— Так может и не надо? — искренне не хочу я его отпускать.
— Надо, Даша, надо. Не скучай. Люблю тебя, — чмокает он меня в щёчку и решительно, вот прямо как Рекс, мать его, Пятый уходит.
И так мне хорошо, стоя под этими струями горячей воды, что не петь, плакать хочется от счастья.
И мой станок, и моя зубная щётка, и мои сложенные стопочкой вещи — всё сохранилось в первозданном виде. Только тайник под плиткой в ванной благодаря перестройке и «водопроводчикам» заделали. Да только нафиг он мне теперь нужен, тот тайник.
Вся пахнущая своими шампунями и гелями, а не ужасным «цветочным» мылом. Вся свеженькая, чистенькая и обновлённая. В одном из платьев, что, сшитое на Катарину, оказалось мне тесным в груди, я и нарисовываюсь в рабочем кабинете короля.
И натыкаюсь на два взгляда: восхищённый — моего короля и крайне удивлённый — Грифа.
— Но… — оборачивается Гриф к Его Непроницаемому Величеству.
— Привет, Алабастр, — и чтобы понять, что Мой Коварный подставил своего начальника службы охраны, Неверящего Фому-Тэфила, мне не нужны объяснения.
— Ты готова? — встаёт он из-за стола.
— Всегда готова, мой король, — вытягиваюсь я по струнке. — Гриф, ты кажется что-то уронил, — показываю я на пол, заставляя его посмотреть вниз. — Кажется, это твоя челюсть.
— Георг, — снова ошарашенно поднимает Тэфил глаза сначала на него, потом переводит на меня. — Нет, ты не можешь…
И осекается под суровым взглядом, обращённым сначала на него, а потом к окну. Я даже читаю написанное в этих зелёных глазах бегущей строкой: «Если ты ещё раз скажешь, что я чего-то не могу, то я вышвырну тебя в это окно».
— Тебя зовут Гриф. Белоголовый гриф, — желая покончить раз и навсегда с его сомнениями, тыкаю я пальцем в эмблему на груди у Тэфила. — Хотя некоторые и зовут тебя «безголовым». И ты не настоящий сварщик. И не королевский гвардеец. Ты просто выполняешь свою работу. Помнишь, однажды ты мне сказал: всё, что ортов Мёртвый лес заставляет нас вспомнить, всё это давно в прошлом. И давно не имеет значения. Пережито и забыто. Так вот. Всё это тоже в прошлом, Гриф. Так давай оставим его там. Хорошо? — протягиваю я руку.
— Я и правда не настоящий сварщик. А ты самая настоящая храбрая девочка, — пожимает он мою ладонь, повторяя слова, которые там, у кромки Мёртвого леса, он мне и сказал при нашей первой встрече. — Вот только зачем? Почему ты не сказала мне этого сразу?
— Фу, какие вы скучные, честное слово, господа. Зачем? Почему? Они, значит, приехали такие в белых пальто, прости господи, девок выбрать в бордель. А я должна была визжать от радости, что вы меня там нашли? Хотя, конечно, я вам искренне признательна, что спасли меня от того урода. Где он кстати, Тиз де Амвон? — оборачиваюсь я к Георгу.
— В надёжном месте, — осторожно забирает он мою руку из руки всё ещё сжимающего её Грифа. — Поехали, немножко встряхнём ещё одного упрямого джентльмена, который тоже в упор не хотел мне верить, что ты — это ты.
— Я ни за что это не пропущу, — оживляется Гриф.
И когда весь замок выходит нас провожать, где-то там в толпе ошарашенных, удивлённых слуг, я вижу белобрысую голову Конни.
Но до этой дряни я ещё доберусь. А пока пусть живёт. И раз уж мой король обращает на неё внимания не больше, чем на мусор под своими ногами, то и мне не стоит особо печалиться, что она дышит одним со мной воздухом. Нам есть чем заняться пока и без неё.
Глава 34. Георг
Не знаю, что Дашка ему там говорит, но заставить прослезиться Барта — это нужно уметь.
И я вежливо отворачиваюсь — всё же им есть о чём пообщаться один на один, а Гриф поступает ещё правильнее — уводит меня из кабинета и даже закрывает за собой дверь.
— А не выпить ли нам чего-нибудь, ВашВеличество?
— Надо, Тэф. Я бы даже сказал: необходимо, — выдохнув, спускаюсь я следом за ним по лестнице, когда он убегает напрячь слуг графа Пандора организовать обед.
Обед действительно не помешает. А потом бы домой, к жарко натопленному камину. Лежать, прижавшись друг к другу обнажёнными телами, и, попивая вино, смотреть как за окном хлопьями валит снег.
И так красочно я представил себе эту картину, что даже сглатываю в предвкушении и думаю: «А, может, к орту этот обед? Вот дома и поедим». И даже останавливаюсь на мраморных ступенях, решая, а не повернуть ли обратно, когда на меня из гостиной вылетает Маргарита.
На ходу скидывает плащ на руки слуге, осыпая его снегом.
И столько в ней злости, что она не только посмела не поприветствовать короля, не просто, склонив голову, не присела в поклоне — она даже не кивнула. Рванула вверх по лестнице, явно намереваясь устроить Барту трёпку. Или истерику. Как пойдёт.
Недолго колеблясь, я следую за ней наверх.
— Это то, о чём я думаю? — догоняет меня Тэфил.
— Это то, чего я ждал, — киваю я.
Сегодня после долгой объяснительной работы ублюдочного Тиза Аркета де Амвон отправили восвояси. И Марго явно навестила внезапно прихворнувшего бывшего мужа.
Она распахивает дверь без стука.
И то, что видим мы с Тэфилом и Марго, определённо видим по-разному.
Барт обнимает Дашку. Или скорее Дашка Барта — за шею, положив его голову на плечо.
И даже я, ревнивый сукин сын, вижу неловкость его рук, не посмевших к ней прикоснуться, так и застывших на расстоянии от спины. И спокойствие человека, который не совершил ничего дурного, с которым он поднимает лицо. И уверенность её движений. Не испуг, а храбрость добродетели, с которой поворачивается Моя Участливая. Я даже успеваю подумать, что наверняка именно про свою ситуацию с Марго Барт и исповедовался Даше, а она его по-дружески, по-женски, как могла утешала.
Но Марго, как сухому пороху, хватило бы и меньшей искры, а тут, можно сказать, налицо измена.
— Ах, ты дрянь! — кидается она к Дашке.
Мы с Бартом реагируем одновременно — бросаясь на защиту, но он на несколько метров ближе, а потому успевает задвинуть Дашку за себя до того ка рука Марго её схватит, а моё плечо, врезавшееся в его и совсем скроет её за стеной наших спин.
— Так и знала, что без тебя здесь не обошлось, — переключается Маргарита на меня. И как своей бывшей подстилке я даже прощаю ей это «тыканье». Пока прощаю. На её счастье у меня сегодня есть повод быть добрым. — Это же ты да? Ты приказал его избить? В этой стране ничего не делается без твоего ведома.
— Ты считаешь мне настолько нечем заняться, что я слежу за твоим бывшим мужем? — разглядываю я её лицо. Зарёванное, с размазанной косметикой. И сомневаюсь, что это из-за снега. С трясущимися губами. В таком жалком виде она явно из-за изрядно потрёпанного Тиза.
— Вы оба так мне его и не простили, — переводит она взгляд с меня на Барта и переключается на него. — Особенно ты! Я думала ты и правда болен. А ты сослал меня с глаз долой, чтобы развлекаться с этой, — теперь она брезгливо дёргает головой в сторону Дашки, которую от необдуманного ответа я останавливаю рукой.
— Ты могла бы хоть раз и справиться о моём здоровье, — горько усмехается Барт. — А не просто присылать записки с просьбой дать денег.
— Ты их ни разу и не дал.
— А ты ни разу не смогла даже притвориться заботливой, настолько я тебе противен. Что же привело тебя сейчас?
— Желание посмотреть тебе в лицо, мстительный ты гад. И швырнуть в него вот это, — стягивает она с руки перчатку, потом плотно сидящее на пальце кольцо и бросает Барту в грудь. — Подавись! Не нужно оно мне, сколько бы оно ни стоило.
— Видимо, это значит, что мы больше не помолвлены? — и не дрогнул Барт, когда, отскочив от груди, украшение из белого металла проскакало по полу и застряло где-то в расстеленной на полу медвежьей шкуре, сверкнув оттуда прозрачным камнем.
— Мы не помолвлены. И я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Жалкий придурок. Нет, я никогда не любила тебя. Никогда. Презирала. Смеялась над тобой. Потешалась, как легко тебя обмануть. Чуть-чуть вздохов, немного влажных взглядов и всё, ты уже у моих ног. Слабак! Ничтожный червяк! Тюфяк, не способный отстоять свою женщину, — бросает она ему в лицо, не задумываясь. И гадкие слова наверняка пробивают в груди моего друга генерала по дырке на каждое, похлеще пуль.
— Слышь ты, лживая шлюха, — пока Марго набирает в грудь воздуха, чтобы видимо продолжить свою тираду, вдруг звучит с той стороны от Барта Дашкин голос. И я даже машинально оглядываюсь — ведь она только что стояла позади меня. — Ты и волоска с его бороды не стоишь, а уж выставлять свою продажность за достоинство только такая ничтожная дрянь как ты и может.
— Да ты кто такая, чтобы… — ещё дёргается Марго, когда Дашка оттесняет её к стене с оленьей головой.
— Кто я такая, шалава ты облезлая? Кто ты такая, что смеешь единственному человеку, что относился к тебе с уважением бросать в лицо оскорбления? Он один видел в тебе женщину, а не мерзкую гадину, какой ты на самом деле и являешься. Один отстаивал твоё право быть любимой, счастливой, состоявшейся. Но ты не заслужила всего этого, гнида ты поганая! И отвечая на твой вопрос, скажу: я — твой страшный сон с этого дня, жаба безмозглая, — припечатывает она её к стене так, что оленья голова определённо грозит свалиться. Что было бы очень символично.
И я останавливаю Тэфила, уже готового их разнять, потому что моя девочка явно побеждает.
— Обычно я так не делаю, сука ты лживая, но ты заслужила, — вцепляется она ногтями ей в лицо. И мне всё это кажется нереальным ровно до того момента, когда на лице Марго кровавыми полосами проступают оставленные ногтями следы.
— А-а-а! Убери руки, тварь! — отбивается Маргарита.
Но когда оленьи рога в этой потасовке всё же падают, заставляя Марго хватиться за голову, я сам оттаскиваю Дашку.
— Не стоит оно того, родная моя, — стискиваю я её, хоть она и вырывается, не до конца удовлетворив свою кровожадность.
— Отпусти, Гош, — хватает она меня за руки. — Это ведь она подучила ту девку, первую Лжедашу. Она научила всему и Конни. Она предала тебя. Предала Аурелию, рассказывая о тебе гадости. Катарину — уверяя, что это ты отравил её сестру. Она вас всех предала. Распустила эти слухи, что ты ищешь меня, и что любая дура может прикинуться мной и ты поверишь. Всему борделю, всему городу растрепала всё, что слышала во дворце. И что я на самом деле мертва, а не вернулась. Да, мразь?
— Жаль, что ты жива, — зло вытирает она окровавленную щёку. — Такая же доверчивая идиотка. Быть обманутым не стыдно, — брезгливо кривится она, видимо, повторяя Дашкины слова. — Стыдно обмануть. Зря я не отравила тебя. Не подсыпала какого-нибудь яда…
Она осекается на полуслове, получив в лицо плевок.
— Кишка тонка! — выкрикивает Дашка.
И я убираю руки, решив, что держать мне её просто незачем. Пусть она хоть перемелет эту грязную суку в фарш, запинает до смерти, я не шелохнусь. А ещё я уверен, что Дашка этого не сделает, просто побрезгует, потому что уже её растоптала.
— Всё, что ты имеешь теперь, ты заслужила, падла, — делает она резкое движение, от которого Марго испуганно дёргается. — Бывшего мужа — мудака, нищету и презрение. Не вижу смысла больше о тебя и руки марать. Никто не заставлял тебя раздвигать ноги, как ты мне врала. Даже в Белом доме можно сохранить и честь, и достоинство. Но ты по жизни просто дешёвая шлюха. Пошла вон! А ещё раз встретишься на моём пути — пеняй на себя, порву.
И я может быть не столь красноречив, но вот то, что менее великодушен — это точно. Ибо я совершенно не собираюсь отпускать эту шалаву Марго так просто. И молча киваю Тэфилу за Дашкиной спиной.
— Сударыня, — демонстративно широко распахивает он перед Марго дверь. — Я вас провожу.
— Нет, — испуганно оглядывается она на меня и бухается на колени, прекрасно сознавая, что именно ей грозит. — Георг, пожалуйста!
— Ты только что угрожала отравить мою жену. Это не просто недоразумение. Это измена. Это преступление, Марго.
— Георг, клянусь, это ничего не значило. Это просто слова, — ползёт она, подбирая юбку. — Георг, умоляю!
— Вот и подумаешь над ними в застенках. И боюсь, у тебя будет на это достаточно времени.
— Нет, Георг, пожалуйста! Только не в тюрьму. Я не смогу в тюрьме. Там… — трясутся её губы. Но я столько видел в жизни слёз. Лживых. Трусливых. Неискренних. Что они меня больше не трогают.
— Ваше Светлейшество, — подходит к ней вплотную Гриф, и тон его не предполагает отказа.
Марго отказывается только от его протянутой руки. Поднимается сама и выходит с высоко поднятой головой, пытаясь сохранить остатки гордости.
Глава 35. Георг
— Господа, — нарушает тишину Дарья, когда, передав Марго на руки охране, Тэфил закрывает дверь, и мы вновь остаёмся вчетвером. — Простите меня за эту ужасную сцену. Это было отвратительно и недостойно. И налейте уже мне чего-нибудь, мне нужно срочно залить этот грёбаный стыд, — оглядывается она.
Барт, как хозяин дома, реагирует быстрее всех. И уж не знаю, что за пойло он ей предлагает в хрустальном стакане, но на вид эта густо-бордовая жидкость выглядит очень аппетитно.
— Вам не за что извиняться, Дарья Андреевна, — протягивает он бокал и мне.
— Есть, Барт, есть. Прости меня за то, что я вмешалась тогда. Не прояви я эту ненужную инициативу и тебе не пришлось бы это пережить. Прости, что вмешалась и сейчас. Я не должна была этого делать. Но вы же все такие джентльмены, что не позволили бы себе унизить женщину. Фу-х, — выдыхает она, прежде чем выпить содержимое своего бокала залпом.
И я зря не следую её примеру, думая, что это всего лишь вино.
— Чёрт, Барт, что это? — откашливаюсь, поперхнувшись от такой крепости.
— Орт, Ваше Величество! Орт, — улыбается он, доставая из шкафчика бутылку. — Какой-то портвейн. «Руби».
— Забористый портвишок, — улыбается моя девочка. — Наш, настоящий, португальский.
— Ты же даже не понюхала, — развожу я руками. — Ты что по виду определила что это?
— Так это ж я его Барту и передала. Пей, Величество Моё, тебе надо, — подталкивает она мою руку. Хотя надо как раз ей. Вижу, как слегка потрясывает её нервной дрожью.
И пока я пью эту «горькую», терпкую и на самом деле сладковатую на вкус настойку, слуга сообщает, что обед готов.
— Нет, нет, нет, — подхватывает Барт Дашку за локоть, отмахиваясь от моих возражений. — Я не отпущу вас так просто и голодными. Спускайтесь в столовую. Георг, нет, — убедительно качает он головой, давая понять, что мой отказ не принимается.
— А ты куда? — только и успеваю спросить я, когда усадив нас за стол, он уходит.
— Сейчас вернусь, — звучит его ответ.
И мы успеваем похлебать горячего наваристого супа. Выпить ещё по дозе этого странного портвейна. И даже послушать байку о том, как Тэфил однажды помогал своей знакомой, совершенно не знакомой с сельским хозяйством, покупать одну мужскую корову и трёх женских.
Вот под наш дружный смех и возвращается Бартоломеус Актеон. Только его появление заставляет нас не просто перестать смеяться — ошарашенно замолчать.
— Иннокентий Смоктуновский! — первой приходит в себя Дашка. — Я не узнал вас в гриме!
— Ба-а-арт?! Ты ли это? — вторит ей Гриф.
— В общем, я обещал, что, если окажусь не прав, — почёсывает он выбритую до синевы щёку, — побреюсь. А я так сильно ошибался! Дарья Андреевна, — встаёт он на колено и склоняется к Дашкиной руке.
— Ах, полноте, граф, — смеётся она, взлохмачивая его жёсткий русый чуб. — Даже не знала, что ты граф. А вообще, пора уже выпить на брудершафт и обращаться ко мне на «ты».
— Нечего, нечего, а то разбалуешь их, — улыбаюсь я, когда Барт занимает место справа от неё. — Будущей королеве не пристало «тыкать».
— Если что, я ещё не давала согласие на эту авантюру, — прикрывается она рукой от меня, обращаясь к Барту. — Он мне ещё ничего и не предлагал.
— Так у меня ещё есть шанс? — оживляется Гриф.
— Нет у тебя никаких шансов, — осаживаю я его взглядом и поворачиваюсь к Барту. — И у тебя тоже.
В общем, не передать словами какое это облегчение, когда те, кому ты доверяешь больше, чем себе самому, наконец, поверили, что из ума выжил совсем не я. Что да, я влюблён, безумно влюблён, заново и теперь окончательно и бесповоротно, но в ту, что я единственную и любил по-настоящему. И что Барт, помолодевший без бороды и усов (я же реально его таким никогда и не видел) лет на десять пожертвовал собой не зря.