Князь Полоцкий слушал, затаив дыхание.
— Продолжайте, — попросил он.
Анна подошла к небольшой нише рядом с окном и отодвинула тёмно-синий бархатный занавес. За ним, отгороженные от остальной комнаты, находились несколько полотен, написанных ею в последнее время:
— Вот.
Глава 12
Во время утреннего визита к Нессельроде Владимир выяснил, что графиня похлопотала за него перед своим знаменитым супругом. Карл Васильевич Нессельроде обыкновенно доверял жене и прислушивался к её советам — словом, Владимир Левашёв был самолично рекомендован ему графиней. Нессельроде побеседовал с Владимиром наедине и остался доволен: таким образом, Левашёв получил возможность устроиться на службу в Министерство иностранных дел.
Это показалось Владимиру прекрасным предзнаменованием. Итак, у него снова получилось! Он смог вызвать сочувствие у графини Нессельроде и заручиться её поддержкой!
Что касалось его второго прожекта, то тут надобно было действовать ещё тоньше. Владимир только перед уходом отважился задать вопрос про Софью Дмитриевну Нарышкину — и то потому, что графиня сама о ней заговорила.
— А вы познакомились с молодой Нарышкиной, граф? Мы все увидели её в первый раз прошлым вечером. Это прелестное дитя, а уж какой красавицей была её матушка в молодые годы!
— Я имел честь познакомиться с ними, ваше сиятельство; увы, наш разговор продлился всего лишь несколько минут — по известной вам причине. Мне пришлось оставить их и отвести Анет домой, — смиренно ответил Левашёв.
— И только-то? — графиня Нессельроде проницательно всмотрелась в его лицо. — А мне показалось, Софи Нарышкина весьма заинтересовалась вами! Она, граф, о вас расспрашивала. Хотела знать, чем вы занимаетесь, как часто бываете в свете…
Владимир развёл руками, демонстрируя полнейшую неосведомлённость — но внутри у него всё трепетало в радостном возбуждении. Значит, Софью Нарышкину ему тоже удалось впечатлить! Итак, теперь нужно действовать, действовать — но только не торопиться.
— Уверен, моя супруга будет счастлива возобновить знакомство с Софьей Дмитриевной, — ответил он. — А часто ли мадемуазель Нарышкина намерена появляться в обществе?
— Вероятно, часто. Ну, тогда ваша Анна Алексеевна не откажется посетить нас на следующей неделе — я устраиваю небольшие журфиксы в малой гостиной. Для своих, — прибавила графиня Нессельроде, насмешливо щуря глаза. — Тешу себя надеждой, что и вы решитесь её сопровождать.
* * *
По дороге домой Владимир старался умерить возбуждение, боясь, что совершит какую-нибудь глупую ошибку и спугнёт столь благосклонную к нему удачу. Итак — Софья Нарышкина, которую не в коем случае нельзя упускать. И Анна… От Анны надо срочно избавляться, так, чтобы к моменту их предполагаемого сближения с Софьей он стал уже свободным. Иначе нет смысла всё это затевать.
Что касалось незнакомого ему жениха Софьи Нарышкиной, тут ещё тоже следовало поразмыслить. Если тот окажется настойчив, сложностей не избежать; как бы ему, Владимиру, не пришлось бы принимать вызов на дуэль. Софья говорила, что жених ни капельки ни влюблён в неё, но она могла и ошибаться. Владимир поморщился при этой мысли: он не был трусом и обладал достаточно азартным характером, чтобы рискнуть, если многое поставлено на карту — но тут пока что слишком всё неопределённо. А рисковать попусту ему очень не хотелось; значит, с женихом до некоторых пор лучше не связываться. Ещё он подспудно надеялся, что мать Нарышкиной не станет слишком неволить Софью — Владимир прекрасно видел, как та печётся за свою дочь и боится её расстроить. Авось, и без дуэли как-нибудь обойдётся.
Значит, главной преградой к будущим свершениям остаётся Анна. Вот было бы хорошо, если бы она просто исчезла, подобно своей маменьке! И не пришлось бы марать руки и подвергать себя страшной опасности…
Но как можно заставить её уйти добровольно? Анна не религиозна, не склонна к умопомешательству и внушению, а ещё она весьма дерзка и упряма. Смешно будет просить её удалиться в монастырь и дать ему свободу! Оскорблений с его стороны она не испугается, измены её не волнуют…
Левашёву расхотелось ехать домой: там придётся общаться с Еленой и делать вид, что его очень интересуют её пространные рассказы о малышах. Не то чтобы собственные дети были ему безразличны — но зачем же постоянно обсуждать каждую деталь их существования? Владимиру казалось вполне достаточным, если дети живы, здоровы и накормлены; больше тут и говорить не о чем.
И он решил завернуть в какую-нибудь приличную кондитерскую, выпить чаю или кофею, просмотреть свежие газеты и поразмыслить в тишине. Владимира томила жажда действия, он понимал, что медлительность нынче не сыграет ему на руку, но в то же время это самое «действие» было настолько ужасным, что даже про себя он не отваживался облекать мысли в слова.
Он должен придумать, как избавиться от Анны. Придумать не когда-нибудь, а как можно скорее — сегодня. Сейчас.
Дождь всё лил, не переставая, барабанил по крыше кареты; на Невском было много экипажей, ехать приходилось медленно, чтобы лошадь не оступилась на скользкой мостовой — озябшие, вымокшие извозчики и кучера беспрестанно перекрикивались и бранились между собой. Вскоре карета и совсем застряла. Левашёв кивнул сидевшему рядом с ним Денису — тот давно уже сделался ему скорее наперсником, чем лакеем — и велел кучеру остановиться рядом с кондитерской Вольфа и Беранже, что находилась на углу Невского и Мойки, в доме купца Котомина.
Очень приятно было после проливного дождя очутиться в красивом, чисто выметенном и тёплом зале, но сегодня Владимир вошёл скорым шагом, озабоченно поглядывая по сторонам: ему не хотелось встретить знакомых. Он присел за отполированный до блеска столик в углу, спросил горячего шоколада и миндального печенья — а затем велел принести бумагу, перо и быстро начал писать.
— Отвезёшь это моей супруге — да смотри, чтобы прямо в руки отдал! Затем возвращайся.
— Прикажете подождать ответа? — почтительно спросил Денис, принимая письмо.
Владимир подумал.
— Ответа может и не быть. Возможно… Возможно, Анна Алексеевна захочет поговорить лично — тогда доставишь её сюда.
Слуга поклонился и вышел.
* * *
"Уважаемая Анна Алексеевна! Я отлично понимаю, какую проявляю самонадеянность, обращаясь к Вам после того, что произошло вчера. С моей стороны будет теперь глупо просить прощения: я вёл себя не как подобает мужчине и дворянину — я не снимаю с себя вины, только лишь хочу молить Вас не отвергать мои попытки хоть немного наладить нашу жизнь и искупить своё недостойное поведение. Я же, в свою очередь, клянусь Вам, что больше подобного не повторится. Пусть между нами нет любви и дружбы, пусть наш брак был ошибкой, совершённой по неведению и спешке — однако я всё же глубоко уважаю Вас и надеюсь, что когда-нибудь Вы всё-таки смилуетесь и сможете если не принять меня, как супруга, то хотя бы простить, как несчастного, потерянного человека.
Взываю к Вашему милосердию, Анна Алексеевна! Ради вашей сестрицы, ради ваших крошечных племянников давайте попытаемся вернуть хотя бы видимость мира в семье. Я готов ради этого на всё, но и Вы протяните мне руку помощи — и, возможно, Вам так же станет спокойнее и легче переносить всё, что происходит.
Молю Бога, чтобы он вразумил нас и смягчил наши сердца.
Ваш глубоко несчастный супруг Владимир Левашёв
P.S. Возможно, Вам будет угодно побеседовать лично, но не захочется делать это дома — тогда прикажите Денису отвезти Вас ко мне. Готов ждать Вас, сколько потребуется".
Анна дочитала письмо и, как ей ни хотелось тотчас бросить его в камин, она положила сложенную бумагу на бюро и повернулась к слуге.
— Спасибо, Денис. Ты можешь возвращаться, если так было велено.
— Барыня прикажет доставить ответ?
— Нет, ответа не будет. Просто передай, что я благодарю графа за его добрые чувства и… — она замолчала. — Ступай.
Денис бесшумно удалился. Анна же хотела убрать письмо графа подальше, с глаз долой — но даже прикасаться к нему было неприятно. Уж не надеется ли Левашёв со своими слащавыми извинениями, что она в один миг забудет всё, что он натворил?! А с другой стороны, как же она устала ненавидеть и постоянно защищаться! Может быть, Владимир и вправду искренне хочет хоть как-то наладить их отношения? И тогда — пусть у неё не будет любви и настоящей семьи, так хотя бы ненависть и вражда утихнет…
* * *
Левашёв напомнил о себе весьма некстати: всего четверть часа назад от неё ушёл князь Полоцкий. Ушёл после того, как долго, пристально всматривался в её картины, изображавшие чернокудрую девушку-поселянку, лица которой Анна так и не увидела и не смогла изобразить. А вот другие люди были выписаны весьма точно и тщательно: молодая пара, что подобрала девочку в лесу, женщина, которая расчёсывала ей волосы, паренёк, влюблённый в подросшую красавицу, её подруга-соперница…
Князь ничего не сказал, лишь смотрел, стиснув зубы: она заметила, как на лбу его выступили капли пота, и снова испугалась, не болен ли её гость. Но Полоцкий ничего не ответил на её расспросы, сказал только, что эти полотна — именно то, что он надеялся увидеть.
— Но что это значит, князь? — не утерпела она. — Вы всё время говорите загадками! Я ничего не понимаю…
— Я обязательно всё объясню, Анна Алексеевна, однако, боюсь, если я так долго буду оставаться в ваших покоях, это будет выглядеть по меньшей мере странно.
— Но где же и когда мы сможем увидеться и поговорить? — с дрожью в голосе спросила она. — Мой супруг часто уезжает из дома по делам, возвращается поздно — я располагаю временем…
В волнении она забыла, как ещё недавно в разговоре с доктором утверждала, что дом и заботы о детях отнимают все её силы.
— Я подумаю, — тихо ответил Полоцкий. — Я не имею права бросать тень на вашу репутацию.
Анне хотелось воскликнуть: «Да мне нет дела до репутации!», но она сдержалась, понимая, что князь, пожалуй, будет этим весьма фраппирован.
— Вы правы. Но я наверняка не усну ещё много ночей, пока не пойму, что же вы хотели увидеть в моих картинах… И отчего портрет моей матушки так поразил вас.
При этих словах Вацлав Брониславович снова поднял глаза на портрет Алтын; взор его слегка затуманился.
— Дело в том, что я знал её, Анна Алексеевна. Ещё до того, как она познакомилась с вашим батюшкой.
Анна на миг отвернулась и прижала ладони к полыхающим щекам.
— Значит… — прошептала она. — Значит, вы могли бы рассказать…
— Постойте! Это займёт не одну минуту! Да, я расскажу вам о ней, и, предупреждаю, поверить в это будет довольно сложно, — Вацлав улыбнулся, с беспокойством вглядываясь ей в глаза. — Поэтому я и пытался познакомиться с вами: ваша матушка просила меня об этом.
— Так вы… Вы были её возлюбленным? И вас не убили тогда, в лесу? Отец рассказывал, что когда нашёл её, то у неё на рубахе была кровь; он ничего не знал, но я решила, что на вас напали… Её спутника убили, а она сумела убежать — тогда папаша спас её, в той чаще. Это было майской ночью, он возвращался с мельницы. Но, значит, вы выжили?
Полоцкий покачал головой, в его взгляде мелькнуло удивление.
— Я ничего не знаю о той ночи. Если с вашей маменькой кто и был, то это не я.
— И вы не были её женихом? — прямо спросила Анна.
— Не был, — он слегка улыбнулся. — Но, смею надеяться, я всё же неплохо знал её.
Сердце у неё упало. Значит, князь Полоцкий, как и её отец, до безумия влюблён в Алтын Азаматовну! Анна не думала сейчас, как дурно с её стороны ревновать к пропавшей матери, которой, возможно, и в живых нет — она лишь чувствовала, что отчаянно несчастна. И когда Полоцкий удалился, пообещав сделать всё, чтобы они вскоре увиделись, настоящей радости она не испытала.
Она проводила Вацлава Брониславовича и доктора до передней; уже когда Полоцкому подавали плащ и князь протянул за ним руку, стоя к ней в профиль — какое-то неясное воспоминание мелькнуло в её мозгу… В передней было достаточно темно, свет исходил только от шандала с пятью свечами. Этот решительный профиль, длинные тёмные волосы, тени на бледной коже, вскинутая рука…
Анна бросилась наверх, к своим картинам — тем, что были спрятаны в нише и не показывались никому. Это должно быть где-то здесь… Она не вспоминала про тот случай уже давно, ведь с тех пор произошло столько событий: смерть отца, свадьба, рождение близнецов… И когда увидела впервые князя Полоцкого и услышала его голос, ей, разумеется и в голову не пришло…
Вот! Вот оно! Ну, господин Полоцкий, что вы на это скажете?
Перед ней была её старая картина, написанная сразу после помолвки с Владимиром. Теперь ей было непросто восстановить в памяти те события, но Анна припомнила, что, кажется, к ней прилетал ворон, а потом — потом была та странная болезнь, галлюцинации, борьба с кошмарными видениями, и наконец — картина, где поселяне гнали чернокудрую девушку и собирались побить её камнями. Только лишь один человек вступился за неё…
Анна отступила на шаг назад, придирчиво вглядываясь в фигуру князя на картине. Разумеется, это он — только одет в простую крестьянскую рубаху, телогрейку, на ногах — онучи и лапти. За все сокровища мира она не смогла бы ответить, почему изобразила Вацлава Брониславовича в таком облачении — и как у неё вообще получилось написать именно его.
Она перевела взгляд на портрет матери. Казалось, Алтын неотступно следила за ней и ласково улыбалась при этом. Анна смотрела на неё долго-долго, так, что ей почти начала слышать голос Алтын; к ней даже пришла уверенность, что, если бы она где-то наяву услышала этот голос, то непременно бы его узнала.
И мало-помалу перед её внутренним взором вспыхнули новые образы; Анна прикрыла глаза, чтобы лучше запомнить то, что запечатлело воображение — это было так ярко; её рука только успевала воплощать увиденное на холсте.
Крестьянская изба, просторная, чисто выметенная, с дубовыми лавками, добротным и крепким столом… В окно льётся свет луны, на полатях спят дети, за занавеской, вероятно — родители. Одна из дочерей — высокая тоненькая девушка-подросток с пышными чёрными кудрями только что встала с постели: ей не спится. Она стоит перед зеркалом, разглядывая себя; лица её не видно, но по напряжённой позе, по тому, как она всматривается в своё отражение ясно, что она чего-то боится. Льняная рубашка почти соскользнула с её плеча; девушка протянула руку, чтобы поскорей поправить лёгкое одеяние. Девушка с чёрными кудрями не видит, что одна из её сестёр не спит, а прищурившись, украдкой наблюдает. Она тоже юная, зеленоглазая, с ярко-рыжими волосами. Анна уже знает её, знает, что она — соперница той, что у зеркала. Она ненавидит её и следит за каждым её шагом… И если ей представится возможность отомстить, убрать ту с дороги — ради этого она пойдёт на всё.
* * *
Стоял один из тех прозрачных до хрустальности ясных осенних дней, когда после предутренних морозов на пожухлой траве выступала пушистая изморозь, а лошадиные копыта цокали по мёрзлой земле звонко и радостно. Солнце всё ещё светило ярко, но уже не грело, листья облетели, а убранные поля будто источали осязаемый, тяжеловесный покой. В такие дни казалось, что и будущая зима будет ясной, морозной и солнечной, весна — весёлой, а лето роскошным и щедрым на всевозможные дары.
Усадьба господ Завадских, куда чету Левашёвых пригласили на псовую охоту, оказалась большой: с господским домом, многочисленными сараями и службами, ухоженным садом. За оградой сада находились луга, лес, принадлежащий хозяевам поместья, отъезжие поля и речка. Эти места славились своей охотой, и Завадский-старший весьма гордился такими роскошными угодьями.
Анна, одетая в нарядную светло-синюю амазонку, впервые воочию наблюдала такую забаву, и вначале всё это было ей в новинку и развлекало. Она дивилась на своры изящных высокомерных борзых — такие красивые и сдержанные, они оказывались страшны, когда надо было брать добычу. А гончие, нетерпеливые и громкие! Вся свора непрестанно лаяла на разные голоса; Завадский объяснил, что его доезжачие умеют по голосу отличить любую собаку в своре.