Патриция расчувствовалась от воспоминаний.
— Конечно.
— И ты всегда выигрывала, если я правильно помню.
— Да, наверное. — Но устриц, как и крабов, она готова была есть всегда, ее практически на них вырастили. — Они огромные! — заметила Патриция, глядя на пятнадцатисантиметровые раковины.
— Поселенцы каждый день вытаскивают килограммов семьдесят. — Эрни шумно всосал три устрицы, одну за другой, прямо с раковин. — Мы продаем их на местных рынках, два доллара за дюжину, а они перепродают дальше за четыре.
Патриция всосала устрицу, сжав пальцы от удовольствия: настолько та была свежая и соленая.
— В Вашингтоне с тебя возьмут двадцать долларов за дюжину устриц в ресторане. А эти в десять раз лучше. — Когда она подняла следующую раковину, капля сока пробежала по ее подбородку и шее.
«Отлично, — подумала Патриция. — Буду весь день пахнуть как устрица».
Эрни съел еще несколько.
— Я так и не узнал, правда ли то, что о них говорят.
Патриция задумалась. Ранее она уже размышляла о том, что Аган-Пойнт влияет на нее как афродизиак, а теперь Эрни, о котором она уже фантазировала сегодня, упоминает о предполагаемом воздействии устриц на либидо. Подразумевает ли он что-то большее?
«Много лет был влюблен в меня, — подумала она. — А мы ничего не делали. Даже не целовались».
— Я думаю, это старые сказки, — наконец сказала она. Следующая устрица пролила на нее еще больше сока. — Вот черт!
— По усам текло, а в рот не попало, — рассмеялся Эрни.
На этот раз сок проложил себе дорогу до самого выреза. Перед глазами вспыхнула картинка: Эрни без единого слова стаскивает с нее блузку и проходится языком по ее груди. Она обнажена, прямо здесь, на причале, и сок течет ручейками по ее животу, заполняет пупок и спускается ниже.
И Эрни слизывает его...
«Боже», — Патриция покраснела.
Устрицы кончились, и Эрни переключился на последнее угощение.
— Не знаю, что там насчет моллюсков, но об этой штуке ходят такие же разговоры. Спроси любого Поселенца. Тебе ответят, что это лучший афродизиак в мире.
Патриция была рада отвлечься и заглянула в миску.
— Инжир?
— Нет. Цикады, жаренные с перцем. Те, которые появляются раз в семнадцать лет и водятся только у нас. Самые большие. Поселенцы обваливают их в диком перце и обжаривают в масле.
Патриция покачала головой.
— Эрни, я ни за что не буду это пробовать. Это жуки. Я не ем жуков.
Эрни взял горсть и отправил ее прямиком в рот. Цикады хрустели, как жареные вонтоны.
— Ой, не будь трусихой. Хочешь верь, хочешь нет, но они на вкус как спаржа, только хрустят.
— Жуки не похожи на спаржу. Спаржа похожа на спаржу! — заявила Патриция. — Не буду я есть жуков.
Эрни ее проигнорировал.
— Берешь их за крылья, вот так, — он вытащил одну пальцами, — и кусаешь. Только не ешь крылья. Они как нитки. — Он продемонстрировал, съев еще одну, и взял для нее. Он поднес цикаду прямо к ее рту.
Патриция энергично покачала головой:
— Нет! — и плотно сомкнула губы.
— Давай. Как говорят Поселенцы, это проявление Божьей щедрости. Не будь курицей. Ты не умрешь, если попробуешь что-нибудь новенькое.
Патриция ухмыльнулась.
«Черт. Не могу поверить, что собираюсь сделать это», — подумала она, а потом съела цикаду с его пальцев. Она захрустела между зубов, но вкус на самом деле был интересным, а не отталкивающим.
— Неплохо, — призналась она.
— Хорошо. Съешь еще одну.
— Нет! Мой предел — один жук в день. А теперь пойдем!
Эрни засмеялся. Когда они покидали пирс, солнце блестело на поверхности воды за их спинами.
— Что это за здание? — спросила Патриция, показав на длинное приземистое здание из беленого кирпича, расположенное прямо на причале. — Еще одна баня?
— Нет, это линия.
— Что?
— Новое здание для сборщиков крабов. Мы называем его линией.
Патриция заметила маленькие окна и несколько кондиционеров.
— Выглядит новым.
— Ему три-четыре года. Джуди однажды сказала мне, что именно ты одолжила ей деньги, чтобы поправить ситуацию, — тогда-то она и построила линию. Помнишь старую хибару, которую соорудил еще твой отец?
— Да. Теперь, когда ты упомянул об этом… действительно, это была хибара, — сказала она, вспоминая старое шаткое здание. Поселенки сидели внутри на длинных деревянных скамьях, монотонно разделывая сотни крабов каждый день.
— Можно заглянуть внутрь?
— Конечно. В каком-то смысле все это твое. — Он открыл металлическую дверь, и из помещения вырвался прохладный воздух.
Заглянув внутрь, Патриция поняла, почему это здание назвали линией.
«Как производственная линия», — подумала она.
Больше дюжины Поселенок — от восемнадцати до шестидесяти лет — сидели за длинными деревянными столами. Приготовленные крабы лежали посередине столов, и женщины разбирали и разделывали колючих, ярко-оранжевых существ. У каждой из них был маленький ножичек, которым женщины выскребали куски белого мяса. Его складывали в пластмассовую тару, и, когда та заполнялась, молоденькая Поселенка быстро относила ее в холодильник. Другая носилась туда-сюда, убирая обломки панцирей.
— Они делают это так быстро, — удивилась Патриция.
Ловкие руки разбирали и разделывали крабов в считаные минуты.
— Много практики, — сказал Эрни. — Я чищу быстро, но с ними не сравнюсь. Некоторые из наших девочек разделывает по полкило за десять минут. Мы хотели выступить на ежегодном чемпионате в Мэриленде, но они не поехали. Чертовски жаль, они бы точно выиграли.
— Почему не поехали?
— Сказали, что это нечестиво, или как-то так. Для них крабы, как и любая другая еда, — подарок небес, а не спорт.
«Опять странная философия», — подумала Патриция.
Она не могла представить себе более утомительную работу — чистить крабов по семь часов в день.
Впрочем, работницы казались довольными. Они тихонько переговаривались, пока их пальцы буквально летали над столами. На заднем плане — едва слышно — евангельская радиостанция бормотала послания от Бога.
— Дождись пикника, — сказал Эрни. — У них свои рецепты крабовых пирожных, крабов в ньюбургском соусе и кремового супа из крабов — лучше, чем в ресторанах Вашингтона.
Патриция верила. Она даже что-то смутно припоминала из детства.
Эрни закрыл дверь и указал на тропинку.
— Нам лучше вернуться к дому — я должен, по крайней мере. Надо покосить траву. А у тебя какие планы на сегодня?
— Никаких. Вернусь с тобой, проверю Джуди. Может, съезжу в город, а может, пойду прогуляться в лес.
Конечно, у нее не было жесткого распорядка в Аган-Пойнте, но она знала, что должна хотя бы проверить электронную почту и позвонить в фирму.
«Байрон! Я не звонила ему полтора дня! — Она говорила с ним всего раз или два с тех пор, как приехала. — Он, наверное, волнуется».
Но, проверив задние карманы шорт, она поняла, что оставила мобильник в комнате.
Тропа, окаймленная деревьями, шла вверх. Горячие лучи солнца, льющиеся сквозь листву, кружевом ложились ей на лицо и грудь.
— Вон еще один, — сказал Эрни, не останавливаясь. Он махнул в сторону дерева, проходя мимо.
Патриция остановилась.
Маленькая дощечка, окрашенная в белый цвет и прибитая к дереву, выглядела как грубое украшение. Здесь, в лесу? Это было так странно. На доске виднелся витиеватый рисунок — завитушки и косые черты. Они даже казались симметричными.
— Еще один из символов, приносящих удачу? — спросила она.
Эрни остановился и оглянулся.
— Наверное. В лесу они встречаются время от времени. Для Поселенцев это, — он обвел руками чащу, — благословенная земля.
Патриция вгляделась в рисунок.
— Просто выглядит так... необычно.
— Ну, — сказал Эрни без особого интереса, — скорее жутко, если хочешь знать мое мнение.
«Жутко... Да», — согласилась она. Цвет орнамента тоже был необычным, темно-серым, как мокрый асфальт.
«Это вообще краска?» — задумалась она, прикасаясь к рисунку. На пальце осталось пятнышко. — Не похоже на краску. Может, мелок?»
Она вдруг осознала, что символ напоминал ей о записке, адресованной Дуэйну, которую Патриция нашла в мусорной корзине. До сих пор она о ней не вспоминала.
Венден.
Чье-то имя? Она могла поискать в телефонной книге, но зачем? У нее не было никаких причин для волнения, и тем не менее почему-то это ее тревожило. Слово выглядело так, будто было написано тонким мелком. Прямо как этот символ на дереве.
— Что ты делаешь? — спросил Эрни с улыбкой. — Надеешься, что, потерев дощечку, получишь немного удачи Поселенцев?
— Может быть, — сказала она и отошла.
И все же Эрни оказался прав. Орнамент был жутковат.
Узкий ручей пересекал тропинку с хрустально-чистой булькающей водой; Эрни перешагнул через него, Патриция перепрыгнула. Она глубоко вздохнула, пытаясь очистить разум, — роскошь для адвоката крупной компании, — и сосредоточилась на пении цикад, журчании ручья и хрусте, доносившемся из-под подошв Эрни. Последовательность звуков и ощущений успокаивала лучше, чем доза валиума.
Эрни остановился и обернулся.
— А тут у нас проблемка.
— Какая?
Еще один ручей пересекал их путь: в несколько метров шириной, дно — сплошные острые камни.
— Ты ведь не хочешь поранить ноги? — спросил Эрни.
Патриция засмеялась.
— Эрни, я не настолько изнежена городом, как ты думаешь. Я не умру, если перейду ручей босиком. — Она усмехнулась, собираясь аккуратно сделать первый шаг. — Конечно, ты всегда можешь перенести меня.
Она сказала это в шутку и очень удивилась, когда он схватил ее и поднял.
— Я же пошутила! — воскликнула она.
— Не беда. — Он улыбнулся и слегка подбросил ее. — Мы, деревенские парни, силачи. Тем более, как по мне, ты весишь не больше, чем мешочек с арахисовой шелухой.
— Какой изысканный комплимент, Эрни, — отшутилась она. — Конечно, если бы ты сказал, что я вешу больше, чем рояль, я бы знала, что пришло время сесть на диету.
Он с легкостью нес ее, одной рукой поддерживая спину, другой — бедра. Ее ноги подпрыгивали в воздухе с каждым его шагом, в то время как рука совершенно естественно обвивала мощный бицепс.
— Надеюсь, впереди будет еще один ручей, — она продолжала шутить. — Тогда я смогу забраться к тебе на спину.
— Ой, не дразни меня.
Покачивающие движения убаюкивали Патрицию. Она опустила голову ему на плечо. Казалось, Эрни сжал Патрицию крепче, и она грудью прижалась к его телу. Трение между ног усилилось, и, хотя чувство было приятным, все же приносило ей изрядную долю дискомфорта.
Патриции показалось, что цикады запели громче. Она не хотела этого, но расслабилась настолько, что могла бы уснуть. Пряди его длинных волос коснулись ее лица. Вырез на блузке оттянулся, и она полусонно заметила, что один сосок выглядывает.
Но сделала вид, что не замечает этого.
«О Боже», — мысленно простонала она.
Патриция, разморенная, пыталась сдержать охватившее ее возбуждение. Гул цикад заполнил голову, мягкие, покачивающие движения отдавались приятными волнами между ног и в груди. Но Эрни оставался настоящим джентльменом, хотя он не мог не заметить открывшегося соска. Патриция чувствовала, как сосок покалывает, как он набухает...
— Приехали. Десять центов за поездку.
Эрни поставил ее на ноги, и она, не осознавая, что делает, прижалась к нему, схватила за ягодицу и поцеловала. Отнюдь не дружеским поцелуем. Это был голодный, страстный, рожденный горячечным желанием поцелуй. Словно мистические сексуальные силы усыпили ее разум, оставив лишь чувства и животные импульсы.
Эрни замер, откинулся на дерево, закрылся руками — реакция, порожденная нравственным представлением о том, что давно любимая им женщина, выйдя замуж, стала недоступной. Но Патриция продолжала напирать, засунув язык ему в рот и сжав ягодицы еще сильнее. Сопротивление стало ослабевать. Она застонала, обняла Эрни за талию и прижалась своим пахом к его.
В страстном поцелуе язык Эрни проник ей в рот. Патриция даже не заметила, как расстегнула блузку и обнажила грудь. Она почти остервенело схватила его за волосы и потянула вниз.
Губы впились в набухший сосок.
— Сильнее, — единственное слово, которое Патриция сумела произнести. Она извивалась, будто в чудовищной жажде, но желание не торопилось ее покидать: оно накрывало Патрицию целиком, требуя немедленного утоления. Ее стон едва походил на человеческий. Фантазии воплощались в жизнь: уделив соскам достаточно внимания, Эрни вернулся к шее и начал слизывать остатки устричного сока с ее груди.
Патриция стонала все сильнее, до хрипоты. Схватив его крепкую руку, она поднесла ее к шортам, завела пальцы под трусики и нажала. Патриция задохнулась от яркого ощущения: его пальцы были внутри. Не колеблясь ни секунды, она коснулась его паха и ощутила упоительную твердость.
Она была готова стянуть с него штаны и повалить его на землю. Ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, в лесу, под палящими лучами солнца.
Она не знала, что делает.
Она потеряла рассудок.
Патриция осознала, когда коснулась ширинки Эрни, что еще немного — и она сожжет за собой все мосты, традиционные моногамные ценности будут преданы.
Рука застыла, полуприкрытые глаза широко распахнулись, рот открылся в немом изумлении.
«Боже мой, Боже мой! Что я делаю?» — ужаснулась Патриция.
Она рванулась назад и чуть не споткнулась о выступающий корень дерева.
Эрни смотрел на нее круглыми глазами.
— Что за черт?
— Прости, мне так жаль! — выпалила она. — Я-я-я... не могу!
Он стоял тяжело дыша, с расстегнутой ширинкой.
— Ты что, шутишь? Что, черт возьми, с тобой не так! Отмачивать такие трюки!
Лицо Патриции стало пунцовым. Она отыскала блузку и кое-как застегнула пуговицы.
«Извини», — говорил ее взгляд.
— Черт возьми! — Эрни застегнул джинсы. — Патриция, нельзя вот так заводить мужика, а потом передумывать!
— Я знаю. Мне жаль, — сказала она виновато.
Его взгляд стал жестким.
— Что, подумала, забавно будет завести большого тупого деревенского парня, а потом соскочить?
Она отчаянно качала головой, борясь со слезами.
— Нет-нет, я никогда ничего подобного не сделала бы, ни с тобой, ни с кем-либо еще.
— Что тогда? Почему ты остановилась?
— Я... я замужем...
— Замужем? Да, я знаю, что ты замужем! Ты была замужем и минуту назад, когда схватила мою руку и засунула себе в трусы! И когда схватила меня за волосы, чтобы ткнуть в свои сиськи! И не говори, будто беспокоилась о том, что собираешься изменить мужу!
Ее захватила новая волна смущения. Она пыталась найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться, но ничего не приходило в голову. Она не смогла бы объяснить произошедшее даже самой себе.
«Я собиралась заняться с ним сексом прямо здесь, средь бела дня. И даже очень сильно этого хотела», — крутилась в голове мысль.
— Эрни, я не знаю, что сказать. Что-то просто... нашло на меня. — Она потерла глаза. — В последнее время я какая-то странная. С того дня, как вернулась. Никак не могу справиться с этим. В последние пару минут я даже не думала. Как будто сошла с ума.
— Что ж, ты точно сошла с ума, если так играешься с парнями, — проворчал он. По крайней мере, разочарование, похоже, сходило на нет. Он сел, прислонившись к дереву, и покачал головой.
Патриция была в отчаянии. Ее грудь, соски и влагалище пульсировали, будто обвиняя ум, предавший тело. Все шло к тому, чтобы высвободить животный порыв и удовлетворить желание, так что внезапное вмешательство морали только усугубило ситуацию.
— Мне очень жаль, Эрни, — Патриция продолжала извиняться.
Он уже остыл и посмеивался над собственным разочарованием.
— Ну, по крайней мере, теперь мы знаем.
— Что?
— Правду об устрицах и жареных цикадах.
Она покачала головой, улыбаясь.
— Пойдем. Я обещаю больше не приставать.
Но Эрни уже поднялся на ноги. Похоже, он пропустил ее слова мимо ушей.
— Интересно, это что такое. — Он смотрел в сторону холма.