Оно всегда срабатывало вовремя. Как будто в теле переключался тумблер. Раз — и все. Без лишних эмоций, голова соображает, а руки делают.
И катетер уже стоит. По прозрачному проводку капельницы стекает жидкость. Попадая в тело, постепенно восстанавливает необходимый баланс… Ведь заражение и воспаление вылечить можно, рану зашить, но… чаще всего живые существа умирают от другого — от потери крови.
А я не имею право позволить Кишану этого сделать! Так легко не отделается. Будет жить. Обязательно расскажет мне, где, а главное, с кем его носило все это время.
Я принялась зашивать рану. Скрупулёзно, аккуратно, старательно оставляя на теле черной кошки ровные швы. Кишан лежал практически неподвижно.
— Ты где был все это время? — спросила я, заодно проверив, в сознании ли мой кошачий пациент.
— Я уезжал из сурешиата, — отзвался Кишан.
— Знаешь, а я тебя ждала, — призналась я.
— Ну вот, я и пришел.
— За помощью…
— Мне больше некуда было идти, — ответил он, начиная медленно растягивать гласные.
— Почему?
— Я тебе потом все объясню… Потом, — черныш плавно проваливался в сон. И я, наложив последний шов, оставила свои вопросы.
Глубоко вздохнув, я поднялась с пола. Села на кушетку и вытянула затекшие ноги. И только сейчас заметила, что одета… Точнее сказать, я совсем не одета. На мне короткая, как топик, майка, поверх распахнутая рубашка, а на нижней части тела лишь трусы. Даже перчатки надеть я не удосужилась. Руки и вся моя немногочисленная одежда испачканы в иномирной крови. Я слезла с кушетки и подошла к раковине, чтобы вымыть руки. Невольно подняла лицо и посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрело довольное и даже румяное лицо…
Стоп! А что это? По позвоночнику скатилась капля холодного пота… Ракшас! Что это? На правой щеке. С тревогой я посмотрела внимательней и провела рукой… Фух, всего лишь кровавый след. Наверное, я коснулась лица, когда зашивала Кишана.
Тут же перевела взгляд на пациента. Он, прикрыв глаза, уже посапывал. Прислушалась. Дыхание ровное, спокойное.
Я опять с облегчением выдохнула.
Справилась.
Пусть спит.
Ничего, панты сильные, выносливые. Заживление должно быть быстрым. Хорошо бы, чтобы дождь прекратился. Ну хотя бы на час. Пусть выглянет солнце и придаст чернышу сил.
Наложив на зашитую рану септическую повязку, я шагнула к двери и покинула кабинет.
Чувствовала я себя очень уставшей. Не столько физически, сколько эмоционально. Всегда трудно и страшно лечить тех, к кому ты неравнодушен… Так! Я неравнодушна к Кишану? С чего бы это? Как он успел стать мне так быстро небезразличным?
"Об этом я подумаю завтра", — вспомнилось мне, и я решительно зашагала в сторону ванной. Там стянула испорченную одежду. Ее теперь только на помойку. Вряд ли отстирается.
Но долго печалиться об этой утрате не стала. Что эта одежда? Лишь ткань, защищающая тело. И все. В конце концов любой вещи приходит свой срок годности.
Распустив волосы, я залезла под прохладный душ. Стараясь смыть с его помощью этот трудный день. Вода всегда успокаивает, расслабляет. Лишние мысли я прогнала из головы и просто наслаждалась тихим шумом стекающей из душа воды.
Из ванны выходила с абсолютным понимание того, что сон мне сейчас просто необходим. Накинула халат и, завязывая на ходу поясом узел на талии, приблизилась к кабинету. Но вдруг остановилась в прихожей, заметив на полу у входной двери лужу крови. Надо убрать. Да и в кабинете прибраться не помешает.
Кишан спал, фыркая во сне и дергая задними лапами. Я подошла к уже пустой капельнице, вытащила из кошачьей лапы катетер и отодвинула штатив в угол. Наклонилась над спящим и, не удержавшись, погладила черныша по голове. Пант поводил в воздухе остатками своих усов…
Вот изверги! Те, кто пытался подпалить черныша… Неужели это мой вчерашний пациент с братьями? Драка дракой, но тут ножевое ранение и ожоги на морде. Бесчестно это, как сказал Ешан… Ну ничего, главное, чтобы тендуа поправился.
Гладкая шерсть кошака не отпускала, я погладила Кишана ещё раз. Потом выпрямилась и тихо, стараясь издавать как можно меньше шума, прибралась в помещении.
Кровь у входной двери тоже убрала и, посетив ещё раз ванную, направилась в свою комнату.
Бездумно, скорее на автомате, я подошла к окну и выглянула на улицу. Дождь шел глухой стеной, я с трудом могла рассмотреть очертания деревьев и кустов, которые росли у дома, ливень превращал их в одно большое зелёное пятно. Стекло окна отразило мое лицо. Оно сливалось с тем месивом, что я видела сквозь дождь… И мне стало так страшно… Увиденное напомнило мне моё лицо… То, обезображенное, страшное, когда я увидела его таким в первый раз… Мне тогда было плевать на переломанные кости. Я знала — они срастутся, заживут. А вот лицо… Да, я никогда не считала себя красавицей. Однако, побыв какое-то время уродиной, я поняла, как же ошибалась…
Я резко отвернулась от окна, прогоняя жуткие воспоминания. Мой взгляд метнулся по комнате и замер на телефоне, лежащем на столе поверх бумаги со списком. Точно! Надо отправить Аэлите сообщение. Возможно она сможет прислать мне что-то из списка уже завтра. Обычно Аэлита не задерживает с передачами.
Пальцы слушались плохо, но я напечатала необходимый текст и нажала кнопку "отправить". Отчет о доставке пришел тут же. И я, положив телефон на стол, залезла под одеяло, не снимая халата. Вальяжно устроилась на подушках, закрывая уставшие глаза.
Спать хотелось ужасно. Но сон, подлец, так и не шел. Я все ворочалась, то раскрывалась, то накрывалась одеялом. Считала бедных овец, прислушивалась к монотонному шуму дождя… Но никак. Организм упорно отказывал в дозе мелатонина…
И вдруг я так четко и громко услышала протяжный стон, а затем грохот за стенкой. Тут же подорвалась и поспешила в соседнюю комнату.
Открыв дверь, я увидела как Кишан лежит на том же месте, но нервно дёргается, вытягивая лапы. А еще протяжно поскуливает во сне. Рядом валяется этажерка со всем содержимым, которую черныш, видимо, и уронил. Я прошла, подняла уроненное, отодвинула этажерку ближе к окну и, вернувшись к панту, склонилась над черной мордой.
Ракшас! От черного мохнатого тела просто пышет жаром! Мне даже не надо было касаться кожаного носа кошака, чтобы понять — у панта поднялась температура, а его тело бьёт сильный озноб.
А я дура! Надо было сразу уколоть бедолаге антибиотик. Вот как я могла забыть?
Недолго думая, с верхней полки достала упаковку шприца, на нижней, порывшись, нашла ампулу с антибиотиком широкого спектра действия и, практически не глядя, на ощупь, наполнила шприц препаратом. Вернулась к продолжающему поскуливать Кишану.
Ну? И вот куда вводить? В бедро? Было дело, я пару раз ставила уколы собаке брата… И как раз антибиотик. Надо вспомнить… под холку! Да! Там быстрее всасывание.
Оттянув довольно толстую шкуру панта, я быстрым движением проколола иглой холку и начала вводить препарат. Но тут Кишан неожиданно приподнял морду. Широко раскрыл пасть, простонал и… Подняв переднюю лапу, резко замахнулся в мою сторону. Я хоть и успела среагировать и отстраниться, но острые коготки черныша все равно задели бедро. Оставляя на коже четыре ровные полосы, которые сразу же засаднили… Ракшас! Как больно!
Антибиотик я все таки ввела. С трудом вытащила из шкуры иглу. Выбросив все в мусор, я впервые за свое время пребывания в Пантерии начала оказывать первую помощь самой себе. И искренне посочувствовала всем моим пациентам с похожими царапинами. Мои хоть не такие глубокие.
Но вот состояние Кишана меня беспокоило гораздо больше. Его продолжал бить озноб, глаза под веками бешено вращались, пасть открыта, дышит часто и постанывает. И я, не решаясь оставить сейчас черныша одного, сходила в свою комнату за подушкой с одеялом и устроилась на кушетке. Спать, если получится, сегодня буду здесь.
Через какое-то время озноб Кишана стих, но на смену ему пант начал бредить, повторяя одни и те же слова с мольбой в голосе:
— Рейтан… Потерпи… Не покидай дворец, ни в коем случае… Там смерть. Смерть… Рейтан…
Глава 12
Я открыла глаза, понимая, что настало не самое доброе утро в моей жизни: спину от жёсткости ломало, рука жутко затекла. Еще бедро воспалённо ныло.
И свет этот, от окна, бьёт в лицо…
Свет!
Солнечный!
Я резко села на кушетке и посмотрела на пол… А на полу поверх одеяла и одноразовой простыни лежало тело. Нет, не черное и мохнатое. А голое, мужское. Ничем не прикрытое. Хорошо, что на животе.
Я без тени смущения провела по преобразовавшемуся из-за солнца телу взглядом: плечи, руки, спина — сплошные мышцы, изгиб на пояснице и… Попка! По-мужски красивая. С виду упругая. Длинные, подкачанные ноги… Я б ни за что не поверила, что это Кишан, тот самый черныш с желтыми глазами и гладкой шерстью, если бы не септическая повязка на правом боку… Вот не укладывалось у меня в голове такое. Вчера — большой кот, сегодня — человек. И соединить их я не могла. Для меня эти двое были разными… существами.
Спустив ноги и поставив их на пол, я тихонечко встала, подошла ближе, желая рассмотреть лицо панта. Мне так хотелось увидеть, какое оно…
Но его прятала густая, темная шевелюра. Я видела лишь волевой подбородок и в меру пухлые губы. Сейчас эти губы слегка приоткрыты и громко поглощают воздух. Не удержавшись, я вытянула руку и аккуратно подцепила пальцами пряди волос, чтобы убрать их с лица. И тут Кишан дернулся и резко распахнул глаза. Темные, глубокие, миндалевидные… Я отшатнулась и, не устояв на ногах, приземлилась на пол, больно ударившись копчиком. Пант приподнялся и, совсем не стесняясь своей наготы, повернулся ко мне. От резкого движения ему стало больно — рана на боку дала о себе знать. Кишан болезненно нахмурился, а потом, встретившись с моим взглядом, произнес:
— Джохар.
— Ага, — отозвалась я и в изумлении уставилась на бывшего черныша.
Ракшас тебя дери! Это же тот самый черноволосый пант, которого я видела вчера на виджае… Смотрел на меня, негодник, и не подошёл! Вот спрашивается — почему?
Я, сурово сдвинув брови, уставилась в мужское лицо, на котором, в отличие от кошачьего, не было никаких следов от ожогов… И этот облик Кишана, в отличие от мохнатого, меня пугал гораздо больше. Нет, пугал не внешне, а тем, что как-то странно волновал… Ведь мое сердце неожиданно повторило вчерашние кульбиты. А рука невольно схватилась за грудь. В висках застучало, и я попыталась подняться с пола. Халат, в котором я так и уснула, слегка раскрылся, непристойно оголяя тело. Кишан в наглую осмотрел открывшееся и неожиданно спросил:
— Тебя уже пометили? — он кивнул на мое бедро, на котором красовались следы от кошачьих когтей.
— Да уж, пометили, — усмехнулась я.
— Кто?
— Кто, кто… Ты!
— Я? — его красивое человеческое лицо вытянулось. — Ничего не помню… — он растерянно огляделся, потрогал свою голову. — Когда мы успели?
Вот тут нахмурилась я:
— Мы?
Кишан искоса на меня посмотрел и осторожно спросил:
— Это же нитья?
— Что?
— А, — тут он, видать, вспомнил, что я далеко не местная и пояснил: — Нитья — метка на бедре самки, так самцы помечают свою панту после… Первой брачной ночи.
От услышанного я сначала остолбенела, а потом истерично рассмеялась.
— Да уж, у нас с тобой была такая бурная ночь! Да вот только совсем не брачная, — поведала я. — Ты меня задел лапой, когда я тебе укол ставила.
— Укол?
— Лекарство под шкуру вводила, чтобы снять жар. Ночью тебя бил озноб, и ты даже бредил, — поведала я. — Кстати, как себя чувствуешь? Болит?
Кишан прикрыл глаза и словно прислушался. А открыв свои темные очи, ответил:
— В боку тянет и ноет.
— Дай посмотрю, — даже не попросила, а приказала, хоть и ласковым тоном.
Кишан тут же встал, прихватив полупрозрачную простыню. Обмотался ею вокруг бедер, наверное, желая прикрыть всю выступающую мужскую красоту. Тщетно, ракшас! Хирургическая простыня просвечивалась. И я изо всех сил старалась не смотреть на то, что она практически не скрывает. Вряд ли я смущала этого самца, скорее, это вид его наготы смущал меня. И я старательно сосредоточилась на правом боку Кишана: сняла повязку и осмотрела рану.
Аккуратно касаясь пальцами мужского тела, я ощутила его теплоту. Нет, уже не жар, а просто теплое, приятное на ощупь мужское тело. Эстетично привлекательное, ракшас его! И рана выглядела не так ужасно, за ночь она прилично затянулась. Видимо, солнце действительно помогло.
— Все хорошо, — констатировала я, выбросила старую повязку и, взяв с полки упаковку, принялась накладывать новую.
Кишан терпеливо стоял на месте, а когда я закончила, вдруг поинтересовался:
— А что я говорил, когда был в бреду?
— Велел какому-то Рейтану не покидать дворец, — вспомнила я.
— И все?
— Это то, что я запомнила, — кивнула я. — Кто такой Рейтан?
— Не важно, — чересчур резко бросил он. А я, уперев руки в бока, заявила:
— И не стыдно тебе? После всего, что между нами было…
Глаза Кишана вспыхнули, он с непониманием на меня посмотрел.
— Готова поспорить, ни одна самка не делала с тобой ничего такого, что делала я! Капельница, уколы, шитье, правда, без кройки, — хохотнула я. — Так что ты просто обязан рассказать мне, что с тобой случилось? Ты, кстати, обещал объяснить.
Кишан фыркнул, провел рукой по животу. Я опустила взгляд, скользнув им по бёдрам панта…
Вот, ракшас! И стоит ведь так раскрепощенно этот наглый голый пант. Такой весь соблазнительный.
Мое сердце опять забилось. Ещё сильней, учащенней. Я неожиданно для самой себя облизнула губы. Глубоко вздохнула, чувствуя, как напряглась грудь… Каришма! Да это возбуждение! Самое настоящее. Вот как на меня действует пусть и иномирный, но обнаженный мужчина.
— Я вчера был с сумкой… — произнес Кишан. Я молча кивнула и вышла в прихожую. Закрыв дверь, я прижалась к ней и отдышалась. Но перед глазами так и стоял голый торс Кишана. Да это ж провокация! Манахай так себя вести с женщиной, которая давно не была с мужчиной. Но не буду же я это рассказывать этому самцу.
Холщовая сумка лежала на полу в углу. Подхватив ее, я вернулась в кабинет. Подошла к стоящему посреди комнаты Кишану и протянула сумку. Пант принял ее из моих рук и полез внутрь. Проверил содержимое и спросил:
— Могу я помыться?
— Да, — кивнула я, и мы вышли из кабинета. Я проводила Кишана до ванной. — Ты можешь взять полотенце, что висит на крючке двери… И постарайся не намочить повязку, — он кивнул и скрылся за дверью вместе со своей сумкой.
А я, дождавшись, когда включится вода, направилась в кабинет. Собрала подушку, одеяло и с кушетки, и с пола и поспешила в соседнюю комнату.
Пока Кишан намывался, я успела переодеться в рабочую одежду, заварить и даже выпить чашку кофе. При этом думая про своего гостя. Вот кто он на самом деле? В бреду Кишан говорил что-то про дворец. А значит — он может иметь к нему отношение. Пант мог там прислуживать кому-то или же… Или в жилах черного тендуа течет благородная кровь. Но вот почему его искали ранбиры? Он что-то натворил? Вряд ли это из-за боев на Пардусовом поле.
Из ванной Кишан вышел одетым. Наконец-то! Он зашёл в комнату и остановился у двери. Мокрые волосы зачесаны назад. На Кишане вчерашние брюки и рубашка. И медальон украшал широкую грудь панта. Неизвестный мне камень в медальоне мерцал и переливался, от бронзового до ярко-жёлтого цвета. Явно дорогая вещица.
— Я видела тебя вчера на виджае, — сообщила я гостю.
— Я тоже тебя видел.
— Почему не подошёл? — Кишан промолчал и подошёл ближе. — Я пришла туда из-за тебя. Хотела предупредить.
— О чем?
— О том, что пант, назначивший тебе на вчера реванш, планировал поступить нечестно. Он собирался привести на драку на Пардусовом поле своих братьев, — Кишан нахмурился. — Так это они вчера тебя порезали и подпалили?