— Сначала чай.
Не хочу… Качаю головой… Глотаю слюни. А тортика-то хочется… И я беру кружку и делаю глоток. Необычно. Вкусно. Странно… Делаю ещё глоток, третий, четвёртый. Ставлю кружку на стол и вдруг чувствую, как желудок сжимается, а к горлу подкатывает тошнота…
Отравила? Ну конечно. Небось за этим и пришла.
Несусь в туалет. Сажусь на пол, наклоняю голову над унитазом. Меня тошнит. Долго. И не понятно чем — чая-то я выпила немного… Потом полегчало. Я спускаю воду и встаю. Поворачиваюсь. У двери стоит Аэлита.
— Теперь в душ.
— К черту! — рявкаю я. — Забирайте свой торт и валите из моей квартиры.
Она укоризненно смотрит. Резко хватает меня за шиворот и волочет в ванную. Ловко раздевает, запихивает под душ и включает воду…
— Холодно! — визжу я.
— Так надо, — отвечает Аэлита, обливая меня душем с ног до головы. Поливает холодной водой примерно минуту. Потом бросает душ, берет мыло, мочалку. Натирает моё тело. Смывает. Достаёт шампунь с полки и протягивает мне:
— Мойся.
Как будто под гипнозом беру шампунь. Наношу на волосы. Массирую, втирая в кожу. Аэлита поднимает душ и смывает с меня пену. Попадает в глаза. Щиплет. Возмущаясь, мычу. Вода вдруг закрывается. Меня тут же обнимают руки, укутывая в чистое полотенце.
Вылезаю из ванны. Надеваю протянутый халат. Мой, махровый… Сто лет его не надевала… Под ручку меня ведут обратно на кухню, сажают на тот же табурет. Пододвигают ко мне другую кружку и кладут отрезанный кусок тортика на тарелку. Беру ложку, ем, глотаю, практически не жуя. Когда тарелка опустела, по инерции беру кружку и запиваю приторную сладость во рту чаем. Обычным, привычным чаем.
На удивление, я чувствую себя хорошо. То есть нормально — нет боли, но и нет наркотического состояния от таблеток. Обычная я. О которой я почти забыла и уже не думала ощутить себя в таком состоянии.
— Вот теперь мы можем поговорить… Тебе же лучше?
— Лучше, — киваю. — А что это было?
— Я почистила тебя. Извини за неудобство, но я посчитала это нужным.
— Спасибо, — на выдохе отвечаю я, действительно испытывая благодарность. — И как надолго?
— Если не будешь глотать эту гадость — навсегда. Таблетки тебе, по сути, больше не нужны. Боль я тоже убрала.
— Но как?
Аэлита улыбается:
— Аллочка, — нежно называет она меня. — Я — ведьма.
— Ну да, — хихикаю я. — А я — хоббит, — что — то переклинило меня сегодня на этой саге.
— Ты не похожа на хоббита, — она мотает головой. — А я ведьма. Самая настоящая. Чистокровная панта, рожденная самкой…
— Панта? — перебивая, удивляюсь я. — Это кто такая?
Аэлита усмехается. Встаёт со стула, наклоняется ко мне, очень близко, и вдруг ее лицо преображается — и вскоре я вижу перед собой рыжую в черных пятнах большую кошачью морду.
Я зажмуриваюсь, трясу головой. Но открыв глаза, все равно вижу перед собой то же самое.
— Мой мир называется Пантерия, все его жители — панты. Мой вид онка, в вашем мире это называется леопарды, — начала говорить эта морда. — Я из рода пантер. В нашем роду четыре вида: тигры, львы, ягуары и леопарды, не считая гибридов, но это у нас редкость. По сути, характеристика нас в кошачьем облике не отличается от ваших пантер, которых вы относите к подсемейству "большие кошки". Правда, как ты видишь, мы разумные — умеем мыслить, думать, говорить и в основном живём в человеческом облике. Перекидываемся в кошек по желанию. Хочешь — называй нас перевертышами. Сейчас это у вас модно, — Аэлита фыркает и начинает преображаться обратно в человека. — Ну так вот, я родилась самкой в десятом поколении по материнской линии и поэтому обладаю некоторыми, скажем так, сверхъестественными способностями. У нас, как и у вас, таких называют ведьмами, — она садится обратно на стул, поправляет идеальную прическу.
Хмурюсь. До конца не верю. Желая узнать подробности, спрашиваю:
— И много вас здесь?
— Нет. Портал открылся сравнительно недавно. Сюда путешествуют наши купцы, прельстившиеся вашими благами цивилизации, и наша знать. Но надолго в вашем мире могут задерживаться только такие, как я.
Думаю. Поднимаю сомневающиеся глаза:
— Что вы от меня хотите?
— Хочу предложить тебе сделку, — сразу отвечает Аэлита. — Я возвращаю тебе твоё прежние лицо… правда, не сразу, постепенно… — она неожиданно замолкает, внимательно рассматривая сидящую напротив "красоту" на моём лице. Но разглядывает без брезгливости. Без сочувствия. Просто — смотрит.
— А что делаю я? — задаю вопрос, усмехаясь.
— Заменяешь меня…
Глава 15
Присутствие в доме Кишана немного смущало. Мне, как человеку, который долгое время жил отстраненно от людей, это очень непривычно. Непривычно осознавать, что теперь я не одна и мне придется спать с кем — то в одной комнате… Да ещё с таким экземпляром! Стоит ему пристально посмотреть на меня своими темными глазами, как тут же гормоны начинают играть со мной в злую шутку… А когда вспоминаю его нагое тело, такое мускулистое, но в меру, загорелое, все внутри сжимается и сердцу опять становится тесно в груди. Н — да, давненько такого со мной не было. Пожалуй, в последний раз на первом курсе института. Очень уж хорош был наш преподаватель по анатомии…
Но включать заднюю нельзя. Сама ж предложила чернышу пожить у меня. Так что придется попридержать свое либидо. В конце концов, нимфоманкой я никогда не была. И уверена — разум всегда побеждает любые химические реакции.
Кишан устроился за столом, на том же месте. Демонстративно отодвинул грязную тарелку. А я невольно посмотрела на его широкую ладонь… Мужественная, крепкая, сильная. Наверное, приятно, когда тебя ласкают такие руки…
Так, стоп! Гормоны — вон! Это иномирый мужчина. Чужой. Странный. Да он наполовину кот! Огромный такой, ешкин кот!
Но такой, ракшас побери, сексуальный…
— Так это портал? — спросил Кишан, кивая в сторону подпола. И хорошо, что спросил. Вовремя остановил мои мысли, гулявшие где-то на границе пошлого.
— Да, через него хозяйка дома, настоящая ваша ведьма, передает мне продукты, лекарства и небольшие предметы, — ответила я, старательно абстрагируясь от развратных мыслей — Пахаад, действительно, обладает силой. И дело не в духе, а в самой горе и в поколении ведьм, живущих на ней. Во всяком случае так мне объяснила Аэлита.
— Так зовут ведьму? — я кивнула, включила чайник.
— А она что, сейчас живёт в твоём мире?
— Да. Аэлита сказала, что встретила там свою любовь.
— Прию? — удивляется пант. — Но это невозможно. Прия должна быть из нашего мира.
— Не знаю, прию она встретила или нет, — пожала я плечами, доставая с полки кружки и чайные пакетики. — Но жить и любить хочет там. А меня отправила сюда. Помогать и лечить твоих сородичей… — я покосилась на чернявого. Его волосы почти высохли и слегка завивались, придавая объем. Кишану шло. Все шло: глаза, губы, тело, руки. Да он почти идеален! Ещё и знатных кровей. — Кстати, когда ты рассказывал, почему не хочешь становиться сурешом, назвал одну причину… Про не встретить свою прию. Суреши лишены этого?
Тендуа бросил на меня странный взгляд. Он прожег, я невольно потрогал лицо, которое неожиданно начало гореть огнем.
— Суреш обязан вступить в брак в тот же день, когда он перенимает титул от отца, — заговорил Кишан. — Жену суреши выбирают только среди знатных пантов.
— Жениться на незнатной сурешам… манахай? — перебила я.
— Да, — хмуро кивнул пант. — А еще если ты не встретил прию до брака, то уже и не встретишь. Связь с прией навсегда обрывается узами брака с другой.
Как все сложно! И как грустно. Жить вот так, как велит титул, а не сердце. Теперь я понимаю, почему Кишан не хотел становиться наследником.
— А что особенного в приях?
— Чувства, Алла. С прией они сильней, острей. Страсть. Сильная, первородная, — Кишан мечтательно улыбнулся. Увидев, что я это заметила, он резко нахмурился.
— А ты прию ещё не встретил?
— Не знаю…
— Как это?
Кишан пожал плечами и задумался.
Вода в чайнике в этот момент вскипела, и я наполнила кипятком стоявшие на столе две кружки. Одну придвинула к Кишану и села напротив. Пант уставился в керамическую емкость, удивлённо наблюдая за тем, как горячая вода плавно насыщается цветом от чайного пакетика.
— Это магия какая-то? — спросил он.
— Нет, просто в этих пакетиках чайные листья. Так удобней пить чай, без чаинок, — ответила я.
— Обычные чайные листья?
— Да, только из моего мира. Попробуй, — предложила я.
Кишан принюхался к кружке и сделал маленький глоток.
— Ничего так, — сказал он. Я улыбнулась, сняла с коробки с тортом прозрачную крышку и, взяв в руки нож, спросила:
— Будешь?
— Я сладкое не буду, Дерга, — заявил Кишан. Однако с интересом и даже с завистью наблюдал за тем, как я отрезаю кусок торта.
— Точно?
— Манахай, — бросил он. — И не соблазняй меня.
— Как хочешь, — ответила я и аккуратно облизнула испачканный в креме нож. — А я буду. Мне не надо соблюдать ваш пост.
Кишан сдвинул брови и покачал головой.
— А вашем мире люди не придерживаются поста? Или их просто нет?
— Почему? Есть, и многие придерживаются, — кивнула я и принялась медленно есть торт. Смакуя и получая удовольствие от каждого кусочка. Пант, сглотнув слюну, отвернулся. — Есть у нас в христианстве подобный длинный пост. В него люди не едят мясо.
— Мясо? — удивился Кишан. — Вот это жестоко. Как же без мяса?
— Вот так, только растительная пища.
— Ты сказала — в христианстве, а что это такое?
— Одна из религий. Верований, — уточнила я. Кишан удивился:
— У вас их много?
— Да. В моем мире несколько религий. В каждой свой Бог, свои особенности, традиции, праздники. Есть, конечно, много общего… Основа и запреты, по сути, везде одни. Несколько религий даже переплетаются…
— Запутаться можно… — покачал головой Кишан. — И как же зовут бога, в которого веруешь ты?
— Я медик, Кишан, мы — материалисты, ближе к науке. В бога… не то чтобы не верю, просто не отрицаю. Даже соблюдаю некоторые христианские традиции, которые плавно перетекли в семейные… Но больше все-таки склоняюсь к теории Дарвина, по которой люди произошли не от божественной руки, а от обезьян. Эволюция.
Пант чуть не поперхнулся чаем:
— Эво… что?
— Это название процесса развития, при котором последующее потомство становится сильней, приспосабливается к новому, меняясь физически, а слабые особи вымирают. Естественный отбор.
— Научный подход, — усмехнулся Кишан. — Но это не противоречит вере в божественное. В Пантерии нет богов, только четырехъипостасное божество, Чаарити. И все панты уверены, что все мы произошли от одной из его ипостасей.
— Вот в вашем случае я вполне могу в это поверить, — совершенно серьезно заявила я. — Есть хотя бы видимое доказательство — вы полулюди-полукошки, произошедшие от подобных. Почему нет?
— Странно, — фыркнул пант. — В наших ты веришь, а в своих нет.
Его слова немного резанули. Он просто не знает, что я пережила.
— Знаешь… был период, когда я молилась. Просила… Но мне не ответили. А вот из вашего мира поступил ответ, и мне подарили надежду… — с грустной улыбкой ответила я. — В моём мире говорят: надежда умирает последней. Когда вера и любовь уходят, остаётся она — единственное, что заставляет тебя жить дальше. Надеясь на лучшее.
Черные глаза Кишана посмотрели на меня с сочувствием. Но не с тем, которое злит и раздражает, а с каким-то нежным, переживающим.
— Что с тобой случилось? — спросил он. — Что могло произойти с красивой, луноволосой ману, что она перебралась в наш мир и живёт уединенно?
Мне очень хотелось довериться этому панту. Рассказать все, поделиться… Но поделиться — означает вспомнить. Прожить все заново… А ещё есть моменты, о которых лучше не рассказывать. Стыдно. Поэтому я ответила отстраненно:
— Я же тебе говорила — это временно.
Чай мы допили, я поднялась из-за стола и подошла к холодильнику, чтобы убрать торт. Обернувшись, я заявила:
— Ладно, ты помой посуду, а я пойду подготовлю кабинет. Что бы не происходило, я должна принимать больных. И они могут прийти в любой момент…
— Помыть посуду? — возмущенно удивился Кишан.
— В Пантерии это женская обязанность… тем более, чтобы гость мыл…
— Ну-ну, — перебила я его с усмешкой. — А ты не в гостях. Ты временный постоялец, который должен блюсти чистоту. И считай, что ты не в Пантерии. Считай что все, что находится в этих стенах — кусок моего мира в вашем. И здесь живут по моим правилам. Ведь за пределами дома я придерживаюсь ваших.
Черныш недовольно прорычал. Полагаю, как существо знатных кровей, он брезгливый неженка. Ничего, перевоспитаем. Я тоже не особо люблю всю грязную работу по дому.
— А давай ты сходишь за монетами, и я лучше тебя отблагодарю: и за лечение, и за проживание, и за соблюдение чистоты? — предложил пант.
— А далеко идти?
— До хоталя.
— Обещала — значит, схожу. Но вечером, — кивнула я. — И от мытья посуды тебе не отвертеться. Иначе будешь есть из грязной.
Кишан опять издал недовольный рык. А потом, посмотрев на холодильник, немного смущаясь, спросил:
— А у тебя ещё пельмени есть?
— Есть, Аэлита передала… — ответила я и тут же с ужасом подумала: еду же теперь придется рассчитывать на двоих! И эта чернявая особь ест много! Так что получается — даже на троих. А моих запасов, вместе с теми, что передала Аэлита, может не хватить. Ракшас!
— Она мало передала, — словно прочитав мои мысли, заявил Кишан. — В хотале есть круглосуточная лавка, они делают и продают очень вкусные пейстры. Заберёшь мои монеты — купишь десяток?
— Что такое пейстры?
— Это пироги такие. С рыбой, — ответил Кишан с улыбкой, а потом, будто опомнившись, спросил:
— Ты сказала, что сходишь вечером, почему не днём?
— Днём у меня работа. Так что только вечером. Страшно, конечно, одной, но…
— Одной? — его так это возмутило, что Кишан даже приподнялся и схватил меня за руку. Его прикосновение сопровождалось лёгким электрическим зарядом — меня словно током ударило, волоски на теле встали дыбом, а в висках застучало. Я одернула руку и ответила:
— С тобой же нельзя.
Кишан опустился обратно на стул. Помял ладонь, которой коснулся моей руки.
— Я могу сходить в теле тендуа, — заявил он, уставившись на свои руки. — Поэтому желательно днём, чтобы я успел перекинуться до заката.
— Ага, в теле тендуа днём, чтоб тебя местные драчуны узнали и уделали? Не думаю, что они успокоились… А меня почти вся округа знает и уважает, так что, думаю, все нормально будет, — ответила я и, немного подумав, поинтересовалась: — И, погоди, у ранбиров только твоя фотография вот такого, не кошачья. Они не знают твой второй облик?
— Знали только родители и брат. В нашем сурешиате не принято открыто показывать свои кошачьи обличья.
— Ясно, — кивнула я. Нет никакого смысла уточнять почему? Традиции, условности, суеверия — мне-то что? Сказано: не принято, значит, нужно воспринимать это именно так. — Я пойду, — моя рука потянулась за новой маской…
И вдруг пришло неожиданное осознание. Я уже целый день хожу перед Кишаном без маски. И меня это нисколько не смущает. Не хочется прикрыться и спрятаться, как раньше. Однако для приема пациентов, и уж тем более на улицу я ее всё-таки надену.
Буквально через минуту в дом опять постучали. Кишан испуганно дернулся, но я показала ему жест, что, мол, все хорошо.
— Если я вдруг почувствую или пойму, что кто-то пришел сюда в поисках тебя, подам сигнал — постучу в стенку, — я постучала по столу, демонстрируя панту сигнал: длинный, два коротких, длинный, — значит, тебе следует спрятаться в лаз. Договорились?
Кишан кивнул.
— Шанкар, Алла. Я бы без тебя пропал, — произнес он.
Пациентов на сегодня было немного. В основном, приходили те, кто перебрал вчера с хмельными напитками. Я поила их водой с растворенным аспирином и отправляла домой отлеживаться. В комнату, где явно скучал Кишан заходила. Но на бегу. Также на бегу сварила ещё пельменей и, успев съесть штук шесть, разрешила доесть оставшиеся гостю. Так же дала ему добро пить чай сколько угодно и угощаться галетами, в которых не было сахара и которое черныш оценил по достоинству.