Я не мог видеть глаза Вельдары, уже основательно стемнело, а света проявившихся на небе звёзд было для того недостаточно. Но её голос звенел от напряжения.
Я накрыл холодные руки Вельды своими. Она не стала их отнимать. Молча ждала моего ответа.
— Если тебя на то вынудили, — предположил я, ощущая зарождающуюся в сердце пустоту.
— Верно мыслишь, — усмехнулась Вельдара.
— Что он сделал?
— Пытался отравить тебя.
— Глупая выдумка. Когда бы он мог? — рассердился я.
Вельдара всё же отняла у меня свои руки. И словно унесла с собой остатки моего рушащегося мира.
— Он же мой брат, — как-то жалко прозвучало, голос повиновался мне с трудом, осознание ужаса происходящего ледяным холодом сковало душу.
— Вот только он об этом забыл, — горечь в родном голосе заставила меня опомниться.
— Я не обвиняю тебя.
Я потянулся к Вельдаре, но она не позволила себя обнять.
— Обвиняешь. Но я не стану оправдываться. Не я лила яд в вино. А он. Я лишь незаметно поменяла ваши с ним бокалы.
Уронив голову на руки, я попытался осмыслить услышанное. Так значит, всё произошло вечером накануне моего отъезда? Но ведь прошло много времени. И если брат всё ещё жив, ему можно помочь.
— Я говорил тебе, что Льен не смирится с унижением. Так и вышло. Я сам во всём виноват. Пожалуйста, помоги ему, Вельда. Он уже достаточно наказан. Пожалуйста. Ты ведь можешь? — Я схватил потянувшиеся ко мне руки княгини, сжал их своими.
— Он мой брат. А я не только отнял у него всё, что он привык считать принадлежащим ему по праву, а ещё и потоптался по его гордости, — продолжал уговаривать я свою непреклонную ведьму. — Прошу тебя, родная. Я не могу его винить.
— А я могу, — голос княгини был холоден и твёрд. — Он не только тебя не пожалел, но и меня, и нашего ребёнка. Это ведь не я сама, а князь Льен спровадил меня в Тихую обитель. И выпускать не собирается. Как и позволить пережить роды. Много ли мне в тот час нужно будет. И к силе своей я в обители прибегнуть не могу. Твой брат всё хорошо просчитал. И даже дочь его, месяц назад рождённая Софиной, в этом самом монастыре дожидается своего часа, чтобы быть выданной за нашего с ним ребёнка. Князь всё предусмотрел. Зачем ему возвращать Ассии принадлежащие мне деньги? Ребёнок Софины, согласно его расчёта, решит эту досадную проблему. Ну, как тебе такой вот расклад? Всё ещё желаешь его спасти?
Я молчал. Страшно. Отчаянно страшно принять услышанное. И хотя в словах Вельдары я ничуть не сомневался. Только ничего это для меня не меняло. Чудовищная правда, подтверждающая вину Льена, не уменьшала и моей вины.
— Даже так? — догадалась о моих мыслях Вельдара. — Не могу сказать, что не боялась чего-то подобного. Ты жалеешь о своём выборе.
Холод в её голосе, ставшем, вдруг, таким отрешённым и чужим, отрезвил меня подобно хорошей пощёчине.
— Вельда, нет! — бросившись перед ней на колени, я целовал её безвольно опущенные руки. Прости меня. Родная моя, не надо, не думай так… Вель-да.
Она долго оставалась безучастной. Её боль, которую я сейчас отчётливо чувствовал, рвала мне душу. Предал. Я снова её предал. Поддался слабости, когда моя женщина и мой ребёнок нуждались в моей силе. Думал о своих переживаниях, а не о смертельной опасности, которой стал для них мой брат.
— Я услышала тебя, — голос Вельдары был тусклым и безучастно спокойным. — Ты таков, какой есть. И я могу либо принять тебя таким, либо … Молчи. Ты уже всё сказал… Не будет у нас с тобой счастья, если я позволю себе судить твоего брата. И с этим ничего нельзя поделать. Видеть, как ты угасаешь, терзаемый виной, я не хочу. Это убьёт и тебя и меня. А ведь есть ещё и Радеж. Который — превыше всего. Что будет с ним? Борьба за освободившийся престол — страшное дело. А правление Льена? Не на благо ли Радежа устранение князя Льена от власти? Ты сомневаешься и в этом? Так может спросим у Богов? Доверимся их решению? Ты готов принять их волю, Ян? И как бы они не решили, обещаешь больше не мучиться виной и сожаленьями?
Вельдара так и не позволила мне прикоснуться к себе. Услышав моё «да», ушла, запретив искать с ней встреч и пообещав, что послезавтра всё решится.
Я ещё долго сидел в саду, предоставленный сам себе, наказанный одиночеством. И всё так же не видел выхода. Я не знал, что задумала Вельдара. А у меня самого всё никак не получалось совместить несовместимое.
А к вечеру следующего дня Серафима привезла в Тихую обитель князя Льена.
Глава 18.
Льен.
Последнюю неделю я чувствовал себя так скверно, что закрывать глаза на происходящее со мной, считая всё случайным недомоганием, не получалось. И Серафима ко всему прочему во дворец ещё не вернулась. А должна бы была уже привезти в Райт теряющего силы Даста. Самое время.
Самое время? Мне вдруг стало так страшно, что я пошатнулся, подумав, предположив… Нет! Чушь, и нечего себя пугать, я не мог …не мог я выпить предназначенный Дастарьяну яд. Или мог? Холодная испарина выступила у меня на лбу, горло саднило и мучительно хотелось пить. Внутри меня разгорался пожар, внутренности скрутило в тугой узел. Да что же это со мной происходит?!
Ближе к вечеру прибыл посыльный, привёзший весточку с Гастской границы. Всё там у них образумилось: с хворью справились, порядок навели, виноватых в беспечности и лености наказали. На мой прямой вопрос о самочувствии канцлера, гонец только плечами пожал, мол, что ему сделается? Но послушно доложил, что его светлость ненаследный князь Дастарьян пребывает в добром здравии, и собирался в ближайшее время вернуться в столицу, но его в Видиче дела задержали.
Я тут же отправил другого гонца с приказом канцлеру и травнице Серафиме поторопиться с возвращением в Райт.
Всю следующую неделю я места себе не находил от снедающей меня тревоги и всё усиливающейся слабости, потерял аппетит, не выходил из своих покоев, часто проваливался в не приносящий отдохновения сон, не мог подолгу ни на чём сосредоточиться. Я всё ещё отказывался верить в напрашивающуюся причину моего нынешнего состояния. Хоть и сомневаться в том с каждым днём становилось всё сложнее. К моменту появления в моей спальне Серафимы я с трудом воспринимал происходящее, а в моменты редких просветлений прощался с жизнью, уже не надеясь подняться с постели.
— Выпей, — велела травница, поднося к моим обмётанным язвочками губам какое-то отвратительно пахнущее зелье. — Пей, не кривись, полегчает.
Закашлявшись я чуть не расплескал её вонючее пойло, но она удержала его и, не позволив мне отвернуться, твёрдой рукой влила лекарство мне в рот.
— Спи, — голос Серафимы едва коснулся моего меркнущего сознания. Я погрузился в целительный сон, и когда проснулся, чувствовал себя вполне отдохнувшим и даже бодрым.
— Что со мной было?
— Да, вот твои лекари, — Серафима указала на стоящих рядом с моей постелью княжеских целителей, — считают, что порча или яд, как сам думаешь, князь?
— Яд? — зацепился я за испугавшее меня слово.
— Вот и я думаю, кто бы посмел и кто бы смог? Княжеские дегустаторы все живы. Не сам же ты себя отравил, князюшка?
— Все вон, — потребовал я, садясь на постели. — Серафима, прошу, останься.
Холодная насмешка в глазах травницы меня бесила и пугала. Не любит она меня. Давно знаю. Как и то, что никогда не стану с ней воевать, себе дороже выйдет. Мой отец, на что властным, нетерпящим своеволия правителем был, а и он признавал за Серафимой право поступать, как ей заблагорассудится. И никогда травнице ничего не приказывал. А просить о помощи не раз просил.
И я сейчас о помощи молить стану. Может сжалится? Серафима больным никогда не отказывает.
— Ну что, князь, догадался, что с тобой приключилось?
Пытливый осуждающий взгляд впился в меня, выворачивая душу наизнанку.
Я кивнул.
— Сок цикуты? — усмехнулась травница. — Не ошибаюсь?
— Он, — выдохнул я. — Поможешь?
— А зачем пил? Неужто жизнь весёлая княжеская так опостылела? У сока цикуты нет противоядия. Не знал?
— Знал. Не понимаю, как так вышло. Не собирался я его пить.
— Говоришь, что пить не хотел? А кого тогда этой смертоносной дрянью решил попотчевать?
Я опустил глаза. Угроза в голосе Серафимы была настолько явной, что мне с трудом удалось справиться с паникой.
— Да, я…случайно вышло. Сам не знал, что отравился, не сразу понял, что со мной. До последнего сомневался. Если бы не ты…
— Не юли! — потребовала травница, разглядывая меня как мерзкую букашку. — Будешь лгать, уйду.
— Нет, ты не можешь меня бросить. Ты должна мне помочь. Отец говорил, ты всё можешь, даже смерть тебе подвластна.
— Князь Рдын ошибался. Иногда и я бываю бессильна. Он сам — тому пример. Вот и в твоём случае, не меня ты о помощи просить должен. Я дам тебе время всё осмыслить, и не более. Выпей, — Серафима снова протянула мне тот ужасный на вкус и запах напиток. И когда я безропотно его выпил, сказала, — У тебя есть трое суток. Я пока останусь во дворце. Думай, Льен. Решай.
За что мне это? Отец! Ты, ты во всём виноват. Ты и твой бастард, которого ты притащил во дворец, из которого воспитал правителя. Дастарьян, предатель, отобрал у меня всё.
А моя жена? Зачем ты, отец, связал меня с ней? Кто тебя надоумил женить сына и наследника на ведьме? За что же ты меня так ненавидел? Мать мою жизни лишил, а теперь и меня.
Ненавижу! Как же я вас всех ненавижу.
Вспышка злости иссушила меня. Перед глазами всё поплыло, и реальность растворилась в радужном тумане. С трудом поднявшись с постели, я выпил оставленный Серафимой на столе отвар. Это было не то мерзкое пойло, которым она привела меня в чувство. Просто какой-то пряный травяной отвар, довольно приятный на вкус.
Стало немного легче. Я опустился в стоящее у окна кресло и, прикрыв слезящиеся от света глаза, задумался, взвешивая свои шансы выжить. Что-то ведь можно ещё сделать, иначе травница не стала бы со мной возиться. И почему она не позволила мне умереть? Я ведь уже почти ушёл в небытие. Зачем Серафима вмешалась? Для её драгоценного внучка и моей жены-ведьмы разве не желанна моя смерть?
Что-то я в сложившемся раскладе не понимаю. Мой уход за грань бытия всем развязал бы руки. Особенно теперь. Я же сам объявил о том, что моя супруга в тягости. Самое малое, Дастарьян станет регентом при новорожденном ребёнке. Он женится на моей вдове. А если княгиня родит не сына, а дочь, преспокойно станет править Радежем уже от своего имени. И будет в своём праве. Князь Рдын ведь Даста усыновил. Никто не посмеет роптать. Да и уважают братца и знать, и армия. Князю Дастарьяну есть на кого опереться.
Тогда почему? Зачем вмешалась Серафима? Чего от меня ждёт? Кому я нужен живым? Может Вельдаре?
Мысли о жене заставили меня напрячься, борясь со вновь всколыхнувшейся ненавистью. Яд в бокал я добавил сам. А выпить его меня заставила она. Проклятая ведьма, и как она могла заметить? Всё поняла и безжалостно меня подставила. А сама добровольно отправилась в монастырь. Предательница. Дрянь. Стерва. Грехи решила замолить? Или создать о себе благоприятное впечатление? Зачем ей смущать умы граждан Радежа подозрениями? Когда муж ушёл к предкам, её ведь рядом не было. Святая обитель самое лучшее прикрытие.
Я думал, что обманул княгиню. А сам отыграл её задумку. Всё по Вельдариному вышло. Ведьма! Ведьма… А с ними связываться нельзя. Снова я не прислушался к словам своего родителя. И теперь обречён. Но умирать так не хочется!
Вельдара? Только она способна мне помочь. Если захочет. Для чего-то же я ей ещё нужен? Но сам не пойму. Нужно ехать в Тихую обитель к княгине. И умолять. Или требовать. Это уж как пойдёт, как карта ляжет.
Моё решение посетить святую обитель ни у кого из придворных не вызвало удивления. Привыкли уже за последний год. А тут ещё и хворь непонятная меня измучила. К кому, как не к Богам, за помощью обращаться?
Дорогу я осилил только благодаря Серафиминым зельям. И то, в карете ехать пришлось. Настоятельница мне обрадовалась. А вот следы болезни на моём посеревшем лице сильно её встревожили. Сестра Мирана до того, как пришла в обитель была целительницей. И не из худших. Да и в монастыре никогда не гнушалась отказать помощь нуждающимся. Мать мою она тоже лечила, и не только от телесных недугов, но и от расшатанных нервов и от затяжного уныния.
Сестра-настоятельница распорядилась о том, где нас можно разместить. И ушла, увлекая за собой Серафиму. Меня проводили в покои, освобождённые Дастом. Он перебрался в комнату рядом с моей, не столь удобную, но князю князево. С тем никто спорить не пытался.
— Даст, — позвал я братца, с тревогой поглядывающего на меня, — зайди ко мне. Все остальные свободны.
Дастарьян не стал спорить. Он вошёл вслед за мной. Я тяжело опустился на деревянный стул с высокой спинкой, на которую поспешил опереться, всё же дорога меня изрядно измотала. Даст присел напротив на табурет. Был он серьёзен и напряжён. Знает, понял я. И как давно? Не рад? Странно.
— Ну, что молчишь? — сердито заговорил с ним я. Вопрос прозвучал чуть визгливо, и я ещё больше разозлился и, вдруг, почувствовал, что задыхаюсь.
Даст сорвался с места. Чуть ли не насильно напоил меня водой. Приоткрыл окно, давая доступ в комнату свежему воздуху. Я про себя только усмехнулся. А ведь он чувствует себя виноватым. Это хорошо. Обнадёживает.
— Твоих рук дело? — указал я на себя, болезного.
Дастарьян отвёл глаза. Вздохнул устало. Его тихое «прости» прозвучало так виновато, и было для меня столь неожиданным, что я подался вперед, поедая брата недоумевающим взглядом.
— Даже так? И что будем теперь со всем этим делать?
— Вельдара обещала помочь.
Вот только прозвучало это слишком уж неуверенно.
— Как?
— Не знаю.
— Есть способ, — мы оба повернулись на прозвучавший от двери голос.
Княгиня появилась в моей комнате не то чтобы совсем для меня неожиданно, но очень уж вовремя. Ведьма, она и есть ведьма.
Я наблюдал за Дастом, который, подхватившись с места, стремительно бросился к ней навстречу. Усадил на своё место. А сам застыл у окна, не отводя от княгини виновато- тоскливого взгляда. Поругали что ли? Не из-за меня ли? Я даже усмехнулся. До чего же мой братец чувствителен и совестлив. Жаль княгиня Вельдара подобными глупостями не страдает.
Взгляд княгини скрестился с моим. Глаза я отвёл первым. Не к чему её сейчас злить.
— Я приехал просить тебя о помощи, — выдавил из себя, понимая, что без этого не обойтись.
— Проси.
Голос княгини обжёг меня холодным равнодушием. Она меня приговорила?! Но Даст же сказал, что обещала помочь. Да и сама она…
— Я виноват, простите меня, — слова давались с трудом, но жить отчаянно хотелось. — Сожалею, что был настолько самонадеян и глуп. Я больше никогда не стану помышлять против вас.
— Вельда? — голос Даста дрогнул, в глазах мольба.
Она на него даже не взглянула. Уставилась на меня своими пронзительными глазищами.
— Пытаешься сказать, что усвоил урок? — усмехнулась Вельдара. — Я тебе не верю. Но… Чтобы сохранить то, чем дорожу, я готова рискнуть. Завтра в храме, при свидетелях, волей Богов решится наша судьба. Так что молись им нынче ночью, Льен. Ты больше не в моей, а только в их власти.
— Проводи меня, Дастарьян, — велела она, и мой брат послушно последовал за княгиней, оставив меня наедине с самим собой.
Думай, Льен, думай! Что в голове у проклятой ведьмы? Что же она задумала? Нет, нельзя плыть по течению. Я должен подстраховаться и вынудить её придти мне на помощь. И я даже знаю, как этого добиться. Кинжал с лезвием, испачканным добротным быстродействующим ядом, всегда со мной. И я знаю, княгиня, что тебе предложить, за что ты будешь готова заплатить любую цену.
Приняв решение, я немного успокоился, и даже смог уснуть, забывшись тяжёлым беспокойным сном.
Утром за Льеном пришли монахини. В опустевшем после рассветной молитвы храме его ожидали сестра-настоятельница, травница-Серафима и княгиня с Дастарьяном.