Где же я? У бабки, что ли? А что это тогда пищит всё время? Хлопнула дверь — кто-то вошёл или вышел. Всхлипнула бабка.
— Лёнечка, а вдруг она умрёт, что тогда будет?
— Хватит рыдать, слышала, что врач сказал — всё плохое позади. Теперь выживет, а заодно и выспится.
— Лёня, мы должны забрать Диану к себе, она больше не сможет там оставаться.
— А я давно тебе говорил — забрала бы сразу, и девчонка была бы в порядке.
— Лёнечка, так я же за тебя переживала, ты ведь не любишь посторонних в доме.
— Кажется, она твоя внучка, я ничего не путаю? А ты, вероятно, самая херовая бабка. — Полковник был явно раздражён. А бабка снова разрыдалась.
— Какое счастье, что Эдик вернулся домой, иначе даже боюсь представить, что бы было. Ох, горе-горе! Лёня, что же теперь будет с нашим Артурчиком?
— Ты мне лучше про этого выродка даже не напоминай. Лично я с радостью утрамбовал бы его в колонию вместе с его дружками.
— Ох, ну зачем ты так говоришь, ведь я же тебе всё объяснила — Артур ни в чём не виноват. Это всё его друзья, а он совсем никак не мог им помешать. И Артур сказал, что Диана сама перед ними кокетничала. Она ещё юная, глупенькая девочка, ей захотелось внимания, — бабкин голос дрожал и срывался.
— Да что ты за дура такая, ты хоть сама себя слышишь? Диана твоя и руку сама себе сломала, и клофелина наглоталась, а потом и на х*й случайно напоролась, или специально прыгнула и в эйфории головой ударилась?! Эля, твою мать, ты идиотка совсем? Это групповое изнасилование и причинение тяжкого вреда здоровью. Это можно расценить как попытку убийства, между прочим. И не беси меня лучше своими причитаниями, иначе твой вонючий щенок уже сегодня будет на нарах. Сиди лучше тут и молись за здоровье внучки. Молча! — Раздались тяжёлые шаги, и хлопнула дверь.
Я лежала и пыталась анализировать услышанное, но голова гудела, как реактивный двигатель, а мысли путались. Нет, не могу сейчас думать. Спать…
Громко и весело щебечут птицы. Я открыла глаза — белый потолок и стены тоже белые. Где я, в больнице?
Так хочется пить. Дверь открылась и вошла молодая женщина в белом халате. Значит, я точно в больнице, а это, наверное, медсестра. Женщина ласково улыбнулась.
— Проснулась, спящая красавица? Ох, и намучились мы с тобой. Меня зовут Анна, я медсестра. Ну что, Диана, с возвращением тебя. Сейчас я врача позову, — она развернулась к выходу.
— Я пить хочу, — просипела я и не узнала свой голос.
— Это мы сейчас мигом устроим, — медсестра подскочила ко мне, и что-то прихватив с тумбочки, приложила к моим губам какую-то трубку. В голове промелькнули мерзкие картинки, и я поморщилась.
— Тебе что, больно? — забеспокоилась Анна, заглядывая мне в глаза.
— Нет.
— Хорошо, тогда пей потихонечку, — она наклонила к моим губам стаканчик с носиком-трубочкой. — Диана, у тебя такие красивые глаза и губы тоже. Ты вообще необыкновенная красавица, даже когда без сознания. Так что будешь жить долго, счастливо, и будешь кружить парням головы.
Уже вскружила, кажется — целый торнадо устроила. Красавица я, говорят, и даже необыкновенная, только хорошо ли это? И как я, бесправная малолетка, могу использовать свою красоту? Практика показала, что только себе во вред.
— Так, я пошла за доктором, а ты лежи, — распорядилась улыбчивая медсестра.
Ага, вот сейчас вскочу и побегу в волейбол играть.
Напоив меня, Анна подмигнула и вышла из палаты, а я задумалась в попытке восстановить трагические события. Полковник сказал, что было групповое изнасилование. Значит, меня изнасиловали. Но кто? Игорь? Артур? Стоп! Групповое! Это значит… они все??!
— Та-аак, а что это у нас с лицом? Деточка, у тебя что-нибудь болит? — пожилой врач взял мою руку, нащупал пульс, заглянул в глаза.
— Ничего не болит.
— Вот и прекрасно. Давай тогда знакомиться, меня зовут Павел Семёнович, и я твой лечащий врач. А тебя как зовут? — добрый доктор улыбался. Склеротик что ли — забыл, кого лечит?
— Диана.
— У тебя очень красивое имя, а фамилия у тебя какая?
— Кузнецова.
— А сколько же тебе лет, Диана Кузнецова?
— Почти тринадцать, — буркнула я. Достал уже своими тупыми вопросами, не мог в карточку заглянуть?
— А почему почти, это как? — удивился беспамятный лекарь.
Как-как! Кверху каком! Задрал уже, старый пердун.
— Тринадцать лет мне исполнится тринадцатого мая, — с трудом скрываю раздражение.
— Правда? Диана, ну тогда с днём рождения тебя! — торжественно произнёс чокнутый доктор, а я вытаращила на него глаза.
— Чего ты испугалась? Ты просто приболела и долго спала, а проснулась прямо в свой день рождения.
— А к-какое сегодня число? Хотите сказать, тринадцатое? — Врач кивнул. — А когда всё случилось? — я с ужасом и недоверием смотрю на него.
— А что случилось? — насторожился Павел Семёнович.
Он разве не знает? Как такое может быть? Я прикрыла глаза — не могу на него смотреть, если он знает. Или это я не должна знать? А ведь я могла бы и ничего не узнать, если бы не очнулась, когда меня… Господи, какой кошмар! Или если бы я не проснулась во время разговора бабки с полковником. А теперь как я должна себя вести? Ну уж нет, я не смогу пересказывать даже те крохи, которые всплывают в памяти — это слишком отвратительно. Да как вообще можно об этом говорить? А Шерхан — вдруг он узнает? И что будет, если узнает? Как же мне теперь…
— Диана, о чём ты задумалась? — доктор выглядит обеспокоенным. — Ты помнишь, что с тобой произошло?
— Я не знаю, я пришла домой к тётке, и там был Артур, и его друзья, и… и всё.
— Артур это кто?
Чмо в пальто! От нахлынувшего отвращения у меня даже голова разболелась.
— Это сын моей тётки, — постаралась я произнести как можно безразличнее.
— Ага, значит, Артур твой брат? — врач разговаривал со мной, как со скудоумной. Как же это бесит.
— Он мне не брат, — упрямо ответила я.
— Ну и ладно, — мягко согласился доктор. — Скажи, Диана, а почему тебе стало плохо?
— Не знаю, я разговаривала с Игорем, другом Артура, а потом всё. Я не помню.
— Может, ты что-то скушала?
— Нет, я совсем ничего не ела. Только сок пила.
— Вот и умничка, оказывается, ты всё прекрасно помнишь. Сок твой был испорченный и, выпитый на голодный желудок, дал такую реакцию. У тебя было сильнейшее отравление. Эти соки, деточка, вообще пить вредно. Поняла? — увещевал меня добрый, милый, брехливый дядюшка доктор.
И я кивнула. Конечно, я всё поняла — меня отравили, изнасиловали, чуть не убили, и во всём виноват сок. Что же тут непонятного?
Внутри меня пустота. Я прокрутила в голове все события и разговоры, и должна, наверное, что-то чувствовать — обиду, злость, страх, да хоть что-то. Но пусто, даже боли нет больше. Я лежу, смотрю в потолок и хлопаю глазами, как деревянная чурка. И ничего не хочу. А ведь у меня сегодня день рождения, и это должно быть радостным событием. Я пытаюсь вспомнить, как это — радоваться, что это за ощущение? Радость мне приносила мама, а ещё танцы, и мои друзья, и клубника, и мороженое… Но мамы больше нет и не будет никогда. Танцевать я не хочу — такое со мной впервые. И не хочу никого видеть и ничего не хочу есть. Значит, радость — это что-то точно не моё.
Дверь распахнулась и ворвалась Эльвира с ландышами в руках и вся в слезах. Святая невинность.
— Девочка моя, слава богу, ты пришла в себя, радость-то какая! — бабка бросилась меня обнимать, целовать, и поливать лживыми слезами. У неё радость, а я мечтаю, чтоб её здесь не было. — Дианочка, деточка, с днём рождения тебя, моя милая! Ты сейчас выздоровеешь, и мы купим тебе подарок — любой, какой ты захочешь!
И будет мне сразу радость и счастье. Тогда, пожалуй, оплатите киллера, который избавит мир от вашего внука и его друзей.
В палату вошёл полковник.
— Диана, здравствуй, с днём рождения тебя, девочка. Ты, главное, выздоравливай, а остальное всё у тебя будет, — и Полкан улыбнулся. Ох, ничего себе! Похоже, у него тоже радость. А я смотрела сквозь них и хотела тишины.
— Дианочка, когда тебя выпишут, ты будешь жить у нас, — «обрадовала» бабка.
— Почему? — равнодушно спросила я.
— Ну как же, тебе и в школу далеко ездить, и на танцы твои. Вот мы с Леонидом Петровичем и решили, что у нас тебе будет лучше. Ты рада?
Своевременное решение, однако. И как эта дура себе представляет мою радость? Мне разразиться заливистым весёлым смехом или в пляс пуститься?
— Мне всё равно, — сказала я чистую правду.
— Деточка, ну ты что, как неживая, у тебя же праздник сегодня. Тебя тут все искали, переживали, все о тебе спрашивают — и девочки твои, и мальчик с танцев, и твой руководитель. Директор твоей школы звонил из Москвы. Мы всех успокоили, объяснили, что с тобой всё в порядке. Тебя так все любят, Дианочка. И тётя Надя с дядей Эдиком тебе привет передают и Снежаночка, — распалялась бабка.
И как можно быть такой дурой?
— А Артурчик не передал мне привет? — недрогнувшим голосом поинтересовалась я.
— Так, ну всё, хватит, дай Диане отдохнуть, а то затараторила ей всю голову, — полковник быстро сориентировался и решил устранить свою болтливую бабу.
Потом приходили мои девчонки и Серёжа с Витьком. Они меня поздравляли, веселили, надарили кучу подарков и цветов. Мои друзья так искренне за меня переживали, а я с нетерпением ждала, когда они все исчезнут и оставят меня в тишине.
*****
Спустя три недели в моём эмоциональном состоянии ничего не изменилось. Учебный год я закончила успешно и теперь ездила в школу на летнюю отработку — занималась облагораживанием территории, помогала мыть парты, стены. Я готова была работать целыми днями, только бы не сидеть в бабкином доме. Шерхан ворчал постоянно, что чувствует себя рабовладельцем, что я сумасшедшая пчёлка, и что меня скоро ветром унесёт от физического истощения. А я просто пыталась заполнить пустоту усталостью.
Бабка с полковником сделали мне ко дню рождения королевский подарок — купили ноутбук, но я даже ни разу его не открыла. Шерхан подарил мне новый модный телефон, и я была ему благодарна, но осталась равнодушна к подарку. Сама я никому не звонила и лишь принимала входящие звонки и сообщения. Шерхан понимал, что со мной что-то не так, но расколоть меня ему не удалось. Да и я изо всех сил старалась не выглядеть горькой редькой, чтобы сильно не расстраивать своего, и без того обеспокоенного, директора.
Призналась во всём случившимся я только Дашке, предварительно взяв с неё клятву о неразглашении моей страшной тайны. Подруга сначала ревела, как белуга, оплакивая мою горькую судьбу и загубленную невинность. Потом она разрабатывала страшный план мести, пытаясь меня к нему приобщить. Но я наложила на эту тему жёсткое табу. Я стала реже видеться с девчонками, просто не была с ними сейчас на одной волне.
Серёжа вообще пребывал от меня в полном шоке. Нет, тренировки я, конечно, не пропускала, и техника хромать не стала. Только вот с эмоциональной составляющей не задалось. Серёжа с Витьком не понимали, что со мной произошло, и пытались докопаться до истинных причин моей примороженности. Они подозревали недоброе, но я лишь отшучивалась, и ребятам приходилось мириться с моими странностями. Правда, Серёжа мириться не желал и грозился отправить меня в долгосрочный отпуск. Нет, в отпуск мне никак нельзя, поэтому пора бы уже взбодриться, а то мне и самой уже очень надоело состояние замороженной рыбы.
*****
Взбодриться получилось неожиданно быстро — я, наконец-то, поддалась бабкиным уговорам съездить с ними на дачу и подышать полезным воздухом в очень живописном месте. Место, где располагалась бабкина дача, надо сказать, действительно было красивым — и лес, и речка рядом с домом, и сам дом, как терем. Строил его ещё мой дед — профессор, но не сам, конечно, корячился.
Во дворе неожиданно обнаружилась машина Пухляка, и недовольный полковник проворчал:
— Эля, что они тут делают?
— Лёнечка, они, наверное, тоже отдохнуть решили, это же семейная дача. Только не злись, пожалуйста, — пролепетала взволнованная бабка.
Незапланированная встреча с тёткой меня совсем не пугала, даже азарт проснулся. Только я никак не ожидала увидеть это семейство в полном составе — обычно их сыночек не жаловал подобные вылазки. Сейчас же было всё по-другому. Тётка со своей дочуркой сидели на качелях, а Пухляк с сыном крутились у мангала — семейная идиллия. И когда мы столкнулись взглядами с Артуром, у меня случился эмоциональный взрыв. Кажется, в этот момент я вспомнила даже такие подробности, которые просто помнить не могла. Вероятно, это моя бурная фантазия начудила, но отвратительные картинки яркими вспышками возникали в моей голове. Никто друг с другом не успел даже поздороваться, как я выскочила в центр «арены».
— А кто это у нас тут небо коптит, никак, змеиное семейство пирушку затеяло? И что же мы тут, интересно, празднуем? Что празднуешь ты, тётушка? — я в упор смотрела на тётку, которая, по всей видимости, порывалась поставить меня на место, но осеклась под моим недобрым взглядом.
— Дианочка, — дрожащим голосом заблеяла бабка у меня за спиной, но я раздражённо отмахнулась, продолжая гипнотизировать тётку.
— Что же ты молчишь, сука бледнолицая? Какой такой чудесный повод для радости вы нашли? А, может быть, нам Артурчик поведает, что вы тут отмечаете?
Я резко развернулась к ненавистному братцу, застывшему с шампуром в руках.
— Что ты поджал свой облезлый хвостик, Артурчик? Ваша семейка празднует твою свободу? Ты уже похвастался своим родителям, как сломал мне руку, как украл мои деньги — жалкие гроши у сиротки-нищебродки? Очень достойное воспитание ты получил в своей интеллигентной семье.
— Диана, может, не стоит при ребёнке? — Пухляк кивнул в сторону испуганной дочери.
— При ребёнке? — я аж задохнулась от негодования. — Да у меня с вашим ребёнком всего год разница. А как вы отнесётесь к тому, что, когда Снежаночка станет такой же взрослой, как я сейчас, то испытает на себе все радости, причитающиеся большой девочке? У Артура и его друзей уже есть опыт, а ему самому не впервой трахать сестёр.
Братец сильно побледнел и плотно стиснул челюсти, но глаз от меня не отводил — в них были ненависть и паника.
— Да, Артурчик? — Я задорно ему подмигнула, а со всех сторон раздался дружный всхлип, но меня было не остановить:
— Ты, великий трахарь, рассказал маме с папой, чем ты грозился заткнуть мне рот, когда угрожал? А это, кстати, не твой вонючий отросток маячил перед моим лицом, когда вы меня насиловали? Хорошо, если твой, ведь я так вовремя на него блеванула. — Я испепеляла взглядом ошарашенную семейку с перекошенными рожами и испытывала настоящую радость, видя страх в их глазах. Но страх Артурчика был особенно сладок. — Тебя, щенок шакала, нужно было придушить ещё в колыбели, а раз уж ты живёшь и портишь воздух, то я сама позабочусь о том, чтобы наказать тебя.
— Диана, что ты несёшь, как это ты накажешь? — раздался визгливый тёткин голос.
Подумать только — она знает, как меня зовут. Сейчас небеса рухнут. Но я даже не смотрю в её сторону, ведь это мой звёздный час — я каждую ночь репетировала эту встречу.
— Как же я его накажу? — задумчиво изучаю голубое небо. — Ещё не знаю когда и как, пусть это станет для вас сюрпризом. — Я улыбнулась Артурчику. — Возможно, я избавлю тебя от твоей шустрой пиписьки, и тем самым окажу добрую услугу обществу. Такие уроды, как ты, не должны размножаться. Твоя мама уже сделала две неудачные попытки завести детей, а в итоге сын — беспринципный насильник, дочь безмозглая, блёклая инфузория. — Позади меня хохотнул полковник и всхлипнула бабка.
Я повернулась к ним.
— Ой, а что это у нас бабулечка расстроилась? Обиделась за любимых внуков? А не надо обижаться на правду. Или просто бабуля не любит скандалы? Ведь это так может ударить по репутации, гораздо проще избежать конфликтов. Ради этого можно легко выбросить из своей жизни младшую дочь с грудным ребёнком, который портит аристократическую кровь уважаемой семьи. Легко можно прикрыть внука-насильника, свалив всю ответственность на его друзей и неугодную приживалку. И уж совсем просто смириться с травмами нелюбимой внучки. Вам, наверное, жаль, что я такая живучая оказалась? Ну, ничего, наш доблестный полковник всё подчистил и прикрыл. Теперь вы все довольны?