— А почему раньше не надел? — спросила я у ног Кира, отдышавшись.
Разогнуться удалось с немалым трудом.
— Галлийская работа, — весело ответил охотник. — В Славии они не работают.
— Так мы уже в Галлии?
— Второй день по галлийской земле едем.
Не сказать, чтобы это меня порадовало, но и печалиться долго я не видела смысла. Про Волчека я и думать забыла (не простила ему чужой запах и пренебрежение мной накануне свадьбы), а Таман… Мысль о Тамане похожа на зубную боль. Забываешь о ней на миг, а она снова и снова возвращается. Старалась не думать, не сожалеть о несбыточном. Надеялась — отыщет меня. Из-под земли достанет. Надеялась, но не верила. И была бы я его женой, но всё равно второй. Степь ему первая жена. Не бросит он степь ради меня. Я без него выживу. Степь — нет.
Галлия показалась мне беднее, чем Славия. Леса здесь были темнее, страшнее. Первая же деревня — куда более убогая, чем дома. Дома серые, невзрачные, крыши крыты соломой. Садов и цветников вокруг домов нет, только какие-то кривые голые деревца. Заборы вот добротные, из деревянных гладких шестов, а кое-где и каменные. Решила не спрашивать Кира, отчего так, хотела сама дойти. Догадалась — снег. Здесь холоднее чем у нас и море рядом. Значит, и снег выпадает раньше, и больше его, и зимы суровее. Наши плетни под снегом бы обвалились, да и солома на крыше гладкая, снег не держит. Скорее всего, здесь и комнаты в домах меньше, и потолки ниже, и печи больше.
Догадалась я верно. Зал в постоялом дворе, куда привет меня Кир, был хоть и широким, но дощатого потолка можно было коснуться вытянутой рукой. Охотник усадил меня за стол в углу, а сам пошел к хозяину — бородатому толстяку. Судя по теплой встрече, они были давними знакомыми.
Я повертела на руке браслет: кисть в него не пролезала. Бежать хотелось уже только из принципа. Смогла бы я сейчас найти дом? Думаю, да. Мне б до Славии добраться, а там уж несложно. Хочу ли я домой? Что меня там ждет? Нет, домой не вернусь — запозорят. Отца и Славку видеть не хочу. Мачеху только жаль. Как бы не сбросила дитя от волнения. Верю, что отец мог предать, что Славка, а что Линт знала обо всем — поверить не могу. В степь ехать? Не знаю. Страшно. В степи поди докажи, что ты Таманова шабаки. Так мне там и поверили! Степь большая, ехать туда одной — чистое самоубийство.
Куда меня везёт Кир, я не знала, но не на быструю смерть — это точно. Убить он меня мог тысячу раз. В рабство? Слишком дорогая рабыня выйдет. Единственное, что мне в голову шло — для колдовства я нужна. Крови черное колдовство требует немало, причем огромное значение имеет, чья кровь. К родственникам бабушки везет, больше некому меня искать. Жалости от них ждать бессмысленно, кто я им? И хорошо, если просто часть крови заберут, а если демону какому обещали?
Охотник принес горячий обед: похлебку с мясом и овощами, свежий хлеб, кружку горячего молока с медом и специями. Посмотрел на мои испуганные глаза, тяжело вздохнул:
— Ну, чего уже напридумывала себе?
— Что со мной сделают? Кровь заберут? В жертву принесут?
— Совсем рехнулась? — изумился Кир. — Не бойся, пальцем не тронут.
— А зачем я им нужна?
— Кому это им? — прищурился охотник.
— Бабушкиной родне, знамо дело. Больше никто в Галлии обо мне не думает.
— И зачем ты, кнесса Градская, такая умная уродилась? — вздохнул Кир. — С идиотками-то попроще будет. И рассказал бы я тебе, да слово дал молчать. Одно скажу: недолго бояться осталось. Завтра к вечеру будем на месте.
— Вот спасибо-то, успокоил!
Кир взял для нас общую комнату с двумя узкими кроватями, крошечную, но опрятную. Деревянный пол был начисто вымыт, бельё было свежее, даже занавески на окнах не пыльные. Хороший постоялый двор, пусть не очень богатый, зато с заботливым хозяином и расторопными слугами.
Несмотря на вкусный ужин и впервые за много дней теплую мягкую постель, ночью я несколько раз просыпалась с криками. То мне снились демоны, то оборотни, которые меня на части рвут, то реки крови.
Часа в четыре утра я поняла, что еще одного кошмара я не вынесу. Наскоро оделась, спустилась вниз в общий зал, где дремала сонная подавальщица, попросила чашку травяного чая. Хмурый охотник спустился несколько минут спустя, потребовал вчерашнего мяса.
— Поедем сейчас, — кинул он мне. — Всё равно с тобой никакого сна.
Меня затрясло так, что руки не могли удержать кружку.
— Да угомонись, блаженная! — рявкнул Кир. — Слово даю, не дам тебя в обиду!
От еды я отказалась.
Сегодня Кир вывел во двор двух лошадей: видно, договорился вчера с хозяином. Ехать одной было непривычно свободно, так и мечталось дернуть за поводья и умчаться прочь. Но я уже знала, что браслет далеко меня не отпустит, и терпела. Кир обещал.
Я поняла, что Кир в Галлии — известный человек. Многие, встречающиеся нам на тракте, приветствовали его, многие объезжали по широкой дуге, бросая настороженный взгляды. Смотрели и на меня, но вопросов не задавали. Должно быть, трудно было во мне признать женщину: съежившаяся от холода, в мужском свитере и куртке, коротко остриженная, я походила на юношу. На ноги поверх сапог я натянула вязаные чулки. Сапоги были дорогие, нарядные — свадебные, сшитые точно по моей ноге. С носком их было не надеть. Они были для более теплых дней, но другой обуви найти было нельзя.
Выглядела я как пугало, одежда была не очень чистой и насквозь пропахшей лесными кострами, но меня это волновало мало. Я давно не кнесса, а пленница, да и нет в Галлии кнесов. Здесь высокородные лорды и иногда не очень высокородные.
Ближе к вечеру я впала в непонятное мне состояние апатии. Сказалась бессонная ночь, волнение и, скорее всего, какие-то травки в чае, который то и дело предлагал мне Кир. Никогда мне не было так тошно, никогда не хотелось лечь под куст и умереть. Моя жизнь, как я сейчас понимаю, всегда была счастливой и светлой, и даже тяжелая долгая дорога благодаря Киру и его легкому характеру не казалась ужасной.
Мы приближались к городу, и я немного оживилась. Растерла озябшие, скрюченные, похожие на куриные лапки пальцы, подышала на них. Выпрямила спину, пошевелила плечами.
Город был похож на наши города — каменная стена с большими деревянными воротами, окованными железными листами, при них стражники с алебардами. За воротами дома стоят вплотную друг к другу, многие соединены балконами и галереями. Мы едем по широкой главной улице, где легко разъедутся две телеги, держась правой стороны. Улица вымощена камнем до самых дождевых канав, а канавы прикрыты деревянными решетками, отчего кругом чисто. Ни деревьев, ни кустов, как в Славских городах, нет. Город явно очень богатый, как наша столица. И дома высокие, в три этажа, и вывески нарядные. Мы сворачиваем на боковую улицу. Кони бодро цокают копытами — улицы везде мощеные, не только в центре. Где-то и деревянными досками, но в большинстве мест камнем.
Чем дальше мы едем, тем богаче становятся дома. Теперь они уже на некотором расстоянии друг от друга. Вокруг домов некогда красивые, а сейчас пожухлые, покрытые изморосью лужайки. Кое-где есть даже небольшие пруды. К одному из богатых домов мы и сворачиваем.
Отцовскому поместью до этого дома как до царского дворца. Здесь, должно быть, целый штат прислуги — не просто содержать такой дом. Я успеваю заметить черепичную красную крышу, сад за домом, огромную полукруглую лестницу, а больше ничего не успеваю. Охотник ведет свою добычу по белой мраморной лестнице в парадный вход. А наблюдательная добыча успевает заметить выкрошенные местами ступени, трещину на вазоне и облупленную краску на перилах.
В холле сумеречно и пыльно, на паркете разводы и светлые пятна в тех местах, где раньше, видимо, стояла какая-то мебель. Дела у хозяев дома идут неважно.
— Кого это ты притащил, Кирьян? — раздается звучный женский голос с лестницы.
Я поднимаю голову. На ступенях стоит очень высокая (наверное, выше меня) женщина в узком черном платье с королевской осанкой, наводящей мысль о корсете. У нее совершенно белые волосы, уложенные в замысловатую прическу, длинный нос и золотистые глаза.
Женщина (старухой назвать ее не поворачивается язык) говорит на славском, говорит так чисто, что становится понятно — долгие годы это был ее родной язык. Вот как, а я думала, наложниц не отпускают…
— Что это за пугало? — требовательно спрашивает женщина.
— Кого просили, того и привез, — огрызается Кир.
— И все же я ваша внучка, — громко заявляю я, задирая подбородок. — Кнесса Градская, дочь Любомилы.
— Кнесса? — недоуменно переспрашивает бабка. — Ах кнесса!
В ее голосе такое презрение, что мои щеки опаляет жаром.
— Не такая кнесса, как Орлинская, — выпаливаю я.
Лучше б я молчала!
— Милослава помогала тушить пожар в степи, — устало вступается за меня Кир. — Ей дали титул за проявленную самоотверженность.
Мне всегда доставались лучшие мужчины! Даже мой похититель встает на мою защиту. А вот женщины меня не слишком любят.
На лице бабки брезгливое выражение.
— Ты ее после свадьбы украл? — спрашивает бабка Кира. — Она замужняя?
— Нет, конечно! — возмущается Кир. — Я что, совсем дурак? Не доехала она до храма!
— Как и я когда-то, — кивнула бабка. — Что с ее волосами?
Мне до того хочется наполнить ей о правилах приличия, что я с силой стискиваю зубы.
— Я обстриг косы, они были очень длинные и мешали, — пояснил Кир. — Да и намокнут под дождем — не просушишь.
Бабка прищурилась, но возражать не стала.
Похоже, я правильно догадалась — Кир мой родственник. Рядом с бабкой он стал похож на мальчишку, а не на взрослого интересного мужчину, которого я знала.
— Ладно, кнесса, — холодно сказала бабка. — Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Приведешь себя в порядок до ужина. За тобой зайдут.
Я покорно проследовала за бабкой. Меня душила злость: ведет себя, словно государыня, а ведь была всего лишь наложницей. В Славии я, свободная кнесса, родная племянница государя, была выше ее по рангу.
Лучшие годы этого дома явно миновали. На стенах были темные пятна, свидетельствовавшие о проданных картинах или гобеленах, ниши, где полагалось стоять вазам, пустовали. Света не хватало, полы были неровные, доски паркета бугрились. Комната, предоставленная мне, была не слишком чистая и богатая: из мебели большая, очень красивая кровать с резными столбиками. Мне показалось, ее не продали потому, что вынести из комнаты не смогли. Камин не горел, хотя и сильного холода не ощущалось. В углах комнаты клубками лежала пыль, окна не мыли несколько лет, бельё на постели казалось влажным на ощупь и пахло затхлостью. То ли слуги здесь ленивые, то ли их вовсе нет.
Из мебели кроме кровати не было ничего. Даже тумбы с кувшином для умывания.
Я не успела возмутиться, как бабка открыла дверь, как я сперва подумала, шкафа, за которой оказалась настоящая уборная! Вот это да! Такие комнаты в Славии были только в больших и знатных домах! Даже у нас в доме мыльня была одна на всех.
Уборная была не очень чистая, зато здесь была ниша с сидением для справления нужды и большая каменная ванная, а у стены возле двери стояло зеркало в полный рост.
— Немедленно снимай свою одежду, — приказала бабка. — Я хочу на тебя взглянуть.
Артачиться не стала, с радостью сбросив и одежду с чужого плеча, и свое порядком нечистое белье. В лесу еще старалась его стирать, но без мыла и в ледяной воде не больно-то отстираешь.
Осталась перед старой перечницей обнаженной, в одном лишь серебряном браслете. Ноги сразу ощутили холод каменного пола, пальцы невольно поджались. Вопреки разуму мне куда более неловко было за легкую, словно пустую, голову, чем за голое тело.
— Лучше, чем я ожидала, — внезапно похвалила бабка. — Фигура изящная, бедра широкие, талия тонкая. Грудь маловата, но и это хорошо. После родов не обвиснет. Тоща только, но все мы такие, и я такая была в юности. Зубы все на месте?
— Пока все, — прошипела я.
Учитывая, как сильно я их сжимаю, скоро могут и раскрошиться.
— Были бы волосы хоть по плечи, было бы лучше, — проворчала бабка. — Но тут твоей вины нет. Кирьян мужчина, не понимает.
— Волосы не руки, отрастут, — ответила я.
— Телом хороша, головой не вышла, — не осталась в долгу бабка. — Мало тебя пороли, не умеешь себя вести!
— Так я кнесса, а не сенная девка! — не выдержала я. — Меня учили дом вести и слугами командовать, а не молчать в углу!
— А старшим не дерзать не учили?
— Так смотря кому!
Бабка покачала головой, брезгливо пнула ножкой в сафьяновом сапожке груду тряпья, некогда бывшую моей одеждой, и вышла, оставив меня в уборной одну.
Я немедленно бросилась к нише с сиденьем.
Уже после внимательно осмотрела ванну, сообразила, что по загадочным трубам с рычагами должна поступать вода (водопровод в нашем столичном доме имелся, хоть и другой на вид), но, как ни вертела рычажки, вода не полилась. Водница я или нет? Позвала воду, потянула. Вода из крана пришла сразу теплая. Со стоном блаженства я опустилась в ванну, вытянула ноги, ополоснула голову. Вот так ощущается счастье! Волос было ужасно жалко, но короткие пряди приятно щекотали пальцы, и в кои-то веки мне не требовались сразу три сенные девки для ухода за волосами. В теплой воде меня разморило, и я сама не заметила, как задремала.
— Как же это, госпожа! — внезапно раздалось над ухом.
Я приоткрыла глаза. Вода была еще теплая, значит, проспала я всего пару минут. Надо мной стояла молодая девушка в коричневом мятом платье и сером чепце. У ног ее стояло два ведра с горячей водой.
— Что не так? — лениво спросила я на галлийском.
— Да ведь краны уже много лет не работают!
— Как видишь, заработали, — пожала плечами я. — Мыло принесла? И полотно мне принеси вытереться, только чистое, а не как всё здесь.
Девушка закивала головой и выскочила за дверь. На немощную или больную она не походила, значит, или ленивая, или не успевает по хозяйству.
Горшочек с ароматным мылом, пахнущим фиалками и специями, мне понравился, мягкое полотно оказалось свежим, руки у девушки — мягкими и ловкими. Она помогла мне вымыться, закутала в полотно и с восторгом подергала рычаги. Вода поступала прекрасно.
В спальне меня ждали чистая сорочка и панталоны, довольно новые, хотя и совершенно простые, без кружев или вышивки. Платье — настоящее человеческое платье — было похоже на бабкино (а скорее всего, ее и было). Я никогда такие не носила, да и некуда было. Летом в нашей волости всегда жарко, платья там открытые, а для осенних и зимних выходов у меня всего и было, что два наряда: темно-красный с коричневым мехом и изумрудный с золотой отделкой. Больше мне не требовалось.
Это платье было намного роскошней. Темно-синий бархат отливал чернотой, узкие рукава, присборенные у плеча, красиво подчеркивали изящество рук, корсаж был отделан серебряной нитью. Узкая верхняя юбка спереди была короче, открывая нижнюю, с кружевами, а сзади спадала до самого пола. Тонкий кружевной воротник облегал шею. Платье было словно на меня сшито, даже не длинно. К наряду прилагались тонкие шерстяные чулки и теплые войлочные полусапожки на небольшом каблучке. Сапожки были великоваты.
— Вы с леди Юлианной словно по одним лекалам созданы! — изумленно воскликнула служаночка.
Ну не совсем по одним. В талии платье мне пришлось утянуть, а в груди оно чуточку жало.
Я погляделась в зеркало — волосы были ужасны: криво остриженные, торчащие в разные стороны.
— Щипцы есть? — поинтересовалась я у служанки. — Завивай!
После щипцов голова стала похожа на одуванчик, но это было всё же лучше, чем раньше.
За мной зашел Кир, выбритый, коротко подстриженный, прилично одетый — в длинный сюртук и узкие (рыжие!) брюки. Даже сапоги снял и надел туфли. Он теперь выглядел значительно моложе, чем раньше, и ничем не напоминал охотника.
— И кем ты мне приходишься? — полюбопытствовала я.
— Двоюродным дядей, — ответил он. — Моя мать — младшая сестра леди Юлианны.
— Сколько же тебе лет, дядюшка?