прежде всего, теперь вы будете получать все блюда с королевского стола, принцесса, – постановил он. – Таким образом вы сможете пользоваться услугами личных пробователей моего отца. Когда вы будете есть не с нами, еду вам будет приносить один из моих собственных слуг, чтобы мы были уверены, что она осталась безвредной, – он немного помолчал, раздумывая. – Кроме того, если это не заденет вас, я оставлю несколько своих людей охранять ваши покои. Я снова должен уехать и не смогу лично следить за вашей безопасностью, но капитан моей стражи обеспечит вам бдительную охрану как во дворце, так и вне его. И последнее: я прикажу Эразмиусу Джино – надёжному человеку, которому я доверяю, – следить за вашим благополучием постоянно – в особенности, когда меня нет при дворе.
Бриони не была уверена, что ей нравится его последнее предложение (под острым взглядом лорда Джино она чувствовала себя крайне неуютно), но у неё хватало ума не спорить с этим влиятельным и великодушным молодым человеком, когда он пытался помочь ей. Однако при упоминании капитана стражи сердце уколола печаль: она не смогла не вспомнить Ферраса Вансена – который, если верить всем доступным ей источникам, исчез вместе с её братом Барриком после разгромного поражения на Колкановом поле. Признаться, принцесса почувствовала неясное смущение, как будто она позволила этому красавцу-принцу ухаживать за ней, а не просто принимала его помошь и защиту – и как будто бы она обещала что-то Вансену, хотя на самом деле ничего такого Бриони не делала. Сама эта мысль казалась ей глупостью.
И всё же боль ушла нескоро, и девушка надолго погрузилась в молчание, чем, наконец, даже озадачила Энеаса. Пытаясь спасти положение, Ивгения заговорила:
– Куда вы поедете на этот раз, принц Энеас, если мне позволено будет спросить? Весь двор скучает по вам, когда вы в отъезде.
Он поморщился, но Бриони подумалось, что его гримаса относилась больше не к вопросу Ивгении, а к мысли, что люди судачат о нём.
– Я должен вновь отправляться на юг. Маркграф Акионский осаждён с юга ксиссцами, и я поведу своих Храмовых Псов – вместе с остальной армией мы посланы прорвать осаду.
– А затем вы освободите и сам Иеросоль, ваше королевское высочество? – спросила виконтесса.
Он покачал головой.
– Я боюсь, Иеросоль пал, моя леди. Говорят, что только внутренние стены всё ещё держатся – и что даже Лудис Дракава бежал оттуда.
– Что?! – Бриони чуть не упала со стула. – Я ничего не слышала об этом. Нет ли новостей о моём отце, короле Олине?
– Простите, принцесса, но мне ничего не известно. Не думаю, что даже такой варвар, как ксисский автарк, причинит ему вред, но я не верю также, что иеросольцы вообще отдадут его Сулепису. Не забывайте, что они ещё не сдали свой город и могут продержаться довольно долго. Какой-нибудь благородный муж занял место Дракавы, как я полагаю. И всё же, хотел бы я принести вам более счастливые вести.
Бриони почувствовала, как глаза наполняют жгучие слёзы. В обычной ситуации она старалась сдержать их – но не сейчас.
– О, боги, уберегите моего бедного дорогого отца! Я так по нему скучаю!
Фейвал склонился к ней с платком.
– Ваше высочество, ваша пудра! Она сейчас потечёт, как свежая краска под дождём!
– Простите меня, леди! – Энеас выглядел огорчённым. – Пожалуйста, не принимайте так близко к сердцу всё, что я наговорил о вашем отце или Иеросоле! Государство в состоянии войны и ничего нельзя сказать наверняка. Возможно, Лудис, желая сохранить столь ценного для обмена заложника, как ваш отец, при побеге забрал его с собой.
Бриони шмыгнула носом и издала вымученный смешок.
– Едва ли мысль о том, что отчаянно драпающий Лудис Дракава тащит моего отца с собой через всё поле битвы, способна поднять мне настроение, принц Энеас.
Молодой человек ещё больше растерялся.
– О, клянусь честью богов, я действительно, Бриони – то есть принцесса, – я и сам уже не рад, что вообще заговорил об этом…
Но принцесса не собиралась шантажировать его вечно.
– Пожалуйста, принц Энеас, не беспокойтесь так. Вы желали мне только добра, – а уже так много тех, кого я считала друзьями, меня предали, – что я могу лишь благодарить вас за то, что вы сказали мне правду. Теперь же, прошу, не позволяйте мне дольше занимать ваше время. У вас ещё столько дел. Благодарю вас за всё.
Когда слегка сконфуженный Энеас удалился, Бриони вытерла глаза, жестом отсылая от себя и Ивгению с её утешениями, и Фейвала с его попытками поправить ей макияж. Сказавшись утомлённой и расстроенной, она выставила обоих, хотя они просто умирали от желания обсудить с ней принца.
Бриони страдала вовсе не так сильно, как старалась показать. Конечно, ей было жаль отца, и конечно, она боялась за него, но это продолжалось месяцами – и почувствовать больший ужас, сильнее страдать от собственной слабости и беспомощности девушка уже не могла. Так что вместо этого она строила планы преодоления той самой беспомощности – и теперь начала воплощать их в жизнь.
Глава 8
Сокол и коршун
«Имеется множество сообщений о фаэри южного континента или, по крайней мере, сохраняется память о них от Ксиса и до легендарного Сиркота в самых дальних пределах южных земель. Также существуют сведения о неких лесистых островах в Гесперидском океане, где всё ещё живут квары, но последнее никем не доказано».
Пиннимон Вэш тщательно отёр кончик пера о промокательную бумагу и вывел петельку буквы «бре». И снова вытер перо, прежде чем начать другую букву. Аккуратность в письме была ему важнее скорости.
Первый министр Ксанда делал запись в своём календаре.
Кое-кто из других знатных юношей, отпрысков семейств по меньшей мере столь же старинных, сколь и род самого Вэша, насмехался над ним за то, что большую часть молодых лет он прокорпел над буквами. Какой же истинный сын пустыни, в чьих жилах кипит ярко-красная кровь, предпочёл бы часами сидеть, скрестив ноги, – сперва затачивая перья, смешивая чернила и подготавливая пергамент, а затем выводя на листах закорючки слов? Пусть бы даже слова эти повествовали о деяниях, достойных мужчины, как, например, битва, – это ведь далеко не то же самое, что сражаться самому; да и к тому же упражнения в каллиграфии, которым юный Пиниммон отдавал так много времени, чаще всего сводились к переписыванию домашних счётных книг.