— Карл, точно нельзя обойтись без абсента? — передёргиваюсь я, нюхая опалесцирующую зелёную жидкость в своём бокале. — Чёртовой полынной настойки я напилась на пару жизней вперёд.
— Не знаю, вам, наверно, можно, — пожимает плечами фей. — А вот генералу и Катарине — нет. Хоть по глотку, а надо.
— А я не против, — опрокидывает генерал рюмку неразбавленного абсента. Он, как настоящий мужик, отказался от всех этих ухищрений с сахаром и разведением. Налил, выдохнул, выпил, занюхал рукавом и был таков.
— Хорошо хоть в зюзю напиваться не надо, — делает глоток Катарина. — Как вспомню эти наши пьяные посиделки, — передёргивается она.
— Давай пей, не ворчи, — отмахиваюсь я, глядя на часы. — Ленка там поди уже заждалась. И курицу поди уже пересушила в духовке. И Ромке обзвонилась. Он же нас наверняка в моей квартире ждёт.
— Курица в духовке, — хмыкает Барт, опрокидывая ещё стопку, пока Карлуша докуривает свою сигаретку. — Надеюсь, это съедобно?
— Да тебя за уши не оттянешь… — ещё успеваю возразить я и… оказываюсь в своей квартире, когда фей без предупреждения, а мне показалось так даже исподтишка, взмахивает коварной шпажкой.
И я ошиблась: здесь и Ромка, и Ленка — оба, собственной персоной.
— Так, я тебе уже всё написала, — поясняю я, когда Ромка уводит Барта с Катькой, а мы с Ленкой остаёмся одни, — но на всякий случай повторю: Лен, он хоть и граф, и хороший мужик, но не лезь к нему, хорошо?
— Да не больно-то и хотелось, — хмыкает она. — А в чём дело?
— Переживает глубокую личную драму, — вздыхаю я. — Невеста его оказалась конченой сукой, а он её так долго любил. Теперь она его некрасиво бросила, он страдает. В общем, ты меня поняла.
— А я правильно поняла, что невеста его та самая шлюшка, что трахалась с твоим королём?
— Я же просила, Лен, — делаю я страшные глаза. — Не начинай.
— Да ладно, ладно, поняла, — обнимает она меня. — Рада тебя видеть. А говорила: навсегда, больше не увидимся. Хорошо, что я как чувствовала: ни квартиру твою не сдала, ни машину не продала. Как знала, что вернёшься.
— Да куда я вернусь, Лен, — отмахиваюсь я, а потом демонстрирую окольцованный палец. — Гошик мне уже и предложение сделал. И вообще, люблю я его до…
— Усрачки, — подсказывает Ленка, за что, конечно, получает мой укоризненный взгляд, но когда её это останавливало. — Люблю. Куплю. Ладно, пошли. Ромка там весь испереживался.
Глава 61. Даша
— Ромка-то чего? — привычно поворачиваю я ключ в замке двери своей квартиры.
— Как чего! Ждал твою Катьку. Взял же над ней шефство. Говорит, она способная. И ведь какой пронырливый. Он меня порой поражает. Я ему всё: заплатим, купим, заработаем. А он нашёл какой-то центр для беженцев, говорит, там можно временные документы оформить законно и бесплатно, а потом уже на основании этой бумажки и паспорт получить.
И мы, конечно, вроде торопимся, но, столько всего надо обсудить, что, как обычно, говорим сначала в моём подъезде. Потом стоим на улице, пока я сметаю свежий снег со своей машины. Потом замёрзнув, ещё немного говорим в Ленкином подъезде. И только когда недовольный Ромка затягивает нас в квартиру буквально за руки, наконец, раздеваемся и садимся за стол.
И я думала по невозмутимости всех превзошёл Шако, когда увидел меня в зале заседаний. Но Барт в непривычной для него, новой, незнакомой, как мне казалось, пугающей обстановке со светом, телевизором, компьютером, газом и прочим, превзошёл даже его.
Потому что первое, что сделал этот боевой генерал, оказавшись в чужой квартире, чужой стране и чужом мире — прикрутил разболтавшуюся ножку стула, причём использовал для этого Ленкину вилку.
— Да, прогресс не прогресс, а стулья у вас хлипкие, — перевернул он табурет, для верности пошатал, проверяя на прочность, а потом только сел на него.
— Ром, а дать человеку отвёртку, не? — сделав мне большие глаза за спиной Барта, означающие, что она не виновата: такие мужики — её слабость, и плевать хотела на мой запрет, раскладывает по тарелкам свою фирменную курицу Ленка.
— А зачем? Дверцу шкафа он вообще ногтем прикрутил, — хмыкает Ромка, помогая матери с посудой.
— Ну так, для общего развития, — всё же приносит Ленка ящик с инструментами.
И после того как вкратце объясняет про отвёртки, пассатижи и что там у неё ещё скопилось, как у настоящей хозяйки, я подозреваю, что Барта на сегодняшний вечер мы потеряли: всякие железки — это точно его, а женщины, что знают их названия — видимо, тоже слабое место. А ещё я недооцениваю магическую силу Ленкиной стряпни. И уже к третьему куску курицы понимаю, что Барта мы, кажется, теряем совсем. И вот даже не знаю радоваться этому или расстраиваться.
— В общем, я понимаю, что вы надеялись на моего сына, — проигнорировав мой взгляд, подкладывает Ленка Барту салат и занимает место рядом с ним, когда Катьку утаскивает к компу Ромка. — Но что взять с этих детей? Поэтому, Барт, — подаёт она салфетку. — Я же могу тебя так называть?
— Да, Лен, — кивает он, вытирая пальцы.
Чёрт! Даже у меня от этого «да» и «Лен» поползли по спине мурашки.
— Я всё посмотрела, — и не дрогнула моя деловая Ленка. — И решила, что с вашим золотом проблем будет намного меньше, чем со всем этим фамильным барахлом.
— Мы так и сделали, — киваю я. — Как ты сказала.
— Да, именно золото и принесли, — подтверждает мои слова Барт, не уточняя как именно он это сделал. И что под рубашкой на нём золотой "бронежилет" весом в несколько килограмм.
— Тогда давайте, блин, выпьем, чтобы у нас всё получилось, — тянется Ленка к бутылке, но Барт её опережает. Сам разливает, сам подаёт и неожиданно протягивает ей раскрытую ладонь. — Всё будет хорошо, не дёргайся!
— Пффф… это ты не дёргайся. Со мной не пропадёшь! — пожимает она его руку.
И после этого крепкого рукопожатия, и пары рюмок коньяка разговор сам собой начинает складываться. И не только разговор. Что-то просто складывается, налаживается, приходит в какое-то равновесие, объединяющее наши жизни, судьбы, миры.
Даже несмотря на то, что мы всё же прибыли сюда по делу, вдруг оказывается, что это классно — вот так что-то делать всем вместе.
И Ленка уже всё узнала, посчитала, везде позвонила, съездила, договорилась. В общем, я в своей подруге ни разу и не сомневалась. Но думала, что Барт будет с нами просто охраной, этаким бездушным истуканом, чтобы не вызывать подозрений. Но я, как выяснилось, очень плохо знала Барта. Помнится, он как-то говорил мне, что интересовался нашим миром. Но я не думала, что настолько плотно.
И я понятия не имела, что это так весело: показывать Бартоломеусу Актеону новый мир.
Выталкивать из сугроба машину, которая никак не хотела заводиться. Ходить по украшенным к Новому году магазинам. Открывать для него простые вещи: ручку пластикового окна, гель после бритья, телефон, примерочную кабинку.
— Пресвятой бобёр! Так, держи меня сейчас, — присвистывает Ленка, когда Барт выходит продемонстрировать нам кожаную куртку на меху «а-ля пилот», которую мы для него выбрали, чтобы он не вызывал вопросов своим внешним видом. — И мне похер что ты там мне говорила про его разбитое сердце. Я же правильно поняла, что парень свободен?
— Да. И меня бы саму уже кто-нибудь подержал, — шепчу я в ответ, зажимая рукой готовую упасть челюсть.
— Ты охренителен, — высказывает общее мнение Катька.
И даже продавец немного зависает с моей банковской карточкой в руках, засмотревшись как Барт сводит и разводит руки, видимо, проверяя удобно ли ему будет в этом тулупе, например, выхватить из ножен меч.
А к концу второго дня, когда Карл прилетает с известием, что Его Величество возвращается, я делаю то, что до этого делать не собиралась: я оставляю Барту ключи от своей квартиры и, обняв на прощание Катьку, оставляю их там, уверенная, что они без меня со всеми поставленными задачами справятся.
Более того, убеждённая, что Барту с Ленкой я там даже мешаю.
— Сказочка моя, — шепчу я своему королю, когда, чуть не переломав мне все рёбра, он наконец, ставит меня на землю. — Я велела тебе возвращаться с победой, а не с Шарлоттой.
— Ты же знаешь, у меня слабость к женщинам, которые меня ненавидят, — шепчет он в ответ.
— А эта-то за что? — искренне удивляюсь я.
— За встречу, которую я только собираюсь устроить, — склоняется он к самому уху. — Я пригласил Маркуса Брина.
Глава 62. Георг
Я не чувствую это, чую.
Клыками, когтями, инстинктами. Тем древним мужским началом, что заложено во мне далёкими-далёкими предками. Рефлексами, что до сих пор заставляют нас защищать свою территорию. Подсознанием, что требует задвинуть свою женщину за спину. Интуицией, что заставляет стискивать руки под столом в кулаки. И эгоизмом самца, одержимого слепой потребностью заявить на неё свои права.
Всем своим существом я чую — ортов Брин любит её. И едва ли слабее, чем я.
Я чую, чувствую, вижу, понимаю. По взглядам, едва заметным, скользящим, мимолётным. По тому, как он касается вилки. Как рассматривает в бокале вино. Как зябко поводит плечами в ответ на её улыбку. И как отворачивается, когда она притрагивается ко мне — тоскливо, безнадёжно, задумчиво отворачивается.
Одиноко, холодно, равнодушно смотрит в окно, когда она выходит.
Бессердечный, бесчувственный, хладнокровный как рептилия, вероломный расчётливый бездушный Брин ранен в самое сердце — я даже не знаю, как на это реагировать.
С самого детства он ничем мне не уступал. Никому не уступал. Никогда.
Хотя мне было пятнадцать, а ему всего двенадцать, когда наши отцы ещё дружили. Но худой, долговязый, высокий не по годам Марк, уже тогда глядящий на мир со скукой и лёгким пренебрежением, никогда не отказывался от соревнований. Он стрелял из лука, что казался толще его. Ввязывался в драки, где парни были крупнее его. И даже когда он достал меня так, что я сломал ему руку, он терпел, но так и не сказал «сдаюсь», пока нас не разняли рефери.
И тогда я не чувствовал себя победителем. Не чувствую и сейчас.
Мне не жаль его. Но я не победил. Мне просто повезло, что я встретил Дашку первым. Что именно мне она отдала всё, что имела, без остатка.
Но если бы на перепутье её судьба повернула в другую сторону, также без остатка, без колебаний, не оставляя ни единого шанса никому другому она могла бы стать его женщиной. Его музой, вдохновением, источником неиссякаемого счастья. Огранила бы своей любовью тусклые грани его жизни, сделав её сияющим кристаллом. Или, растворившись в нем, как янтарный порошок в воде, превратила простую воду в волшебный эликсир.
Мы те, каких женщин выбираем. Мы такие, какими нас любят они.
И я точно знаю, она сделала бы его счастливым. Она бы смогла. Приручила вечного странника. Разожгла бы очаг для неприкаянного скитальца. И любая лачуга стала бы им домом. Домом, который он ни за что не захотел бы больше покидать.
Нет, мне не жаль его. Но я не чувствую превосходства. Я чувствую опасность. Я хотел убедиться, что интуиция меня не обманула. И это не паранойя, не ревность, не порождение моего буйного воображения, а трезвая, беспристрастная оценка того, что он её тоже зацепил. И он это знает. Также безошибочно чует, как я. А значит, у Марка не будет шансов, только если я их ему не оставлю. Будь я на его месте — я бы сражался за неё до последнего вздоха. А Маркус Илларион Йонг де Госс не умеет сдаваться. Никогда не умел.
— Я не имею отношения к похищению Годелин, Георг, — переводит он взгляд на меня, когда Дарья уходит, а я таки начинаю задавать ему настоящие вопросы.
— Ты так долго жил на Трэсе, что не мог её не знать.
— Когда я там жил, Годелин была ещё ребёнком, — встаёт он, чтобы подойти к окну, а может, чтобы повернуться ко мне спиной. — Да, я общался с её отцом. И знаком с её мачехой.
— Насколько близко?
— Георг, — усмехается он, не поворачиваясь. — Не опускайся до этой грязи. Информация на уровне сплетен не твой уровень.
— Спасибо, Марк, что напомнил, — встаю я рядом, не уступая ему в язвительности. — Но своё место я знаю лучше тебя. Нет дыма без огня. Нет и сплетен без повода. И это не грязь, как ты изволил выразиться. Это всего лишь любезность. Шарлота де Бри ищет свою падчерицу и гостит в моем доме. Если ты не хочешь встретиться с ней нечаянно, то я подскажу, как выйти. Если же твоё хладнокровие позволит тебе ответить на вопросы, которые есть у неё к тебе, я лично провожу тебя к ней.
— Не пойми меня неправильно, Георг, — разворачивается он, прекрасно понимая намёк, что ему пора. — Наша встреча была неизбежна. Но встречу с Шарли накануне надвигающейся войны Филипп не оценит и не простит мне. А я и так ему сильно задолжал по части великодушия. Пожалуй, я воспользуюсь черным ходом.
— Тогда я не смею тебя задерживать, — киваю я слуге.
— Я сказал тебе правду, Георг, — оборачивается он в дверях. — Я не шпионил на Филиппа. Я понятия не имею где дочь Теренса. И я не могу назвать тебе причину, по которой я приехал в Абсинтию, потому что это касается женщины. И её тайны я не намерен раскрывать. Но, поверь, цели у меня исключительно мирные, хоть я и не могу о них говорить.
Да, что касается женских секретов, Брин из тех, что и под пытками их не выдаст. Поэтому и ходит вокруг его «побед» столько слухов. А он и не подтверждает, и не опровергает их.
Я согласно киваю, выпроваживая его, и тоже не собираюсь ему говорить, что Шарлота увидит его постыдное бегство. И, честно говоря, именно на это я и рассчитывал: как он пройдёт по галерее и не оглянется, как Шарли проводит его взглядом своих жгуче-чёрных глаз и не окликнет.
Но вот на что я никак не рассчитывал, бросившись искать свою самую желанную в мире женщину, чтобы самым наглым и бессовестным образом зажать её где-нибудь в уголке и сказать, как сильно я её люблю древним дедовским способом, так это на то, что у Дарьи тоже будут вопросы к Брину и она тоже решит их задать.
— Значит, Дар? — слышу я голос Брина, когда застываю за огромной кадкой с фикусом.
— Дарья, если быть точнее.
И мне невыносимо подслушивать. Вот только уже собираясь уйти, я вижу, что скрытые декоративной панелью, они отражаются в стекле позади меня. Стоят, мило беседуя, с разных сторон декоративного фонтана, и я, не в силах отвести взгляд, остаюсь там, где стою.
Глава 63. Георг
— Определённо, это имя тебе идёт, — улыбается Брин, засовывая руки в карманы. — Лола всё же было слишком… вульгарно.
— Это ты мне его придумал. Там, на площади, — садится она на мраморный парапет фонтана, давая понять, что разговор будет долгим.
— Правда? — усмехается он. — Тогда тем более хорошо, что оно не прижилось. Твой будущий муж ни за что не потерпел бы ничего, что хоть косвенно, хоть немного могло бы нас связывать.
Она смеётся, разбивая мне сердце. Но бегством спасаться уже поздно. Теперь я хочу услышать каждое слово, даже если они будут впиваться в меня острыми иглами: её слова, её смех, её кокетство, и их связь — отношения, пусть недолгие, пусть невинные, но значимые для них обоих.
— А я грешным делом подумала, что ты охотился за мной, чтобы насолить ему.
— Думала, я всерьёз отнёсся к твоим далеко идущим планам?
— Ты был так разочарован, когда я сказала, что выйду за него замуж, что я просто не могла отказать себе в удовольствии не напомнить тебе, что я именно так и сделала, — рассматривает она кольцо.
— Надеюсь, ты выходишь за него замуж не назло мне? — медленно идёт к ней Брин вокруг фонтанчика. И у меня мышцы сводит, так я напрягаюсь, словно для прыжка, когда он останавливается непростительно близко.
— Какое вопиющее самомнение, — качает она головой.
— Всего лишь типичная мужская черта — собственничество. Скучная. Банальнейшая. Предсказуемая. Как и жизнь, что тебя ждёт в этих застенках. Пресная. Простенькая. Сытая.