Скукота здесь в замке, только и делать, что читать. На юге-то зима — пора отдыха и развлечений. На санях катаемся, охотимся, в гости к соседям ездим, дети учатся много. А здесь — сиди в замке, как сыч. Тоже схожу книгу возьму. Только волосы высохнут.
Спустилась на кухню, попросила завтракать. Нет, мяса не надо, каша сгодится. Ну и что, что для слуг варилась, слуги что — не люди?
— Или ты, Марта, плохо моих людей кормишь? — прищурилась я.
— Да что ты, деточка! — возмутилась женщина. — Всех я одинаково кормлю. Только лорду мяса больше варю, да похлебку гуще: он же оборотень!
- Ну вот и положи мне каши как всем, — улыбнулась я. — Да со мной посиди немного, хватит скакать.
— А пожалуй, что чаю выпить самое оно, — согласилась Марта. — Да и тебе не одиноко будет.
Умяв кашу в мгновение ока (уверена, мой пыл не остался незамеченным), я опустила подбородок на сцепленные пальцы и уставилась на Марту. Пришло время задать тот вопрос, за которым я сюда и пришла.
— Марта, а лекарь в замке кто?
— Нет у нас лекаря, леди Милослава. Сбежал, гад, — вздохнула Марта. — Болит что? У меня травки разные есть, подберем чего-нибудь. Я у травницы местной закупаюсь.
— От беременности травки есть? — прямо спросила я. — Не готова я пока к детям.
— А лорд знает? — тяжело поглядела на меня экономка. — Не дам, коли лорд Оберлинг не позволит.
— Мне казалось, я его супруга и тоже твоя госпожа, — ледяным тоном сказала я. — Что значит, пока лорд не позволит? Я сама могу решать, что мне со своим телом делать.
— Может на юге у вас и так, — надулась Марта. — А у нас глава семьи — муж. И он жене господин, стало быть, и вам тоже.
— Что ж, Марта, — поднялась я. — Я запомню.
Разумом я понимала, что Марта с ее точки зрения права. Меня она знает недавно, я ей никто. А Оберлинг — ее хозяин всю жизнь. Но я останусь и припомню. Такого откровенного хамства слугам спускать нельзя. Подходить с этим вопросом к мужу унизительно, да и что я скажу? Дайте распоряжение экономке выдать мне противозачаточные травы? Ха-ха!
Да, у нас на юге решать, сколько она хочет детей, считалось выбором женщины. И это правильно: женщина знает, когда ее здоровье позволяет родить ребенка, когда у нее есть такое желание, когда есть все условия вырастить деток. Наши женщины плодовиты, но все лекари и повитухи твердят, что даже один ребенок может даться тяжело, а уж трое-четверо родов подряд пагубно влияют на здоровье. Да и молодые, особенно венчанные по родительскому уговору, обычно хотят пожить вместе, притереться, присмотреться друг к другу. А девушке нужно время освоиться в новом доме. Поэтому травяной чай против беременности можно было купить в любой аптекарской лавке.
Здесь, значит, по-другому. Или не по-другому, да я тут сирота безродная. Небось нянчила меня Марта с детства, первая бы ко мне с травками прибежала.
Разозлилась я безмерно, да еще голова разболелась от погоды: за окном метель завывала, то и дело швыряясь пригоршнями снега в окна. Захотелось спрятаться от всех и побыть в одиночестве. Но замок хоть и пустой, а меня постоянно кто-то дергал. Горничные спрашивали, штопать ли им бельё или сразу выбрасывать. Кухарку интересовало, печь ли пирог с яблоками или с зайчатиной. Конюхи просили позволить утеплить конюшню, спрашивали старые шкуры и ветошь. Не представляю, как они раньше справлялись. Явно не у Оберлинга спрашивали, хотя, может, и у него. Бывал же он иногда трезвым.
Где я еще не бывала в моем замке — так это в башне. Подозреваю, что вход туда после гибели второй жены Оберлинга закрыт, но мне никто не запрещал туда ходить. Плевать! Прихватив плащ, я отправилась искать вход в башню.
Нашла, конечно. Безумный архитектор сделал выходы в башню с обоих этажей замка. На первом этаже вход обнаружился рядом с кухней и был заставлен бочками с соленьями: небольшой холл теперь использовался как кладовая. Вероятно, специально, чтобы в башню было не попасть.
Как я догадалась поискать на втором этаже? Не иначе, как чудом я обратила внимание, что коридор там упирается в странную арку с углублением, расположенную аккурат над дверями первого этажа.
Обычно в такие арки принято ставить каменные вазы или рыцарские доспехи предков, или, в редких случаях, стеклянные шкафы с красивыми безделушками. Здесь не было ничего, да и рисунок обоев чуть сбоил. Ощупала стену, с удовольствием поймав пальцами легкий сквозняк по окружности. Конечно, здесь дверь. Поскольку нет ни ручки, ни замочной скважины, здесь должен быть какой-то механизм. Признаться, я подумала, что нашла потайную комнату, возможно, с сокровищами, но всё оказалось проще. Ощупала каменную кладку, понажимала на камни, попробовала их покрутить. Дернула кольцо для факела: факелов давно уже не было, их заменили маг-светильники. Стена бесшумно отодвинулась. Всего лишь проход в башню: площадка и широкие каменные ступени, ведущие и вверх, и вниз. Что ж, я его и искала, разве нет?
Закроется ли проход сам, или надо нажать куда-то? Ага, здесь тоже есть кольцо от факела — и маг светильник примитивного, устаревшего вида рядом. И действует оно так же: если его дернуть на себя, проход закрывается. Вдавить в стену — открывается. Подождала немного, убедившись, что стена схлапывается самостоятельно, но если кольцо повернуть — остается открытой. Отличный механизм, разумный. В башне довольно сумрачно — старые маг-светильники по уровню света даже хуже газового фонаря. Оттого и не были они распространены — газ обходился дешевле. Это уже потом их усовершенствовали. Наверное, мой предок слыл поклонником прогресса.
На лестнице было холодно, кое-где стены покрылись наледью. Здесь была даже не площадка, а словно комната с узкими окнами-бойницами, закрытыми деревянными ставнями. Она была небольшая, куда меньше, чем казалось снаружи. А это значит, что либо камень здесь очень толстый, либо между наружной и внутренней стеной есть пространство. Места было достаточно для размещения нескольких человек. Скорее всего, здесь сидела стража, и небольшой закуток с каменным стульчаком и дыркой в полу подтверждал мои предположения. На полу в закутке стоял густо укутанный паутиной металлический кувшин с узким горлом. В углах площадки пылились какие-то тюки, возле внутренней (теплой) стены стояла широкая лавка с подгнившим краем, рядом с которой ржавела алебарда.
Вначале я спустилась вниз. Здесь тоже помещение для стражи: с рассохшимся покосившимся столом, с деревянными чурбаками вокруг заместо табуретов, с остовом шкафа возле стены. С двух сторон двери: одна наружу, вся заледеневшая и, наверное, запертая. Вторая тоже запертая, та, что ведет через кладовую к кухонным помещениям.
Да мне туда и не надо.
Поднялась на третий этаж: здесь когда-то была спальня на восемь коек, оббитых кожей. По четыре на каждой стене. Койки висели на цепях, под нижними даже сохранились какие-то сундуки. Заглянула в одну из них: ворох бумаг, исписанных довольно крупным почерком. Чернила почти выцвели, но что-то еще можно было разобрать. В другом ящике были чьи-то вещи. Бумаги интереснее.
По логике, на следующем, последнем этаже должен быть арсенал. Я бы разместила его именно там. Но меня ждал сюрприз: здесь была спальня, и довольно роскошная, а, главное, отлично сохранившаяся. Стены из обтесанного камня завешаны облезлыми гобеленами, широкая кровать с балдахином занимает почти всё помещение. Небольшое бюро из красного дерева покрыто толстым слоем пыли, на нем перо (судя по сохранности — зачарованное от тления) и бронзовая, кажется, чернильница. Точно такой же столик был у моего отца, да, он заказывал его в Галлии. Здесь не было ни одной бумажки, ящики были сиротливо пусты.
Сколько в подобном столике потайных ящиков? Отец говорил — четыре. Я знала два из них. Забралась под стол, нажала на скрытый рычаг. Раздался знакомый щелчок, и в моих руках оказался плоский ящичек, к сожалению, совершенно пустой. Второй тайник должен быть внутри большого выдвижного отсека. Здесь надо вдавить несколько элементов резьбы в правильной последовательности, и тогда можно будет снять фальшивое дно. В скрытое углубление можно положить, к примеру, печатку и тетрадь. Большую тяжелую мужскую печатку и тонкую тетрадь в зеленой сафьяновой обложке, исписанную плотным мелким почерком.
Символ королевского рода Галлии — волчья морда, заключенная в окружность. Именно ее я видела сейчас на кольце. Не так уж и давно бывал здесь беглый принц, сколько времени прошло — шестьдесят, семьдесят лет? Нужно уточнить. Кажется, именно после казни Себастьяна Браенга отец Максимилиана получил замок Нефф. Похоже, именно здесь, в башне, и обитало его мятежное величество. Это его печатка и его тетрадь.
Ужасно интересно!
Осторожно я касалась пальцами, без сомнения, исторической реликвии, вглядываясь в убористые буквы.
«Я, младший принц, третий сын своего отца Эстебана II Галлинг, именованный Доминиан Леонардо Александр, пишу эти строки в замке Нефф. Не знаю, найдут ли сии записи когда-либо, не знаю, хочу ли сего, но пишу свою исповедь в надежде, что частица моей души сохранится здесь и после моей грядущей погибели.»
Потрясающе!
Я прижала тетрадь к груди, потирая озябшие руки.
Как, почему здесь сохранилось всё в том виде, в каком было столько лет назад? Отчего не освободили башню? Оберлинги ли оставили в назидание потомкам, иль указ на то был королевский? Башня не отапливается; судя по толстому слою пыли на каменном полу, уборка здесь не производилась с тех самых пор, как отсюда сбросилась вторая жена Максимилиана. И, кстати, откуда она сбросилась?
Отодвинула проледеневший насквозь гобелен со сценой охоты на оленя: здесь такие же бойницы, как и ниже. С трудом выломала ставень. В узкие отверстия разве что кошка протиснуться может. Значит, должен быть выход на крышу. За одним из гобеленов нашлась щель с вырубленными там ступенями. Убрав тетрадь и кольцо в карман широкой юбки, я полезла туда.
Всё-таки правду говорят, раньше люди были меньше размерами. Скудно питались в детстве, много двигались, часто болели. Потому что пролезть в такие лазы могли только аскеты. Уж на что я тоща как палка, и то в некоторых местам прохожу только боком.
Ступеньки разной высоты не добавляют легкости подъему. Паутина и холодные стены тоже. Подспудно приходит мысль, что мой крупный и упитанный батюшка застрял бы здесь как пробка в горлышке бутылки с вином.
Упираюсь головой в деревянный люк, толкаю его руками, не подумав, что на площадке башни куча снега. Люк открывается на удивление легко, а мне на голову обрушивается целый сугроб. От неожиданности я выкрикнула совсем не те слова, которые полагается знать приличной девушке, на глазах от колючего холода выступили слезы. Снег был за воротом платья, на шее, в волосах, он таял, ледяными струйками сползая по груди. И всё же я вылезла наружу до пояса — из чистого упрямства. На меня тут же обрушился ураганный ветер со снегом: сбивая дыхание, заживая своими холодными ладонями рот и нос, дергая за волосы. Отсюда можно было рассмотреть только затянутое серой хмарью небо и смутные зубцы из камня. Вылезать полностью на площадку я побоялась — ветер скинет меня вниз без всякой помощи воздушника.
Спускаясь обратно, поскользнулась на ссыпавшемся в люк снеге и грохнулась попой прямо на ступени. Тут-то я истово возблагодарила и создателей узких проходов (скатиться кубарем мне помешала стена), и законодателей моды прошлых годов — турнюр ниже поясницы значительно смягчил соприкосновение моего тела с твердым камнем. Ругаясь в полный голос и прихрамывая, я спустилась в то самое помещение, где был выход в основную часть замка — мокрая, озябшая, грязная.
Как бы узнать, не караулит ли меня кто-то у выхода? Наверняка здесь есть какие-то смотровые отверстия, но я слишком устала, чтобы их искать. Рискнула, открыла проход: к счастью, никого. Но едва проход закрылся, едва я сделала пару шагов в сторону своей комнаты, в конце коридора показался Оберлинг.
— Милослава! Хвала богине, ты живая! — вскрикнул он. — Где ты была? Мы ищем тебя несколько часов.
Ой!
Глава 6. Тайны замка Нефф
Оберлинг выглядел взволнованным: рубашка небрежно застегнута, обнажая смуглую шею и часть груди, черные с проседью волосы взъерошены, крылья носа подрагивают, будто он принюхивается ко мне.
— Милослава? — моё имя он произносит мрачно и как-то обреченно. — Ничего не хочешь рассказать?
Таким голосом разговаривал со мной отец, когда меня ждало наказание. Я мотаю головой. Нет, я ничего не хочу рассказать. Муж довольно больно хватает меня цепкими пальцами за локоть и буквально волочет в комнату. Вталкивает в свою спальню, ставит перед большим зеркалом.
Ух ты! Вид у меня плачевный. В волосах паутина, плащ в мокрых пятнах и в пыли, будто я ползала на четвереньках по чердаку. На щеке ссадина — откуда только? Платье тоже здорово пострадало. Подол словно в грязи возили, лиф промок, оборка снизу оторвалась.
И в то же время я вижу, что я живая. Никогда не чувствовала себя такой свободной как тут, в замке Нефф. Глаза горят, короткие волосы, обрамляющие скулы, неожиданно делают меня моложе. Я больше не чувствую себя тенью своей красавицы-матери, это она — тень. А я — настоящая.
Пытаюсь распутать завязки плаща — тщетно. Озябшие пальцы не слушаются, скользя по мокрому комку тесемок. Муж приходит мне на помощь. Он справляется с узлом быстрее, чем я. Твердые костяшки его пальцев обжигают, прикасаясь к моей шее. Он него веет жаром, как от печки. Плащ падает к моим ногам, но, кажется, нам уже всё равно. Пальцы Максимилиана скользят по моей шее по щеке, бережно вынимают паутину из моих волос.
— Ты вся промокла, — хрипло говорит он, смотря мне в глаза. — Простудишься.
— В замке Нефф простудиться сложно, — задыхаясь от охватившего меня огня, шепчу я. — Это очень добрый и теплый замок.
— Ты первая, кто так говорит, — выдыхает мне в губы супруг, убирая волосы от моего лица. — Все мои жены его ненавидели.
— Очень своевременное замечание, — похвалила его я. — Расстегните мне платье, здесь застежки сзади.
Он крепко взял меня за плечи, развернул (в сторону кровати) и быстро распустил шнуровку на спине. Платье сразу же стало спадать, и Максимилиан с готовностью принялся спускать его с моих плеч. Я поежилась от охватившего влажную кожу воздуха, и муж, заметив пробежавшие мурашки, прижался горячим ртом к изгибу шеи. Это было для меня слишком сильным ощущением. Пытаясь увернуться от его губ, я сделала шаг. Он шатнулся вперед вместе со мной, ладони обхватили мою грудь, заставляя выгибаться. Платье соскользнуло до талии и ниже. Тонкая батистовая сорочка совершенно не защищала меня от его рук. Еще шаг — и мои колени внезапно уперлись в постель Оберлинга. Одно его движение — и я уже падаю на бархатное покрывало, а он накрывает меня своим телом, жадно целуя мои плечи и затылок. Каким-то чудом мне удалось извернуться, заглянуть к нему в лицо и, обвив мужскую шею руками, притянуть его губы к своим губам.
Где-то вдалеке скрипнула дверь, раздалось испуганное «Ах», но никого это уже не волновало.
— Где же всё-таки ты была? — лениво спросил меня муж спустя некоторое время.
Какой позор! Я лежу обнаженная в постели с супругом среди белого дня и совершенно не испытываю ни стыда, ни смущения. Напротив, моя рука неспешно исследует мужское тело, скользя по его плечу, зарываясь пальцами в поросль черных волос на груди и обводя плоский коричневый сосок. Он слишком худой! Ребра можно пересчитать! Мужчина должен быть более упитан. Оберлинг, кажется, совершенно не возражает против моей скромной ласки, напротив, жмурится, как ленивый кот. Вокруг глаз у него морщинки.
— Я была в башне, — тихо призналась я.
— Она заперта, — мгновенно напрягся муж. — А со стороны улицы вход запечатан. Никто не может туда попасть.
— Я прошла со второго этажа.
— Там нет двери.
— Двери нет, тайный проход есть. Скажи, твоя вторая жена… Как она попала в башню?
— С улицы. Знаешь, ловчие мне не раз задавали тот же вопрос. Я не знаю, откуда взялся ключ. Я не знаю, зачем она туда полезла. Наверное, затем же, зачем и ты.
— Мне было любопытно, — призналась я. — Ты там был?
— Был. Вместе с ловчими. Один раз. Они сказали, что моей ауры там никогда не было, и Габриэлла была в башне одна.