— Что же ты делаешь? — пробормотал Фрэнк, снова схватившись за поручни.
— Хочу проверить, на что эта рухлядь способна. На удивление реагирует вполне адекватно. — Надир повернулся к нему и удивленно спросил, — Ты что испугался?
— Немного… Где ты научился так летать?
— Ну, я ведь пилот, это моя работа, — и тихо добавил, — Его работа.
Они поднялись довольно высоко, трясти стало меньше. Надир выровнял машину, перейдя на плавный полет. Фрэнк успокоился.
— Научишь меня? — попросил он.
— Конечно. Это не так и сложно. Я бы хотел посмотреть на побережье. Можно?
Фрэнк утвердительно кивнул. Надир резко повернул машину, направив ее в сторону океана. Фрэнк удержался от желания вновь схватиться за поручни и вместо этого посмотрел в окно. Земля под ними выглядела практически безжизненной. Никаких поселений, очень мало растительности. Все казалось голым и каким-то выжженным. Они пересекли небольшое скопище песчаных дюн и впереди показалось море. Надир пошел на снижение и вскоре флаер приземлился на песке прямо у самой воды. Море — спокойное и серое, практически без волн. В нем отражается такое же серое небо. Унылая картина.
Выбравшись из кабины, Надир подошел к самой кромке, присел на корточки, опустил руки в воду. Долго держал, обдумывая свою реакцию. Ощущения не сильные, но более или менее определять температуру он научился.
— Довольно холодная, — заключил Надир. — Знаешь, он много путешествовал. А жил в горах на побережье. И море там есть, но другое — теплое… Почему у вас нет поселений возле воды?
— Шторма. Временами свирепые, — ответил Фрэнк. — Это сейчас океан спокойный, даже удивительно. Обычно штормит. Во время шторма тут все сносит. Вода заливает часть берега, и ветер очень сильный. Но с другой стороны в бухтах, есть несколько независимых рыбачьих поселков.
— Независимых? — удивился Надир, — они не подчиняются генералу?
— Почти нет. Но, я думаю, скоро будут. Как это у нас делается, добровольно войдут в состав с песнями, плясками и лозунгами в руках.
12. Хлоя. (Маллия).
Хлоя поправила косынку, запихнув подальше упавшую на лоб прядь. Платки носят все, ну или, почти все. Неприлично женщине с непокрытой головой ходить. Утро выдалось тяжелым, она совсем не выспалась. Фрэнки приходил вчера, а потом они долго разговаривали. Фрэнки уехал на несколько дней, и перед самым отъездом, подарил ей часики. Обычные женские часики, но, как Фрэнки объяснил, в них встроен передатчик, и они могут связываться другу с другом. Передатчик настроен так, что никто кроме Хлои его не активирует. Они попробовали дома, говорили друг с другом, баловались, шутили. Фрэнки предупредил, чтобы она не использовала передатчик без надобности. Зачем это нужно, Хлоя не знала, но особо и не задумывалась. Все, что Фрэнки говорит, выглядело правильным, и не подлежало сомнению. Часики пришлись по душе, девушка то и дело отворачивала рукав, любуясь подарком.
Хлоя с трудом подавила рвавшийся наружу зевок, спать нельзя. Кто же на работе спит. Хлоя работает швеей на фабрике. Огромный холодный цех, бесконечные ряды со швейными машинками. Все работницы — женщины. Работать нужно стоя, и к вечеру ноги совсем болят. Сегодня они сшивают тяжелые прорезиненные полотнища. Хлоя понятие не имеет на что идут такие полотнища, но работать с материалом очень трудно. Ткань тяжелая, не гнется, пальцы болят. Работать приходится в перчатках, они специальные, с обрезанными кончиками, а то нитку в иголку не вденешь, но без перчаток не обойтись. Зимой в помещении очень холодно, руки мерзнут. Еще им выдают жилетки — телогрейки для работы, иначе она бы совсем околела. По рядам ходит надсмотрщица, следит, и если медлишь, со всего размаха хлопает по столу широкой металлической линейкой.
Хлоя снова глянула на часики, мечтательно вспомнила о Фрэнки и подпрыгнула от резкого оглушительного удара рядом. Девушка со всей силы надавила на педаль швейной машинки. Сразу вспомнилось детство, не совсем раннее, позже. Странно, что Хлоя совсем не помнит родителей. Детей переводят в интернат с пяти — шести лет, хотя это сейчас, раньше до восьми оставляли в семье. Должна бы помнить. Или от нее отказались, отдали сразу? Такое часто случается, если не первый ребенок. Сколько она себя помнит — всегда в интернате. Девочки, одетые в серые платья с передниками, воспитательница с некрасивым, изрытым оспой лицом, в таком же сером платье и платке, она постоянно била указкой по рукам. Чуть кто не слушается, так сразу указкой. Хлоя боялась ее до жути. Если воспитательница попадала по кончикам пальцев, было ужасно больно. А плакать нельзя. Расплачешься, так могут наказать всю группу, дети потом на ней отыграются. Хлоя вздохнула. В детдоме постоянно дрались. Сильные били слабых, слабые — совсем маленьких, старшие забирали еду у младших и так без конца, по кругу. А она, Хлоя, совсем ростом не вышла, ниже всех в группе. Ее особо доставали. Загоняли в угол и били. Он помнит, сидит на полу, холодном и каменном, с носа кровь течет. Передник уже весь заляпало. Это еще отстирывать придется, а то снова влетит за порчу одежды. Она плачет от обиды и бессильной злости, рядом кто-то стоит и утешает ее. Кто же это был? Мальчик, да точно мальчик. Худющий такой, черненький, выше ее, но лица Хлоя не помнит, черты смазаны, как в тумане. А ведь он ее защищал, тот мальчишка, от детей и старших тоже, дрался за нее, а вот лица никак не вспомнить, белое пятно, обрамленное темными волосами.
Хлоя вздрогнула, снова услышав удар линейки. Это не ей, это соседка замешкалась. Взвыла сирена — перерыв. Полчаса, чтобы поесть и послушать новости. Хлоя поднялась, сняла перчатки, поправила платок и отправилась в столовую вместе с остальными работницами.
В полуподвальном помещении было шумно и многолюдно. Работницы толпились в очереди, все с подносами. Они подходили к раздаче, получили тарелки с едой и продвигались в основной зал со столиками. Хлоя взяла поднос и встала в конец очереди. Поднос не отличался чистотой, белесые мутные разводья по всей поверхности. Хлоя поморщилась. В столовой пахло кашей и мясной похлебкой. К ней подошла соседка с таким же подносом в руках. Девушка совсем молоденькая, недавно на фабрике. Это на нее так вызверилась сегодня надсмотрщица. Хлоя оглядела соседку — рыженькая, волосы убраны под платок, не видно, но веснушки по всему лицу, ресницы и брови совсем светлые с рыжеватым отливом, а глаза серые.
— Что, не получается у тебя? — сочувственно поинтересовалась Хлоя.
— Не очень, — поморщилась соседка. — Я в перчатках совсем не могу, деталей не чувствую. А без перчаток, так начинаю сразу волноваться, что сделаю что-то не так. И руки потеют сильно. Я катушку ниток выронила, полезла под стол, чтобы достать, а тут эта с линейкой… — Девушка обиженно всхлипнула.
— Ничего, привыкнешь, я тоже поначалу терялась, никак скорость набрать не могла, — Хлоя попыталась ободрить соседку.
Они приближались к раздаче. Хлоя первой поставила свой поднос. Они уже взяли по куску серого хлеба и приборы — ложку с вилкой. Ножей в столовой не давали. На раздаче выдали по тарелке супа, кашу в мясной подливе и по железной кружке с чаем без сахара. Хлоя поморщилась. В жидком супе плавала капуста, на поверхности расходились звездочки универсального жира, от мясной подливы исходил тяжелый дух. Девушка с тоской посмотрела на чай — мутно-бурая жидкость — в чай добавили молочного концентрата, ну, по крайней мере, горячий, жаль, что без сахара. Сладкого хотелось до жути. Хлоя подхватила поднос, направляясь к столику у стены, соседка поспешила за ней. Хлоя покосилась на девушку — на платье вышит номер 443. У Хлои 364. Имя спрашивать не принято, обычно так и обращаются друг к другу, четыреста сорок третья, триста шестьдесят четвертая. Чем меньше цифра, тем больше опыт. У надзирательницы пятьдесят второй. Но бывают исключения, номер могут увеличить в качестве наказания. А ведь от номера зависит, какие талоны ты получишь.
Соседка поставила свой поднос на стол и уселась рядом с Хлоей, ей явно хотелось пообщаться.
— Давно ты тут? — спросила рыженькая.
Хлоя кивнула, — Пять лет уже, сразу после интерната.
— А я в другом месте два года была, затем сюда перевели.
Соседка вздохнула и Хлоя подумала, что у рыженькой что-то не сложилось на предыдущей работе.
— Тебе здесь нравится? — спросила соседка.
Хлоя насторожилась. А вот это не хороший вопрос. Можно сказать, опасный вопрос. Не существует такого понятия, как нравиться или не нравиться. Работа есть работа, куда направили, то и делаешь. Интересно, рыженькая — просто дурочка и не понимает, что делает или у нее задача такая — поговорить, послушать, передать кому следует, поэтому и с предыдущей работы перевели.
— А разве может быть иначе? — удивленно ответила Хлоя и уткнулась носом в тарелку, подумав, что теперь еще и все съесть придется, чтобы никто ничего не подумал.
Рыженькая молча кивнула в ответ. Она тоже принялась за еду, но вскоре отодвинула тарелку с супом и начала ерзать на стуле, привлекая внимания.
— Не вкусно, — скривилась она.
Хлоя пожала плечами, молча продолжая жевать. Соседка, не дождалась ответа и угомонилась, видимо поняв, что разговора не получится.
Включился экран телесета — обеденный выпуск новостей. Передавали городские известия. Хлоя слушала в пол-уха. Ничего нового не скажут, а вечером повтор будет, дома и посмотрит.
— Эй, послушай, — рыженькая схватила ее за руку.
Хлоя подняла голову от тарелки. На экране дикторша в строгом костюме и без платка — им можно, вещала, что на улицах орудует маньяк, нападает на женщин. Его скоро выловят и отправят на исправление, но нужно проявить бдительность, были жертвы.
«Скорое всего преувеличивают», — не поверила Хлоя.
— Ничего себе, — пробормотала рыженькая.
На экране продемонстрировали фотографии двух девушек. Хлоя машинально отметила, что форма одежды у них другая, значит не из их района, с другой фабрики.
Новости закончились, а прозвучавшая следом сирена оповестила о завершении обеденного перерыва и Хлоя вернулась с облегчением к работе, подумав, что общество рыженькой ей не понравилось.
Когда смена закончилась, уже совсем стемнело. Зимой вообще темнеет рано, а тут еще неожиданно потеплело, и город накрыл туман, густой как молоко. Свет нечастых фонарей практически не освещал дорогу. Хлоя торопилась. Идти было неприятно. И вроде живет в хорошем районе, и идти недалеко, но в этом тумане ей все время казалось, что она слышит гулкие шаги за спиной. Оборачиваешься и никого. Тусклый свет фонаря с трудом пробивается сквозь густое туманное облако. Хлоя успокоилась, только дойдя до квартиры. Когда она слушала новости, как-то не восприняла слова о маньяке. Но там, в тумане, маньяк, нападающий на женщин, показался ей очень даже реальным. Захотелось связаться с Фрэнки. Хлоя потрогала часики и вздохнула. Он предупредил, что будет очень занят эти дни.
* * *
Хлоя задумчиво водила ручкой по бумаге, набрасывала широкими, точными линиями. Вот соседка, которая живет над ней, со смешным вытянутым лицом, а вот надсмотрщица с фабрики. Хлоя подумала и пририсовала ей жирную бородавку на щеке и улыбнулась. Здорово получилось. Ей нравилось рисовать, и выходило похоже, немного преувеличено, но смешно ведь. А вот и Фрэнки, несколько четких штрихов и портрет готов. Он сидит, задумавшись, подперев щеку рукой, у него всегда такое выражение лица, когда задумывается. Хлоя улыбнулась, подумав о Фрэнки и вздохнула. Рисунки придется уничтожить. Нельзя вот так рисовать, тем более смешные картинки. Как их Фрэнки назвал — пародии. Так она кого угодно изобразит, без должного почтения. Рисуют — художники. Их специально обучают, как рисовать и кого, рассказывают что можно, а что нельзя. А Хлоя — работница, ей рисовать не положено. Как Фрэнки разозлился, когда нашел ее наброски. Они только-только начали встречаться, и Хлоя рисовала Фрэнки по многу. Как он есть, как спит, ходит по комнате или просто сидит в кресле. Она скучала без него, рисунки отвлекали. Картинок набралась целая пачка, они валялись по всей квартире, где попало, в голову не приходило их прятать. Фрэнки увидел рисунки и рассвирепел. Хлоя испугалась, подумала, что он ее ударит, но Фрэнк скомкал бумагу, бросил в железную миску и поджег. Хлоя смотрела, как огонь пожирает рисунки, закусив губу, и старалась не плакать. Он потом извинился, объяснил, что никто не должен знать, что он приходит сюда, а если найдут рисунки, то и у нее и у него будут неприятности. Теперь, если она что-то и рисовала, то сразу же уничтожала, используя ту же самую миску. Но совсем не рисовать не могла.
Хлоя вздохнула, сложила рисунки и подожгла. Вытащила сигарету из пачки, прикурила ее от огня, и смотрела, как огонь пожирает ее картинки. Фрэнки — последний листок. Нарисованная фигурка почернела и обуглилась.
13. Фрэнк. Надир. (Маллия).
После остановки на побережье они отправились дальше. Фрэнк предложил поменяться, но модификант только покачал головой в ответ, не собираясь уступать. Маршрут проходил над океаном. Надир поднял флаер повыше, прорвавшись сквозь густой облачный покров. Над ними простиралась бескрайняя синева неба, внизу — ковер из облаков. Огромное пустое пространство, нарушаемое только плавно скользящим флаером. Надир улыбнулся и повернулся к Фрэнку:
— Сейчас спокойно, если хочешь, можешь взять управление на себя.
Фрэнк кивнул и вопросительно взглянул на собеседника. С его стороны кабины возможности управления не предусматривалось.
— Погоди, здесь дуальная система, сейчас активирую твой терминал, — сказал Надир. Он нажал на что-то, и перед Фрэнком выдвинулась панель.
— Запасной штурвал под сидением, — пояснил Надир.
Фрэнк настроил штурвал, тронул управление, машина слушалась, кивнул модификанту, мол все в порядке.
Надир расслабился, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
Фрэнк остался в одиночестве. Машина, полет, синее небо и никого на многие десятки километров. Он покосился в сторону Надира, модификант, казалось, дремал, по крайней мере, не шевелился. Фрэнк покачал головой — с Надиром всегда не поймешь, то ли спит, то ли притворяется.
До авиабазы на острове, где Фрэнк планировал дозаправиться, оставалось уже совсем немного. Он глянул на часы, прикидывая, что лучше сделать: переночевать на острове или продолжать путь. Время приближалось к вечеру, облака под ними заполыхали розовым. Внезапно машину тряхнуло, сначала легонько, потом сильнее, еще раз и еще. В кабину ворвался голос диспетчера с острова.
— Говорит база, говорит база, прием. Надвигается шторм, по предварительным данным категория четыре — пять, немедленно покиньте зону поражения, прием.
— База, это второй пилот, — ответил Фрэнк. — Запускаю расчет топлива, я не уверен, хватит ли долететь до материка. Свяжусь через минуту, прием.
Фрэнк вывел изображение циклона на экран. Картинка — в основном красная, с желтыми разводьями по краям — нехорошо. Странно, такой сильный шторм в это время года. Обычно зимой здесь достаточно спокойно. Флаер снова затрясло, так что Фрэнк с трудом выровнял машину.
— Надир, — крикнул он.
Модификант открыл глаза — пустой, ничего не выражающий взгляд, заставил Фрэнка вздрогнуть. Этот момент привел в замешательство. Какие-то несколько секунд, как будто бы модификант включался… и медленно, слой за слой просыпалось сознание. Наконец в глазах появилось осмысление, узнавание. Надир — не машина и не компьютер, он не может вот так включаться. Подобные вещи, как и подчас, странное поведение подопечного, сбивали с толку. То, что Надир не потерял интеллект, как большинство модификантов, Фрэнк понял практически сразу, однако помимо утраты энергии, модификант лишился еще чего-то важного.
Надир, окончательно проснувшись, быстро оценил обстановку, мгновенно активировал панель, переключив управление флаером на себя, попутно изучая параметры шторма и отчет, сделанный системой.