— А как хочешь, так и понимай, недогадливый ты мой.
Злится? За что?!
Моё искреннее недоумение заставило Серафиму тяжело вздохнуть.
— Не сказала… Ещё одна упрямица. Тоже гордая.
Непонятные, ели слышно произнесенные слова, а потом долгое молчание.
Март, подстраиваясь под лошадку Серафимы, трусил неспешной рысцой. Я, слегла придержав коня, впервые оценивающе взглянул на уверенно сидевшую в седле травницу. А что я, собственно, о ней знаю? Откуда она, такая необычная, взялась в Радеже? Следы былой красоты на её морщинистом лице не заметил бы только слепой. Осанке, даже в старости, могли бы позавидовать знатные радежские девицы. И манера разговаривать, нарочито простонародная, порой, незаметно для неё самой, менялась, выдавая недурное образование, явно у неё имеющееся.
— Рассмотрел? Оценил? — фыркнула, оборачиваясь ко мне Серафима.
Я смутился, но пытливый взгляд свой от неё не отвел.
— Ладно, — хмыкнула, соглашаясь. — Пора, видно, кое-что тебе рассказать, внучок. Иначе, так и будете кругами друг возле дружки ходить. Вот приедем на хутор и поговорим. Долгий и не простой разговор нам с тобой предстоит, Янушка.
— Мы с Вельдарой одной крови, — прервала бабушка затянувшееся молчание, когда с привезёнными из дворца холодными закусками было покончено.
Серафима поставила на стол чашки с горячим душистым травяным настоем и села напротив меня, обхватив свою чашку руками.
— Мы, это не только она да я, но и ты тоже.
— Ты знаешь, кто я? — севшим от волнения голосом спросил травницу, напряжённо всматривающуюся в моё, озарившееся надеждой, лицо.
— Знаю.
— Скажешь?
Кивнула.
— Погоди маленько, с другого начну. Ты о ведах слышал?
Я задумался. Слышал легенду, кажется, давно уже. Где и когда не помню.
— Это племя такое? Вроде, живут они в Асских горах. И когда-то кровь этих самых ведов смешалась с кровью асских королей. Ещё доводилось мне слышать об асских принцессах, вроде ведьмы они. И о княгине Вельдаре такой слух во дворце бродит.
— И верят?
— Это кто как.
— А ты?
— Да какая она ведьма!
— Самая настоящая, как и я, Янушка.
— Ты травница!
— А чем одно другому мешает? Уж сколько ты обо мне знаешь, никому ни ведомо. Вот и подумай.
— Сила в тебе есть. Добрая.
— Нет, Янушка. Ни добрая и ни злая, просто сила. Воли я ей не даю. Без особой на то надобности. Сила вообще осторожного обращения требует.
— Во мне силы нет.
— Нет. Она только по женской линии передаётся. У тебя, разве что, интуиция сильнее развита, чем у обычных людей.
— А у Вельдары?
— У Вельдары сила спит. И только от тебя зависит, пробудится ли.
— Не понимаю, я тут при чём?
— Может и не причём. Это тебе решать. А она для себя всё уже решила. Никто не сможет того изменить.
— Объясни.
— Не могу. А вот о себе расскажу. Ты настой-то пей, остыл, поди, уже. Хочешь, горяченького подолью?
Серафима поднялась, засуетилась. Я не торопил, чувствовал, с мыслями бабушка собирается, волнуется, страшится прошлое ворошить.
— Моя мама, Янушка, родилась в Ассии, в королевском дворце. Когда пришло время, вышла замуж. Не за принца иноземного и не за вельможу ко двору приближённого. А за простого дворянина с приграничья. Где уж она увидеть его смогла, я не знаю. Но противиться тому браку никто не посмел.
Асские принцессы всегда сами себе пару выбирают. Их неволить с давних времён запрещено. Сила в принцессах спит немалая. Её на свет без страховки выпускать опасно. Вот та самая пара, что выбирает себе молодая веда, и есть якорь, за который она всегда удержится. Рядом со своим избранником принцесса чувствует себя счастливой, а потому с проснувшейся силой совладать способна. А несчастная ведьма — непреодолимое бедствие. Потому силу в веде только взаимная любовь пробудить может.
Я выросла в приграничье. Во дворец маму иногда призывали, когда помощь её требовалась. А меня она с собой до времени не брала. А когда я в девичью пору вошла, и мне на балу в столице случилось побывать. Встретили нас приветливо. Мужчины мною восторгались. Хоть и не чистых королевских кровей, но невестой я считалась завидной. Да только никто мне из асского дворянства не глянулся. В отличие от радежского посла. Он от меня тоже глаз отвести не мог. Король Ассии веками соблюдаемого обычая нарушать не стал. Нам позволили пожениться. Да только не долгим было наше счастье. Я тогда ребёночка ждала, когда муж мой погиб, забрало его море. Корабль, на котором он с посольством плыл, в зимний шторм попал, никто не спасся.
Веды своих мужчин редко переживают, тихо угасают вслед за ними, не может веда быть несчастной. Но я ребёночка носила. А когда Ждана родилась, она моё сердце любовью наполнила, своими крошечными ручками на этом свете удержала. Но из Райта мы с дочкой уехали. Вот на этот самый хутор. От людей да от греха подальше. Природа, в своей щедрой красоте, моим якорем стала.
Князь, отец Рдына, о моём даре знал. И в помощи я ему не отказывала. Навещал он меня время от времени, когда совет требовался. А однажды привёз он ко мне своего наследника. Вот тогда-то беда и случилась. Увидела моя Ждана княжича Рдына и дрогнуло её сердечко. Но Радеж не Ассия. Не пара княжескому наследнику дочь ведьмы и травницы. Да только, Рдын тоже к чарам моей дочери равнодушным не остался. Не смогла я их разлучить, закрыла глаза, принимая неизбежное. Тут, на хуторе, и любились. Князь, может и догадывался, но не вмешивался, лишь бы всё в тайне оставалось.
А потом старый князь умер. Рдын взошёл на Радежский престол. Приезжать к нам стал реже. Дела княжества много времени и сил у него отнимали. Но Ждану Рдын по-прежнему любил. Между такими парами чувства до последнего вздоха не остывают. И когда князь Рдын себя на Зиде жениться принудил, он и Ждана одинаково страдали. Радеж всегда был для князя превыше всего. И Ждана его поняла, осуждать не стала. Вот только делить своего мужчину веда ни с кем не способна. После женитьбы князя не виделись они больше.
Когда князь Рдын за невестой поехал, моя дочь поняла, что ждёт от него ребёночка. Но Рдыну о том не сказала. Родила Ждана тебя, Ян, здесь, на хуторе. И, оставив моим заботам, тихо угасла. Тебе ещё и года не было.
Никто о тебе, Янушка, не знал. Берегла я тебя, тобой к жизни этой привязана была. А когда подрос, отдала отцу на воспитание. А чтоб легче вам обоим было, накрыла пологом твою память, вывела на дорогу, отведя от тебя ненадолго чужие глаза, чтобы возник ты перед всеми внезапно. Ты старший сын князя Рдына. И пришло время тебе, Дастарьян, узнать об этом.
Я молчал, потрясенный Серафиминым рассказом. Осознать и принять услышанное оказалось сложно. Почему-то зацепился за самую очевидную мысль.
— Так ты, и правда, моя бабушка?
Улыбнулась грустно.
— Гляди ж ты, не отказался от старухи.
— Бабушка! …Родная моя, — обнял, прижал к своей груди.
А потом спросил, не зная ещё отчего мне так важен её ответ.
— Ты так рано без мужа осталась. Если смогла жить дальше, за ним не ушла, почему в другом мужчине якорь для себя отыскать не попыталась?
— А не существует для веды другого якоря, Ян. Один он на всю её жизнь. Пока судьбу свою не встретит, живёт с кем пожелает. Как-то и не принято принцесс ограничивать, больно уж натура у вед страстная, а судьба не всегда спешит ту самую встречу ей подарить. А когда она с парой своей встретится, других мужчин к себе больше не допустит. Не сможет более ничьих прикосновений вынести.
— Совсем не сможет?
— Совсем, — рассмеялась отчего-то бабушка. — Вельдара твоя судьба, Ян, а не Льена. Чувствовала я, что не стоило мне то зелье для князя готовить. Пусть бы шло всё своим чередом. За время траура много чего случиться могло бы. А главное, Вельдара твоя была бы свободна. А что теперь делать, не знаю. Ты-то чего от неё нос воротишь? Ведь не безразлична она тебе? Или молчит сердце?
— Не молчит, — усмехнулся, давя подступившую горечь. — Клятву я Льену дал. Связал ею себя навсегда.
— И что ж это ты всем клятвы раздаешь? — сердито фыркнула Серафима. — Небось, и Рдын с тебя клятву стребовал? В чём хоть клялся-то?
— Льену- его интерес всегда впереди своего ставить. А князю Рдыну, что Радеж всегда будет для меня превыше всего.
— Ну, тут я и сама догадаться могла. До конца своих дней Рдын верен себе оставался. Радеж превыше всего. С тем и умер. Хороший у тебя, Ян, отец был. А брат подкачал. И главное, то, что для князя важным было, для наследника его — пыль.
— Мы с Вельдарой о Радеже, и вопреки Льену, позаботится способны.
— Может и так. Вот только как ты, внучек, намерен совместить несовместимое? Какую клятву из двух соблюсти намерен?
— Что ты мне пытаешься сейчас сказать? Поясни? Почему нужно между клятвами выбирать?
— Нет, милый, ты об том на досуге сам подумай. Я и так нынче много чего тебе сказала. И если хочешь до ночи во дворец вернуться, пора тебе, Янушка, в дорогу.
Всю дорогу до Райта я пытался осмыслить услышанное. Я не знал, что поразило меня больше, новость о том, что князь Рдын действительно мой отец, а Льен — брат, или весьма прозрачные намёки Серафимы на то, что я не отдаю себе отчёт во всей сложности, отвергаемых мною, отношений с Вельдарой.
Но одно я знал точно, любая клятва священна, и переступить через неё невозможно.
Глава 12.
Вельдара
Я так и не решилась подойти к Яну. Ждала его возвращения с хутора, спрятавшись на конюшне, понимая, что вернётся он от Серафимы с грузом узнанного о нашей с нею сущности. Что бы травница ни сочла нужным ему рассказать, но по-прежнему он ко мне относиться уже не сможет. Я и хотела и страшилась этого. Нет ничего хуже неопределённости, но так я думала, пока Дастарьян не ввёл Марта в конюшню.
Устроив коня в стойле, Ян снял с него сбрую и седло, влажной губкой протёр Марту спину, слегка помассировал её. Потом внимательно проверил копыта, очищая их от застрявших мелких камней и грязи. Всё, как обычно, но сосредоточенно занимаясь Мартом, Ян, против своей привычки, не разговаривал с ним. Что-то в лице Дастарьяна, упрямая складочка между бровей, а может тягостная обречённость в застывшем взгляде, пугало меня, не позволяя обнаружить своего присутствия.
Едва успела вернуться в свои покои, как заявился Льен. Вот, при моём дурном настроении, только его и не хватало.
Муж всем своим видом выражал неудовольствие. Как же, обманула надежды.
— Вы понимаете, княгиня, как всё усложнили? Занимались бы, чем женщине надлежит, не рыдали бы теперь над утраченным. В следующий раз с первых дней отправлю вас в монастырь, там сёстры за вами присмотрят, уберегут моего наследника, раз вы сами оказались на то неспособны.
Ого, как заговорил! А ведь может и отправить. Слишком многое он, к сожалению, может. Жизни моей, при любом раскладе, ничего не грозит. Льен ведь не дурак. Но, если он увидит в жене препятствие к собственному благополучию, а тем более учует исходящую от неё угрозу своей власти, то найдёт способ, без ущерба для себя, разделаться со мной. Попытается, так уж точно.
Радеж не Ассия, где король может передать власть не только наследнику, но и наследнице. Это в Ассии бытуют довольно вольные нравы, а к женщинам относятся ничуть не с меньшим уважением, чем к мужчинам, а женским капризам и желаниям потакают.
А в Радеже женщинам положено знать своё место. Их долг рожать детей, блюсти во всём интересы своего мужа, храня незапятнанными его честь и доброе имя.
Ничто не помешает князю Льену отправить жену в монастырь, замаливать грехи или искать у Богов умиротворения страждущей души. Первый повод я ему для этого уже дала. И как долго он меня там продержит, будет зависеть только от него. Король Ассии не сможет вмешаться при таких обстоятельствах.
Нужно быть осторожней. Но изобразить вину и покорность не получилось. Перехватив мой сердитый взгляд, Льен усмехнулся.
— Надеюсь, что я был вами услышан?
Опустила глаза, от греха подальше.
Да только мало ему этого. Стоит надо мной. Ждёт.
И что ему ответить? Заплакать что ли? Мужчины от женских слёз теряются.
Мужчины, но ней князь Льен.
— Ах, оставьте, княгиня, женские уловки. Мне они безразличны. Серафима велела полгода вас беречь, если хочу здорового наследника. А я — хочу. И потому, можете забыть обо мне на полгода. Это будет вам наказанием за легкомыслие и беспечность.
Вот теперь я всхлипнула без всякого притворства. Смех душил, норовя перерасти в откровенную истерику. Льен, как всегда, поняв всё по своему, удалился довольный произведённым на меня эффектом.
А я, отсмеявшись, вынуждена была хорошенько осмыслить сложившуюся ситуацию.
Мне нужна была моя сила. Без неё мне с князем Льеном не справиться. Но на пути к спасению стояло плохо мне понятное упрямство Дастарьяна. Я чувствовала, что всё ещё нужна ему. Откровения Серафимы не вызвали в Яне ни отвращения, ни страха. И всё же, единственный для меня мужчина от меня отказывался. Ян не позволял своим эмоциям выйти из под его жёсткого контроля. Он неизменно удерживал дистанцию между нами. И я не знала, что мне с этим делать?
Я не вылежала в постели положенные после мнимого выкидыша две недели. Три дня и те дались мне с трудом. Слава всем Радежским Богам, князь Льен со своей новой фавориткой, отправился на подаренном мною бриге в Соло. Перед отъездом он мне сообщил, что «Стремительный» должен выйти для испытаний в море. Да, кто бы спорил. Конечно, должен. Для того он тебе и подарен, чтобы держать твою светлость подальше от Райта.
С отбытием Льена жизнь вошла в привычную колею. Государственные дела отнимали, как всегда, много сил и внимания, но вдвоём с ненаследным князем мы со всем успешно справлялись. И то, что позволяли делам поглощать почти всё наше время, было скорее способом спрятаться от самих себя, чем насущной потребностью.
Время шло. Отпущенные мне полгода стремительно истекали. А Ян по-прежнему был для меня недосягаем. Тоска исподволь заползала мне в душу, отнимая силы, гася интерес к жизни. Я и сама не заметила, как постепенно отошла от дел, переложив их на плечи князя Дастарьяна.
Осень с её ненастьем и сыростью и вовсе уложила меня в постель. Уж и не помню, когда я в последний раз болела. Веды к разным хворям мало восприимчивы.
И снова во дворце появилась Серафима. Скользнула по мне всё понимающим взглядом. Тяжело вздохнула.
— Ой, дурак, — смутно послышалось мне.
Заварила своих травок, напоила и велела спать.
— Я день другой тут у вас погощу, — пообещала. — За тобой, красавица, пригляжу… Может мозги упрямые кое-кому вправлю.
Последнее она сказала совсем тихо, может и вовсе мне на грани сна то пригрезилось.
Дастарьян
Последнее время княгиня всё меньше интересовалась, чем я занят, какие проблемы и нужды имеются, чем живёт и как живёт Радеж. И мне бы встревожиться, понять, что неспроста всё это. Ведь когда-то сам себе говорил, что мы с ней из одного теста вылеплены. А у меня разве что вместе с жизнью иссякнет потребность заботиться о Радеже.
Но её самоустранение значительно облегчало моё собственное существование. Я устал, очень устал бороться с самим собой. А иначе не получалось, когда Вельда была рядом. И я, дурак, обрадовался передышке.
А потом во дворце появилась Серафима.
— Бабушка?
— Не рад мне, внучек?
— Что ты такое говоришь? Рад, конечно. Но ты же без причины во дворце не появляешься. Ты ко мне приехала? Случилось что-то? Или … должно случиться?
Серафима покачала головой. Взгляд полный укоризны, губы поджаты. Махнула рукой.
— Не до тебя мне сейчас. Девочке совсем плохо. Но потом поговорим.
И направилась к покоям княгини Вельдары.
Сердце у меня болезненно сжалось. Это что же я у себя под носом не увидел? Очевидное не пожелал замечать. А Серафима даже у себя на хуторе почуяла, что Вельдара в беде.
Я с трудом дождался бабушку, уже готов был идти её разыскивать, когда она, наконец-то, возникла у меня на пороге.