Это всё ортово одиночество. Огова тоска, невыносимое желание женского тепла и хроническое недосыпание сделали меня таким уязвимым и рассеянным, что я увлёкся первой же встретившиеся мне смазливой мордашкой чем-то напомнившей ту, которой я отдал своё сердце. Вот даже не удивлён. Ведь она мерещится мне теперь в каждой.
— О чём вы задумались? — я словно просыпаюсь на голос своей партнёрши. И даже удивляюсь тому факту, что мы, оказывается, танцуем. И я даже веду.
— Об украшении у вас в волосах, — машинально начинаю я говорить о том, что первым вижу. А вижу я ободок, золотой плетёной нитью проходящий по лбу, по краю роста светлых, как цветущий ковыль волос, и словно просыпаюсь второй раз. — Оно… оно очень красивое.
Вот, например, эта девушка тоже восхитительно мила. И тоже голубоглазая блондинка. И эти распущенные волосы, мягкой волной касающиеся моей руки — мне тоже приятны. Более того, в этой блондинке я тоже вижу что-то знакомое и неуловимо похожее.
Мне хочется дико заржать от нелепости этой ситуации. Но не могу же я просто так взять и заржать, я же король, твою мать! Кручу головой по сторонам, привычно встречая на себе взгляды, чтобы подтвердить свою теорию. Да, вон та карлица, например, сидящая на рояле, тоже похожа на Дашу. Чем? Ну, если поискать, всегда можно найти. В конце концов, она же тоже женщина.
Барт был прав: я схожу с ума.
А Тэф не прав: мне не становится здесь лучше, только хуже.
«Надо ехать домой!» — провожаю я глазами то ли его, то ли то, как ему улыбается Лола в его руках, и наступаю на ногу своей партнёрше, чего со мной даже в десять лет не случалось.
— Чёрт! Простите, — неловко извиняюсь. — Я такой сегодня неуклюжий, мадемуазель…
— Конни, — кивком головы, откидывает она волосы. — Коннигейл де Артен.
— А какая у вас история, Коннигейл де Артен? Ревнивый муж? Сбежавший жених? Тиран-отец, желающий выдать свою дочь за богатого старика?
— Моя история? — удивлённо вскидывает она брови.
— Да, у каждой девушки, попавшей в «заведение» обязательно есть правдивая и трогательная история её нелёгкой судьбы.
— Ах, вы об этом, — пожимает она плечами. — К сожалению, у меня её нет. Или просто я её не помню. В один прекрасный, а может несчастный день я очнулась у двери этого дома и не придумала ничего умнее, чем просто протянуть руку и её открыть.
— Был день или ночь? — ползёт у меня по спине холодок от слов «не помню», «очнулась», заставляя всматриваться в её лицо внимательнее.
— Было темно. И кажется, это был поздний вечер. Но царило веселье — вот как сегодня, и понять уже ночь или вечер, я не могла. Меня трясло от холода и я мечтала только оказаться где-нибудь в тепле.
— Принять ванну? Выпить чашечку кофе? — непроизвольно произношу я.
— Да, да, и ванну, и кофе, и какава с чаем, — смеётся она.
И уже не холодком, меня накрывает целой ледяной волной. С головой. В несколько приёмов. Потому что сначала это волна паники, ведь в нашем мире так не говорят, но я точно знаю от кого это слышал. Потом — злости, потому что первой, что назвалась Дашей, я подсказал именно этот ответ на свой вопрос. А потом — отвращения.
И все три я гашу одним резким выдохом. А когда вновь набираю воздуха в грудь, то уже даже самый опытный чтец по лицу не уловил бы на моём ни одной эмоции. Оно застывает ледяной непроницаемой маской как всегда в минуты опасности.
Ещё одна охотница за удачей? Скоро шагу ступить будет нельзя чтобы не наткнуться на какую-нибудь потерявшую память девицу с белокурыми волосами.
— Значит, о своей прошлой жизни вы ничего не помните?
— К сожалению, нет, — играет она в искренность. Или не играет? Это вечные сомнения убивают больше всего. — Но ваше лицо кажется мне знакомым.
— Да, вы могли видеть его во всех газетах. Я, к сожалению, так популярен, что обо мне пишут на трёх континентах.
— Плохое или хорошее? — снова откидывает она назад волосы и кланяется, потому что танец закончился.
— Решайте сами, — отвешиваю я ответный поклон. — Свою первую жену я отравил, чтобы жениться на её сестре. Второй жене велел отрубить голову. А третья оказалась из другого мира и покончила жизнь самоубийством из-за меня.
— Боги, да вы герцог Синяя Борода. С вами опасно иметь дело, — смеётся она. — Слышали о таком? Девушки на ночь тут рассказывают друг другу страшилки.
— Не слышал. Но уже солидарен с ним. Правда, обычно я белый и пушистый, — демонстративно почёсываю я бороду. — Опасно только выходить за меня замуж. Если только ваша цель не умереть молодой и красивой.
— Моя цель — для начала вспомнить, кем я была. До того, когда мне дали это имя. И придумали историю про родовое имение в Диграфе, коварного жениха и полный опасностей путь через океан.
— Опасностей? — приглашаю я её присесть и подхватываю бокал с протянутого подноса с шампанским. Оборачиваюсь благодарно кивнуть той, что так вовремя мне его протянула, и время словно останавливается.
— Пожалуйста, — пристраивает на столике поднос с шампанским Лола.
И в этом застывшем времени я вижу забавные ужимки на её лице, танцующие движения плеч, покачивание головы, когда, поворачивая поднос и так и сяк, она словно не смотрит на меня. Но за мгновение до того, как бокал в моей руке предательски наклоняется, она останавливает его пальцем. И я ведь действительно чуть не расплескал напиток, потому что забыл, что он у меня в руках, забыл зачем я вообще здесь, потому что стоял и бессмысленно на неё пялился.
— Спасибо ещё раз, — я мучительно, напряжённо жду, когда она на меня посмотрит.
— Всегда пожалуйста, — поднимает она глаза. И словно картечью пробивает меня навылет, как шкурку зайца, кучно, с одного быстрого, как выстрел, взгляда. И такое разливается по телу тепло, словно из каждой полученной дырки течёт кровь. Горячая, живая, настоящая.
— Прошу, — заставляю я себя отвернуться, ещё поглощённый этой пульсацией. И только потому, как эта Коннигейл продолжает говорить, принимая бокал, и понимаю, что прошло всего несколько секунд.
Глава 17. Георг
— …но, рассказывают, что страшнее чудовищ была морская болезнь, — улыбается Конни, но несколько натянуто. И вижу, как стискивает зубы, как опускает глаза, явно заметив моё внимание другой девушке, и едва сдерживает грустный вздох.
— Уверен, вы её с честью преодолели. И позвольте я тоже кое-что добавлю к вашему образу отважной мореплавательницы. Как в сильный шторм зелёные от морской болезни пассажиры и даже члены команды свешивались через леера в сторону бушующего океана, чтобы скормить разбушевавшемуся кракену свой ужин. И только вы держались отважно и стойко, помогали слабым и даже поймали за китель капитана, когда он едва не свалился за борт.
Коннигейл смеётся. И у неё такой мягкий, приятный смех.
Но за спиной у меня звучит едкая усмешка, которая оказывается мне намного важнее любого самого заразительного смеха.
— Вам бы книги писать, Ваше Величество. Не пробовали? — хмыкает та, что принялась всем разносить шампанское и, подхватив свой поднос, удаляется в другую сторону зала, даже не глянув на меня.
И на меня вдруг накатывает такая усталость и тоска, глядя как она трётся между других захмелевших гостей, что я уже ничего не хочу. Хочу домой.
Словно прозрев, осматриваюсь в шумном, полном гостей помещении. Грифа, конечно, нет. Но двое парней, что как две мои тени никогда не дремлют, по одному кивку головы понимают, что нам пора.
— Прошу меня простить, — наклоняюсь я поцеловать руку девушки, которую оставляю. — Мне пора.
— Понимаю, государственные дела. Надеюсь, вы не покинете нас надолго, Ваше Величество? Мы будем скучать.
— А лично вы, Коннигейл де Артен?
— Конечно, нет. Вы отдавили мне ногу, чуть не облили меня шампанским и ушли, не дослушав мой рассказ, — встаёт она и вскидывает голову. — Я забуду вас, едва вы покинете этот зал. По крайней мере постараюсь.
— Тогда я вернусь и напомню о себе, — улыбаюсь я, словно первый раз её и разглядел.
А ведь что-то в ней определённо есть. Если бы не эти ортовы проходимки, не моя огова подозрительность, не её неловкость, которую я принял за фальшь, то…
«Нет!» — подавляю в себе желание форсировать события.
И уже на выходе останавливаюсь, чтобы обернуться на ту, которую, наверно, я забрал бы с собой не задумываясь, но не должен, не могу, не позволю и ещё тысячу «не», что словно вырастают предо мной частоколом и ощериваются заострёнными зубцами, потому что это Не Она.
«Какого орта я вообще завёлся? — жду я, снова жду, чтобы лишний раз в этом убедиться, пока она повернётся. Пока она там возится. Хрен знает, с чем она там возится. И чувствую, как во мне закипает гнев. — Какого орта она вообще себе позволяет? Какого ога я стою здесь и жду её как пацан? В пекло! — круто разворачиваюсь я и чуть не сбиваю с ног Грифа.
— Где ты таскаешься? — подхватив плащ из рук своего бойца, иду я к выходу не оглядываясь.
— Ну ты спросил! — усмехается Тэф, догоняя меня. — А ты чего такой злой?
— Напомни мне, когда в следующий ты предложишь мне повеселиться и расслабиться, чтобы я сразу заехал тебе в рожу.
— Да что случилось-то, Георг? — уже по дороге нагоняет меня Гриф.
— Не знаю стоит ли тебе объяснять, — пришпориваю я коня, но Тэфил всё равно меня догоняет.
— А ты попробуй. Может, я не безнадёжен.
— Тэф, я чуть не предал её, понимаешь? Дашу. Вот чуть потрясли передо мной сиськами и завёлся, загорелся, зачесалось.
— Так ты нормальный здоровый мужик.
— Я словно всё тут же забыл и чуть не повёлся на первую попавшуюся… шлюху, — болезненно морщусь я, так неприемлемо, несочетаемо звучит это слово с той, о которой я сейчас думаю.
— Так всё же «чуть», а не повёлся. В таком цветнике мало кто выдерживает, а ты как евнух — покрасовался и домой. Как на светском балу побывал. Ни под одну юбку не залез, ни за одну сиську не подержался. А про шлюху — это ты про блондинку в бордовом или блондинку в бирюзовом?
— Ты их по цветам что ли различаешь, как флаги? — усмехаюсь я.
— Это не важно. Важно, что ни одна из них не шлюха. Девушка, на которую напали, вообще девственница.
— С которой ты танцевал? — с недоверием вглядываюсь я в его «птичьи» глаза, блестящие в темноте. — Только не говори, что ты спросил, и это она тебе сказала.
— Ты меня реально за идиота что ли принимаешь? Я с мадам Соней поговорил. А ты думал, я куда уходил?
— Я думаю, ты всё успел.
— Ну это да, — довольно улыбается он.
— И что рассказала тебе про неё мадам Соня?
— То есть, если я правильно понял, про вторую девушку можно уже и не рассказывать? — ржёт он.
— Тэф, — угрожающе рычу я.
— Понял, понял, — всё равно улыбается Гриф. — Никто понятия не имеет откуда она приехала. Её осмотрел лекарь, как принято, чтобы на случай вшей или каких корост поместить её в карантин. Осмотрела и акушерка, чтобы она не оказалась с приплодом.
— Ты же понимаешь, как мерзко это звучит, да? — почему-то бесит меня каким тоном он сообщает эти подробности.
— Ну, и ты не трепетный бутончик. В общем, информация как всегда проверенная, из первых рук. Девушка невинна как беседа двух монахов, — делает он уступку моему недовольству, лыбясь. — И никаких бумаг для работы в «заведении» не подписывала и не собиралась. И хорошо, что мы вовремя появились, когда этот урод на неё напал.
— За этим уродом, кстати, присмотрите, у меня на него большие планы.
— Понял, — кивает он. — Хорошенько присмотреть?
— В меру. Чтобы пару дней ссал кровью, но очухался.
— Хорошо, Ваше Велеречивое Величество, — манерно раскланивается он. — О его анализах мы похлопочем.
— На сегодня всё, — разъезжаемся мы на развилке, когда я отправляюсь прямиком в Белый замок.
Захожу в комнату к Машке.
Моя малышка крепко спит, обняв ту самую Лолу, свою любимую куклу. Я забираю её из пухлых ручонок, чтобы положить рядом на подушку, и просто немею: я точно помню, что раньше эта светловолосая кукла была с косой, а теперь волосы её безжалостно острижены по плечи.
— Моя чудная восхитительная проницательная девочка! — целую я свою дочь в нежную щёчку, улыбаясь.
И ухожу в свою комнату, чтобы первый раз за последний месяц заснуть спокойным, глубоким и целительным сном.
Глава 18. Даша
Такое странное чувство. Словно я проснулась.
Нет, встала с кровати я ещё пару часов назад. И вещи свои уже постирать успела, пока все спят и в прачечной пусто. И позавтракать, ещё до рассвета. И даже кухарке помочь, которая одна встала раньше меня. Напевая себе под нос, я растопила печь, начистила целый чан овощей и заканчивала натирать до блеска медную кастрюлю, когда пришла сонная Ваби, большую часть чьей работы я уже и переделала.
— Поёшь? — потирает она глаза.
— Пообещайте мне любовь… пусть безответную… — киваю я, рассматривая своё отражение в блестящем боку сотейника. — Узнаю в облике любом… её приметы я…
Не просто пою — душа поёт. Господи, как я его люблю! И я правда словно проснулась. И только когда проснулась, поняла, что спала.
Стресс последних дней дома, когда меня трясло от страха и паники, сердце заходилось в груди от сомнений и переживаний. Потом перемещение. И потом дни здесь. Дни какого-то полного эмоционального отупения, когда организм словно заблокировал эмоции — всё осталось в прошлом.
Вчера, когда Георг уехал, я пошла проверить свои вещи в тайнике под лестницей и вдруг расплакалась. И не знаю сколько там прорыдала, уткнувшись в родненький пуховичок. И вот когда меня так прорвало — я вновь и начала чувствовать.
Вкус, запах, жизнь. Страх, что это чёртов ублюдок изнасиловал бы меня и всё, если бы не появился король. И никто не пришёл бы ко мне на помощь, ведь это публичный дом, а не пансион благородных девиц. Кто потом стал бы выяснять клиент он или нет, договаривались мы с ним так или нет. Дело уже было бы сделано.
И вот когда я выплакала эти слёзы, когда испугалась, тогда и поняла, что все эти дни двигалась как марионетка. Вроде что-то делала, ела, говорила, но по сути пребывала в летаргическом сне. И я была не я, а так, оболочка от меня. Как устрица в раковине, когда кажется, что и не живая она вовсе, но внутри плотно сомкнутых створок — нежное, ранимое, дышащее. Внутри моей раковины была я, та что сегодня, наконец, вдохнула полной грудью.
«Я. Живая. Настоящая. Твоя», — на секунду прикрываю я глаза, поперхнувшись своей песней от нахлынувших чувств. Рядом с моим королём мне было так хорошо, легко, естественно, уютно. И только когда он уехал, я вдруг испугалась. Господи, как я это выдержала-то? Не дрогнула, не подала вида, не растерялась и, главное, не прижалась к нему со всей силы и не призналась? Как?
И честно говоря, мне как два пальца об асфальт его убедить, что я это я. Но ведь тогда как раз это буду не я — расчувствовавшаяся, растёкшаяся лужицей, только потому что он приехал. А приехал-то он в бордель! И вовсе не меня там искать, а ясно по каким причинам. Сволочь! Расслабиться он решил. Отвлечься. Мало ему тех, что толпами сами во дворец к нему приходят. И тут я бы ему такая всё простила, и как ни в чём не бывало кинулась на шею: «Гоша, я ваша навеки!» Вся такая ручная, карманная, послушная, без претензий. Ага! Щаз! Спасибо, комнатной королевской собачкой я уже была. Теперь мне отступать некуда, Москвы за мной нет. Да что там Москвы, даже Магадана.
— Магадан — заброшенный край… Магадан … Магадан… Магадан — запорошенный рай, — резко меняю я репертуар.
Но, главное, я его зацепила. Видела, что зацепила. Снова. Вот и пусть теперь добивается. Сам. Ибо ничто мы не ценим так высоко, как полученное с большим трудом. И ничем не дорожим так мало, как доставшимся легко.
Нет, ну вот как это называется? Ходила, обивала пороги, а тут увидела его глаза, его потрясение, ступор, лёгкое помешательство и разом пришла в себя.