Отец выступил из тени, обнял.
— Тебе пора, колдун, — процедил он сквозь зубы, с трудом сдерживаясь.
Тёрн на мгновение прикрыл глаза, будто борясь с головокружением.
— Ты знаешь, где меня найти, Агата, — сказал он перед тем, как покинуть наш дом.
Я видела, что за ним закрылась дверь, и едва не закричала от радости. Это правда. Я свободна!
* * *
Это был счастливейший день моей жизни.
Еще каких-то три дня назад я бы, возможно, посчитала его обычным. Ведь нет ничего особенного в объятиях мамы и сестер. В том, что Ирма перебирает мои волосы, заплетая из них косички. Прежде я бы прогнала назойливую младшую сестренку, а теперь млела от прикосновений ее горячих неловких ручек. Корн держался, строил из себя взрослого парня, но потом все же не выдержал, обнял, увлажнив мое ухо слезами. И потом этот жеребенок попытался взгромоздиться ко мне на колени, позабыв, что вымахал выше меня ростом. Даже глупые шутки Верна забавляли. Но гораздо сильнее растрогало то, что он шепнул, пока никто не слышит: «Я чуть с ума не сошел».
Мое сердце разрывалось от любви и нежности.
И не было ничего особенного в ванне горячей воды, в земляничном мыле, и в сладких булочках, и в шипящей сладкой воде, и в шелковых простынях… Только сейчас я посмотрела на все это другими глазами и ценила, и благодарила за каждый прожитый миг.
Вечером мы все собрались в гостиной. Даже Верн, который до недавнего времени предпочитал своей семье компанию друзей.
Никто не спрашивал, что мне пришлось пережить за эти два дня. Да я бы и не посмела произнести вслух. Но мама, кажется, все знала и понимала. Она держала меня за руку, гладила пальцы и время от времени проводила ладонью по щеке, будто хотела удостовериться, что я действительно здесь, рядом с ней. «Моя девочка», — бормотала она.
Мы разговаривали о пустяках. Смеялись и веселились, словно неожиданно наступил праздник Осенних Даров, вот только без гостинцев. Хотя нет, это ведь я стала сегодня главным подарком для своих близких!
Горничная принесла вечерний взвар и пирожные. Я забралась с ногами на диван и медленно пила, откусывая крошечные кусочки от лакомства, смаковала. Ирма задремала, прижавшись к моему боку, а Ада сидела на полу, задумчиво накручивая на палец прядь моих волос.
Было так хорошо. Так спокойно.
— Папуля, — окликнула я отца, который сидел в кресле, рассеянно листая книгу. — А что, раньше в Глоре была магическая академия?
Именно книга в руках отца натолкнула меня на эту мысль: я вспомнила учебник, который принес Тёрн.
Отец едва заметно нахмурился.
— Да. Но это было очень давно. Я в ту пору был несмышленым шалопаем. Мне было лет пять-шесть вроде бы.
Он отложил книгу и погрузился в воспоминания. Все эти годы они лежали на дне памяти, и теперь, извлеченные на свет, воспоминания шестилетнего мальчика пробудили в суровом генерале Даулете давно забытые чувства. На лице отца появилось удивленное выражение.
— А ведь я видел последний день Академии.
— Папуля, расскажи… — тихо попросила я, и хором за мной эту просьбу повторили все, кроме Ирмы, которая на тот момент уже спала.
— Ну что же. Вы ведь не осудите старого вояку, который не знает красивых слов?
Мой грозный папуля выглядел смущенным, и мы стали уверять его, что обрадуемся простому рассказу.
— Случилось это вскоре после того, как разоблачили заговор колдунов. Конечно, старому Эрнилу это уже не помогло. На тот момент правитель был мертв. А ведь он верил своему придворному магу, как близкому другу… Пошли массовые аресты. Начались казни. Кто-то говорил, что маги получили по заслугам. Мой отец, ваш дед, был осторожен в высказываниях, но я чувствовал, что он против того, что происходит. Особенно когда стали поговаривать о том, что Академию нужно закрыть, а всех колдунов, тогда их и стали звать колдунами, призвать к ответу. Еще не было прямых указов, а несколько адептов уже пострадали. Погиб парнишка, молоденький еще совсем. И девочка… С девочкой совсем темная история вышла. Говорят, что стражников, что ее убили, потом тоже нашли мертвыми. И без…
Мама шикнула, отец моргнул и, видно, вспомнил, кто сейчас слушает его рассказ.
— Я тогда с семьей жил в столице, как раз неподалеку от Академии. Утром, бывало, с балкона любовался ее высокими белыми стенами, в лучах рассветного солнца они казались розовыми… Так, о чем я? Да! Все-таки многие надеялись, что Академию не закроют. Чудно это — остаться без магов. Но аресты продолжались. Казни каждый день… И уже непонятно было, кто прав, кто виноват. Адепты почти перестали выходить за территорию Академии. А однажды видим: стягиваются к Академии королевские гвардейцы. Много. Наверное, все отряды, какие были. И люди со всех сторон города тоже начали стекаться. И мы с отцом пошли. Отец посадил меня на шею, и я все хорошо видел. Живое море людей. Гвардейцы в зеленых мундирах. А чуть дальше площадь перед Академией, вымощенная белым мрамором. Я еще удивился: тут толпа, а там ни одного человека. Почему гвардейцы дальше не идут? А они, оказывается, не могли пройти. Он поставил магический заслон.
— Кто? — осторожно спросила я.
— Кто? Ректор Академии, конечно. Я плохо слышал из-за гула, о чем с ним переговаривается командир гвардейцев. Командир злился, тряс гербовой бумагой. Хотя что тут гадать — требовал впустить. Ректор же стоял и будто не слышал. Смотрел поверх голов всех этих людей. Так, точно он один на площади и больше никого нет. И держал заслон. Один против всех. Вот странно, я совсем не помню его лица. Не помню, сколько лет ему было. Папа как-то назвал ректора мальчишкой, но мне-то, ясное дело, он казался взрослым мужчиной. Но почему-то отлично помню его прямую спину. И то, как на лоб свешивается прядь темных волос. Непривычно это было, ведь обычно прическа у ректора — волосок к волоску. А еще помню воротник.
— Воротник? — приподняла голову Ада.
Я тоже удивилась такой детали. И папа, мне показалось, смутился.
— У преподавателей очень красивая форма была. Мне, мальчишке, она очень нравилась. Но больше всего нравился у ректора этот воротник. Черный, высокий — под горло, и на нем серебряная вязь. А уголки острые, с металлическими вставками. От лучей заходящего солнца казалось, будто на них дрожат огоньки. Вот как сейчас вижу расправленные плечи, прядь черных волос и серебристые звездочки на воротнике. А когда совсем стемнело, черное небо внезапно озарилось вспышками. Точно фейерверк начался. Все ахнули: с чего бы?! Не сразу догадались, что это вовсе не фейерверк, а вспышки телепортов прошивают защитный купол. Ректор знал, что так будет, давал время своим адептам подготовиться и уйти. Почти все маги покинули в тот день королевство. А я до сих пор думаю, скольких смертей удалось избежать…
Папа молчал, и мы молчали тоже. Я как наяву видела ректора Академии, а сердце ныло непонятно от чего. Сделалось одновременно и легко, и грустно.
— А потом?
— Потом…
Папа глубоко вздохнул и огляделся затуманенным взглядом — он будто только сейчас вспомнил, где находится. Хлопнул себя по коленям и встал.
— А потом послушные дети пошли спать!
— Ну, па-ап, — протянула Ирма, которая, оказывается, давно проснулась и прислушивается к истории.
— Академия пропала, — выдал папа, и мы все замерли с открытыми ртами.
— Как это? — опешила я.
— А так. Встали утром, а на месте Академии пустырь. И больше никто ее никогда не видел. Тут и сказочке конец, а кто слушал, молодец.
Мы рассмеялись. Обнялись, желая друг другу спокойной ночи.
Это был счастливейший день.
А следующим утром все рухнуло…
*** 14 ***
Я проснулась и долго нежилась в постели, никто меня не тревожил.
Утром к братьям приходили учителя, а мы с сестренками занимались музыкой. Девочкам в других семьях часто нанимали гувернанток, но после того, как мы подросли и перестали нуждаться в няне, мама сказала, что сама станет воспитывать дочерей и научит всему, что должны уметь будущие жены и хозяйки.
Правда, мама была слишком мягкой для того, чтобы стать хорошей воспитательницей. Баловала нас. Потому, наверное, многое мне придется постигать самой, когда я выйду замуж за Даниеля.
Я прислушалась к звукам наверху, надеясь услышать переборы струн. Неумелые руки Ирмы исторгали из арфы душераздирающие стоны, зато Ада играла уже вполне прилично. Я сразу смогу понять, кто из сестер сел за инструмент. Но в комнате для занятий было тихо.
Вместо этого раздался стук в дверь, а чуть позже в приоткрытую щель просунулись две растрепанные головки.
— Агата, можно к тебе? — спросила Ада.
— Конечно!
Я потеснилась, освобождая место для сестренок, и скоро мы втроем устроились на подушках, подоткнув под себя одеяло, чтобы утренняя весенняя свежесть не холодила ноги. Ирма лежала посередке и сияла от радости: не так часто старшие сестры разрешали ей стать свидетельницей их взрослых разговоров.
— Я так скучала, Аги, — прошептала она. — А почему папа тебя наказал?
Она, глупенькая, даже не поняла, что случилось. Подумала, что меня отдали колдуну в услужение за какую-то провинность.
— Ты ведь теперь будешь слушаться, да, Аги? — беспокойно спросила она. — Я так испугалась! А что ты там делала?
Наклонившись, я поцеловала сестренку в макушку и встретилась с тревожным взглядом Ады. Она хотела спросить, но рядом с Ирмой не решалась.
— Да ничего страшного, — преувеличенно бодро сказала я. — Убиралась, готовила еду! Как настоящая служанка!
«Потом расскажу», — взглядом ответила я на безмолвный вопрос Ады.
— О-о-о, — прочувствованно протянула Ирма. — Жу-уть!
Мы еще немного повалялись, и я постаралась вспомнить и пересказать смешные моменты, умолчав о страшном или сгладив.
— А дом у него заколдован, ни за что не уйдешь против воли! — Я рассказала, как шла по грязи, но так и не добралась до дороги. — Интересно, как давно там стоит этот дом, — вслух подумала я, пытаясь припомнить, слышала ли я о прежних жильцах мрачного места.
— Вроде очень давно, — ответила Ада. — Бабушка рассказывала, что он был еще тогда, когда она была девочкой. Но в ту пору он стоял покинутым. Даже не знаю, когда там поселился колдун
Одно ясно, он живет там достаточно долго, всю мою жизнь. Сидел, выжидал, точно паук в паутине, когда же ему достанется его жертва. А жертва-то ушла из-под носа! Настроение мигом улучшилось, едва я об этом подумала.
— Битва подушками! — крикнула я, вспомнив нашу детскую забаву.
И тут же, без предупреждения, вытянула из-за спины Ирмы подушку и легонько шлепнула сестренку по макушке. Она радостно взвизгнула и бросилась в атаку.
Втроем мы скакали на кровати, как дикие кошки, не обращая внимания на то, что во все стороны летит пух. И хохотали как ненормальные. Было так весело!
Я плохо разглядела, что случилось. Только что Ада радостно смеялась, а в следующую секунду ее нога соскользнула с края кровати. Сестренка взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, но ничего не вышло, и она неловко рухнула вниз, по дороге зацепив стеклянный графин, что стоял на прикроватном столике.
Раздался звук падающего тела. Звон разбитого стекла. А следом крик, полный боли и страха.
— Ада! — крикнули мы одновременно с Ирмой, бросаясь на помощь к сестре.
Ада распласталась на полу, вокруг нее лежали осколки графина. Бедняжка упала так неловко, что все руки оказались посечены осколками. Из порезов, больших и маленьких, сочилась кровь. Она приподняла голову, увидела, что с ней приключилось, и залилась слезами.
— Быстро зови маму, — шепнула я побелевшей Ирме.
А сама сдернула с кровати простыню и попыталась, как могла, остановить кровотечение.
— Не бойся, не бойся, — повторяла я. — Ты не сильно поранилась. Сейчас все пройдет!
— Я буду уро-одкой, — рыдала Ада, но я, как ни странно, вздохнула с облегчением: если сестра переживает о внешности, значит, умирать пока точно не собирается.
— Ерунда. — Я старалась, чтобы мой голос звучал оптимистично, хотя внутри все дрожало от ужаса. — До свадьбы заживет!
Прибежала мама, ахнула, всплеснув руками, но почти сразу овладела собой. Послала за теплой водой и бинтами. В комнату ворвался папа, подхватил Аду, отнес вниз, к камину. Братьев, которые тоже переживали, но не знали, как помочь, отослал за врачом. Началась суета, но от сердца у меня отлегло. Было ясно, что жизнь Ады вне опасности, и врач подтвердил это. Он наложил несколько швов на особенно глубокие порезы, выписал сестренке макового молочка, чтобы снять боль, и спустя пару часов в доме установилось относительное спокойствие.
Всех потряхивало, но волнение уже отпускало. Ада возлежала в ворохе подушек, как королева, и слабо стонала. Однако, судя по ее хитрому виду, сестренка оценила выгоду своего положения и решила воспользоваться ею по полной. Она жалобно просила то развести в камине огонь, то принести ей горячего взвара, то, напротив, требовала, чтобы ее обмахивали. И все беспрекословно подчинялись.
Не знаю почему, но я чувствовала себя виноватой. Ведь это я начала битву подушками. Хотя я не толкала ее, и мне, в общем, не за что было себя корить. Так бывает… Просто случайность!
К обеду мы все немного пришли в себя, и тогда случилась вторая крупная неприятность. Верн обварился кипятком. Служанка, как обычно, принесла на подносе чайник, который только что сняла с плиты, и собиралась водрузить его в центр стола. Но фаянсовый чайник, служивший нашей семье верой и правдой много лет, внезапно лопнул, когда Тисса наклонилась. От неожиданности она разжала руки, роняя поднос.
По большей части кипяток пролился на пол и на стол, намочив скатерть, но досталось и Верну. Брат с воплем вскочил на ноги. Воспитание не позволило ему стянуть брюки прямо на глазах матери и сестер, и Верн опрометью бросился наверх. Отец и Корн побежали следом.
Вернулся только отец. Его взгляд скользнул по Аде, что приподнялась на подушках, ожидая известий, по нашим напряженным лицам. Глядя, как он осунулся от переживаний, я готова была подумать о самом худшем.
— Все хорошо, — сказал он, и мы с облегчением переглянулись. — От ожога останутся волдыри, но ничего страшного не случилось. Корн решил составить Верну компанию, а мы, пожалуй, продолжим обед.
В полной тишине мы закончили трапезу.
— Ну и день сегодня, — вздохнула мама. — Все наперекосяк.
А меня снова затопило чувство вины. Но почему? Ведь я ничего не сделала…
*** 15 ***
После обеда отец уехал по делам, а мы остались в гостиной. Мама читала, Ада дремала на диване, а мы с Ирмой расположились на полу у ее ног и вышивали. Я обнаружила свою незаконченную вышивку на полке у себя в спальне и обрадовалась ей, как доброй знакомой. Теперь я пыталась закончить бутон цветка, но стежки ложились неровно. Маленькая сестренка и вовсе запутала нитки. Она сидела такая грустная и бледненькая, что я обняла малышку, прижала к себе.
— Все наладится, — шепнула я ей.
Ирма кивнула, пряча глаза, а на ресницах дрожали слезинки.
— Так жалко Аду и Верна. Будто какая-то злая сила поселилась у нас дома…
Я вздрогнула и невольно оттолкнула Ирму.
— Глупости!
— Девочки, не ссорьтесь, — немедленно вмешалась мама, но было заметно, что она думает о чем-то другом.
Время шло, солнце потихоньку стало клониться к закату. Скоро вернется папа, сядем ужинать, все будет хорошо. Просто день такой невезучий.
— Мамуля, что-то меня знобит, — подала голос Ада.
Огонь в камине почти прогорел, и мама встала, чтобы подложить в пламя поленце — другое. Она отодвинула защитный экран, присела на корточки и пошуровала кочергой. Сонные угольки налились алым, зашипели, вверх взметнулись искры.