— У нас мало времени, — тихо напомнил Иттрик, тронув Йалу за рукав, но тот нетерпеливо отмахнулся.
— Врата в Навь открыты, — промолвил он. — Это означает, что ежели до Ночи Серебра не закрыть их, то все твари преисподней вырвутся наружу. В ваш мир. Нам неведомо, кто это сделал, но у меня есть подозрение. Рыжая ведьма, более некому…
— Быть может, Ольгерд? — робко предположил Ярико. Йала покачал головой.
— Ольгерд мёртв уже четвёртый день как. Да и не таков он, ему это без надобности. Он об одном жалеет: что дочь свою не уберёг и с супругою не свиделся. Я видел его, он пришёл в Кейне так, будто всю жизнь к этому готовился.
Славка побледнела. Уж больно много вопросов появилось. И ведь они ясно видели Ольгерда перед казнью… Да, он заметно изменился, и странно, что после того, как просил у дочери прощения, обошёлся с нею так, словно позабыл обо всех словах своих.
— Как мёртв? А кто же тогда…
— Не знаю, — отчеканил Йала, перебив её. — Кто-то выпустил Свартрейна сюда, в Явь. Свартрейн — дух преисподней, — пояснил он, видя искреннее непонимание в глазах ребят. — Ольгерда убила Астра, она же, верно, и заставила Свартрейна войти в его тело. В Кейне боятся, что ежели она соберёт руны, то всей Яви и Прави конец. Она давно хочет завладеть Короной Смерти, но Отцы Совета, Кит и остальные трое, её сдерживают…
Славка открыла было рот, чтобы задать вопрос о том, что такое Кейне и Совет, но Йала, заметив это, тут же махнул рукою и сел прямо на мокрое бревно.
— Мир Прави поделён на два… по-вашему, значит, княжества. Кейне и Халла. Мы пришли из Кейне ненадолго, только чтобы отыскать вас. В обоих княжествах есть Совет, которым руководят четверо — главного зовут Отцом Совета. В Кейне это Кит, Хольд, Сверре и Лодин… впрочем, всех не упомнить, не старайтесь. Райда, о которой я тебе сказывал, — Йала выразительно посмотрел на Славку, — жена Кита и моя меньшая сестра. Сильнее их в Кейне нет никого, разве что Дана — правительница наша, сама Смерть, ежели можно так-то выразиться. Они с Астрой давние соперницы…
— А мы-то тут при чём?
— Согласно пророчеству, которое твой дед оставил, в Ночь Серебра руны будут подвластны именно вам, но цена за это будет слишком высока. Правда, о цене я сказать ничего не могу, — продолжал Йала. — Но Совет Кейне надеется на вас. Тебе учиться надобно, — он снова взглянул на Славку, и та пристыженно опустила глаза. — В сердце твоём сильны и Тьма, и Свет, да жаль, что ты не знаешь, как управлять ими. Ежели Дана меня отпустит, я вернусь и стану учить тебя Тьме. Но, впрочем, маловероятно…
— Нам пора, — вдруг подал голос Иттрик.
— Погодите! — воскликнула Славка. — Последний вопрос! Как вы пришли сюда? Вы оба мертвы? Что с моим отцом? Ты сказывал, что он пришёл в Кейне…
Йала прижал палец к губам, и девушка осеклась, выдохнула. Вопрос получился не один.
— Мы мертвы, — промолвил Йала, обернувшись и взглянув мельком на Иттрика. — Так это ты… Ты — дочь Ольгерда?
Славка кивнула. Йала присвистнул, опустил тяжёлую руку на её узенькое плечо, слегка сжал.
— Сожалею, — сказал он, не глядя на неё. — Надеюсь, мы ещё воротимся к вам. А пока что — вот, — он протянул Славке что-то маленькое и тёплое. — Пойдём, Иттрик.
С этими словами он вытащил меч из ножен, висевших у него на бедре, провёл лезвием прямо перед собою. В воздухе сверкнула золотистая черта, затем вторая. Через несколько мгновений они приняли очертания ворот. Йала потянул одну створку на себя, пропустил вперёд Иттрика и, кивнув ребятам на прощание, исчез. Золотистое свечение потухло, едва ворота закрылись.
— Ну и дела, — пробормотал Ярико. — Что это?
Славка раскрыла ладонь. Маленький деревянный кружок, который отдал ей Йала, сверкнул голубоватым и погас.
22. Знак
Свартрейн тяжело и часто дышал. Боли почти не было, просто не хватало воздуха, и от этого все лёгкие будто сжимались изнутри. Да, он отвык от человеческих чувств, поэтому не знал, что делать. Тело Ольгерда оказалось сильным, гораздо сильнее, нежели он предполагал: стрела, пущенная из толпы, разорвала одёжу и вошла в мягкую ткань между рёбер, но он остался в сознании. Всё произошло столь быстро, что он не успел даже выругаться; просто ощутил короткий удар, а после ноги вдруг подкосились, и ежели бы ратники не поддержали его, он упал бы.
Сейчас же неприятная, раздражающая шумиха вокруг него малость поутихла, и с ним остались только двое: молодой стражник в чёрных одеждах и высокий, крепкий темноволосый ратник с волнистой шевелюрой, собранной в небрежный хвост. Свартрейн сразу понял, что этот был близок к князю: далёко не отходил, всё стоял подле, по правую руку, и угрюмо молчал. А теперь же именно он остался с ним наедине, едва дверь в горницу с противным скрипом захлопнулась.
Спутники уложили Свартрейна на широкую нерасправленную постель, покрытую несколькими пушистыми шкурами диких зверей. В горнице было темно, под потолком, в деревянном канделябре, слегка коптила изогнутая свеча. Боль от стрелы пришла позже, только сейчас: крови вышло достаточно, и от её потери князь весьма заметно побледнел, почувствовал сильную слабость. Пальцы на руках одеревенели и плохо слушались: когда он приподнял руку, чтобы зажать рану ладонью, та показалась чужой, будто не своею.
— Позволь, княже, вытащу, — темноволосый ратник склонился к нему. Свартрейн стиснул зубы: боль всё усиливалась, постепенно поднимаясь от самой раны выше и выше.
— Давай быстрее, — выдохнул он, закрыв глаза. На лбу и висках выступили капельки пота, дыхание сильно сбилось. — Давай же!..
Айдар наклонился к нему ещё ниже, крепко схватил стрелу за тонкое древко и, слегка раскачав её, с силой дёрнул. Всё-таки сказалось то, что в теле князя была не человеческая вовсе душа: из открывшейся раны выпорхнул сполох чёрного дыма и тут же рассеялся. Свартрейн зарычал от резкой, нежданной боли, но тут же отдышался, отёр лицо и шею рукавом. Айдар отшвырнул стрелу в сторону и протёр глаза: почудилось, верно…
— Что с теми? — спросил он, немного передохнув, пока Айдар затягивал повязку из льняной ткани. — Кончено дело?
— Да нет, княже, кажись, не кончено, — Айдар закрепил узел и распрямился, с облегчением потянулся. — Кто-то, кто в тебя стрелял, освободил их. А люди скрыться помогли.
Свартрейн только зубами скрипнул с досады. Ушли-таки… Слабый ореол Тьмы показался вокруг его ладоней: так бывало, ежели он злился. Айдар заметил это, нахмурился.
— Отдохнул бы ты пока, княже, — тихо промолвил он, понимая, что ещё немного, и голос предательски дрогнет. — А я пойду, сей день мой черёд в дозоре стоять…
Свартрейн ничего не ответил, только глаза прикрыл, и Айдар направился к дверям. У самого порога вдруг замер, оборотился.
— Я возьму клинок?
— Бери, — равнодушным тоном отозвался князь, даже не удосужившись поинтересоваться, какой именно клинок нужен ратнику. Айдар же, воспользовавшись столь удачным случаем, схватил со стола кинжал, который накануне отыскали у пленной девчонки, и бесшумно выскользнул за дверь. То, что клинок оказался руной, стало известно уже достаточно давно. Вот и сейчас он едва заметно сверкнул в рукаху Айдара голубоватым светом и тут же погас. Ратник сунул его в рукав: мало ли, как и когда понадобится, а там-то выхватить легко.
Айдар всё никак не мог выбросить из головы мысли о том, что случилось с раной князя, едва он вытащил стрелу. Повеяло холодом, к тому же чёрный дым, появившийся вокруг простреленного места, — это ему точно не показалось. Что-то в этом было неприятное, не человеческое вовсе… Айдар вышел на улицу, и тут же струи дождя охладили разгорячённую голову, успокоили мысли, бешено метавшиеся загнанными собаками. Айдар любил думать трезво, да, к сожалению, не всегда получалось. Что же выходило на сей раз? С Ольгердом что-то случилось, сомнений в этом никаких не было. Прошла всего одна ночь, а его подменили будто. Айдар не помнил его таким угрюмым, резким, немногословным. Князь за минувший день никого не назвал по имени, только "ты" раздавалось в его приказаниях. К тому же попытка казнить юношу и девушку была явно из ряда вон выходящей — об этом говорить с ним Айдар не посмел, хотя и понимал, что этот поступок совершенно неправильный, бесчеловечный, что бы там ни произошло, вина пленников не была столь тяжкой, что они заслуживали бы смерти.
Он помнил всё: от начала и до конца. Как и где схватили ребят, ему не было ведомо, но обыскивать их, а позже и сторожить пришлось именно ему. Девушка не сопротивлялась, ничего не говорила, плакала молча, без всхлипов — только слёзы катились по лицу её, а юноша поначалу пытался её успокоить, но потом махнул на это рукой: и сам был не в лучшем положении. Сквозь небольшое зарешеченное окошко Айдар видел, как они сидели, прислонившись к стене и прижавшись друг к другу, и молчали или о чём-то шептались так тихо, что слов нельзя было разобрать. Они явно были не из простых людей: как-то Айдар увидал, что юноша разжёг огонь и держал его на ладони. Пленники грелись подле этого небольшого пламени и разговаривали. Айдар разобрал только несколько слов, в отчаянии брошенных девушкой: "И будто бы не он намедни прощения просил". Но отчего-то задумываться о том, кто же просил прощения и отрёкся от своих слов, Айдар не стал…
Нужно ли говорить, что за минувшие три ночи Славка едва не сошла с ума после пережитого… Когда она увидела Ольгерда, сидящего на алтаре с её клинком в руках, услышала его искреннее, горячее раскаяние, что-то болезненно натянулось и надорвалось в ней, какая-то струна, и боль от этой разорвавшейся струны была совсем незнакомой: такой тоскливой и безнадёжной, какой Славка никогда не чувствовала ранее. Она поняла, что готова простить ему всё: и пытки, и жертву, и то, что он бросил их с матерью, — только чтобы он остался с нею, воротился в семью, постарался всё поставить на свои места, как и обещал. И что же теперь? Славка надеялась до последнего, что вот сейчас он войдёт, молвит, что неправ был, велит отпустить их. Даже когда грубая, жёсткая верёвка стянула запястья сзади, когда деревянный помост пошатнулся под ногами, Славка верила, что отец не оставит её и Ярико, переменит своё решение. Больно было ещё и оттого, что в колдовстве их обвинили и вовсе понапрасну… Но Ольгерд ничего не сказал, не отказался от своих слов. В тот день Айдар стоял достаточно далеко от помоста, чтобы видеть лица осуждённых пленников, но он точно знал, что оба уже ни на что не надеются. Когда Ольгерд отдал приказ стражникам, Айдар невольно отворотился и прикрыл глаза, и очнулся только тогда, когда в наступившей тишине что-то коротко свистнуло, и князь, стоявший подле него, начал медленно оседать наземь.
Айдар мерил шагами узкую мокрую дорожку перед воротами и думал о том, что Ольгерд и впрямь за одну ночь изменился так, будто прошло десять солнцеворотов. Ему даже как-то показалось, что князь запамятовал его имя, потому что тот ни разу не обратился к нему так, как обращался ранее. И сейчас, когда Тьма окутала его рану, его напряжённые руки, Айдар понял, что здесь нечисто. Рыжая ведьма во всём виною: даром, что ли, она последнее время не появлялась в деревеньке, словно сквозь землю провалилась… Она что-то сотворила с самой душой князя, сумела изменить его. Это был не тот Ольгерд, которого знал Айдар. Вправду не тот. И вдруг у него мелькнула мысль: догадываются ли об этом остальные ратники и слуги? Ежели да, то отчего никто не желает об том говорить?
Ему очень хотелось поговорить с той девчонкой, хозяйкой клинка, того самого, что слегка светился у него в руке. Накануне, в порыве откровения, Ольгерд поведал ему о том, что Славка — его дочь, а потом, практически тут же, будучи в здравом уме и светлой памяти, отдал приказ казнить её и её друга из-за какого-то глупого обвинения. Интересно, знает ли Славка об отце? Айдару нестерпимо хотелось расспросить её обо всём и поделиться догадкой насчёт того, что с князем что-то произошло неладное: в глубине души была твёрдая уверенность в том, что Славка поймёт его.
* * *
Райда толкнула дверь, ведущую в главную залу Совета. Скрип в звенящей тишине показался неестественно громким. В зале было пусто, и только один человек сидел во главе длинного деревянного стола, сцепив руки замком перед собою и опустив взор. Райда окликнула его по имени. Вздрогнув, Кит поднял голову.
— Я не ждал тебя сейчас.
— Я не хочу, чтобы меня ждали, — мягко отозвалась женщина, подошла к Отцу Совета сзади и, положив прохладные ладони ему на плечи, приникла к нему. Затылком Кит почувствовал её тёплое, пахнущее свежим хлебом дыхание. Отодвинув деревянное кресло с высокой, резной спинкой, Кит поднялся, в свою очередь, обнял Райду. Некоторое время они стояли молча, прислушиваясь к тишине и едва уловимому сердцебиению друг друга.
— Хольд сказал, что Дана отпустила Йалу в Явь, — наконец промолвил Кит, не глядя на жену. — Ежели так каждого отпускать, что же это такое получается?
— Йала нужен там, да и это ненадолго, он ведь всегда возвращается, — спокойно ответила Райда. — Безопасность ребят куда важнее, чем какой-нибудь день охраны границ. К тому же… девочка ничему не обучена. Ни силам Света, ни силам Тьмы. Йала научит её хотя бы чему-то.
Кит мягко отстранил её от себя, неторопливо подошёл к окну, облокотился обеими руками на узкий деревянный подоконник. Райда подойти не посмела: супруг казался угрюмым и чем-то опечаленным, и она знала, что в таком состоянии лучше его не тревожить понапрасну.
— Ежели бы вы с Даной отпустили меня, я бы взялась обучать её, — продолжала женщина, задумчиво вертя в пальцах светлую волнистую прядь и глядя куда-то в сторону. — Как её звать? Славка, кажется?
— Точно, — буркнул Кит и тут же резко развернулся, сделал шаг от стены, взяв Райду за плечи, притянул её к себе. Она слегка запрокинула голову: супруг был выше на полтора вершка точно. Кит коснулся ладонью её щеки, провёл по загорелой, почти смуглой коже, по мягкой линии подбородка. Райда поймала его руку и прижалась губами к тыльной стороне запястья.
— Я ценю всё, что ты делаешь для Совета, — тихо, но твёрдо промолвил Кит, — но пойми, я не могу тебя отпустить в Явь. Ты нужна здесь. И… я хочу, чтобы ты была в безопасности.
Райда вспыхнула.
— Я не прощу себе, ежели с девочкой что-то случится, — её светлые брови слетелись к переносице, на лбу, аккурат меж ними, чётко обозначились две тонкие складки. — Я должна быть с нею. Там.
— Ты должна быть здесь, — прошептал Кит. Райда обессиленно вздохнула и прикрыла глаза. Каждый разговор с ним, каждая просьба отпустить в Явь хотя бы ненадолго, оканчивались ничем.
Они с Китом были вместе уже очень давно, и здесь, в Кейне, потеряли счёт времени. Оба родом из Полесья, они повстречались там, в доме гончара Пересвета, какого-то дальнего родственника Райды, она уж и сама не помнила, кем они друг другу приходились. Судьба сводила её с Китом всюду, куда она только не приходила: и в лесу, и у кого бы то ни было в гостях, и наконец, через пару зим Кит, тогда ещё молодой княжич, к ней посватался. Райда была сиротой, ничьего позволения спросить не могла и поэтому просто согласилась. Но их тихое, уютное счастье продлилось недолго: шёлковая нить жизни была перерезана — верней говоря, перерублена мечом загорского князя Ольгерда. Набег на Полесье в Ночь Серебра разрушил очень много семей, не один ребёнок погиб или даже остался сиротою, и в ту ночь Кит и Райда, тогда уже молодые родители прекрасного мальчишки, которому не минул даже первый солнцеворот, были убиты. Не раз Райда благодарила судьбу за то, что их успели предупредить, за то, что они успели спрятать сынишку: ведь ежели бы он остался с ними, он бы тоже был убит по приказу Ольгерда. Взбрело ведь князю в голову какое-то пророчество…
Райда не любила воскрешать в памяти былое, однако напоминание об этом у неё осталось навсегда: её голос. Некрасивый, обрывистый, не по-женски хриплый. К тому же говорить она много не могла: начинало сильно саднить горло. Лезвие клинка Ольгерда перебило связки, и на шее до сих пор виднелся небольшой прямой шрам, а голос так и не восстановился.
Райда привычно откашлялась и сняла с плечей руки мужа. Тот снова направился к столу и сел, переплетя пальцы перед собою. Мыслями он был не здесь, не в Совете, а где-то далеко, в Яви, куда ушёл Йала и где оставалась маленькая девчонка, против воли втянутая в эту опасную и жестокую игру.