Мне, как всегда, немного неловко. Словно первый раз здесь появилась: в тот день меня привез папин водитель. Припарковался возле крыльца и вытащил небольшой потрепанный чемодан, и я долго не решалась зайти внутрь. Все разглядывала внушительный фасад.
Так долго, что отец вышел сам.
До моего приезда мы встретились с ним всего раз — он прилетал в мой родной городок, чтобы познакомиться. Иначе бы я и не узнала его, и могла принять за отца… да кого угодно. Его окружало много представительных мужчин в возрасте. Личный помощник, например. Или поверенный — я думала такие только в американских фильмах бывают, но у папы и правда был собственный юрист, занимавшийся всеми его, в том числе личными, делами.
Мы с ним совсем не похожи. Я унаследовала от мамы рыжие волосы и зеленые глаза, еще и светлую, легко сгорающую кожу. И фигура у меня в ту родню — маленький рост и выпирающие косточки. А отец высок и грузен. В свои почти пятьдесят еще и вширь раздался и немного облысел. Да и его темные волосы, крупный мясистый нос и карие глаза вообще ничем не выдавали моего родственника.
Но он… очень старается им стать. И могу сказать, что у него вполне получается. Да, я его ненавидела и презирала — но он не таким уж и плохим оказался. Нормальным. Со своим сложным прошлым и непоколебимым желанием загладить вину. Даже почку не потребовал, напротив, решил сделать наследницей части своего состояния. Я, правда, открещивалась от всего, что несло на себе отпечаток чьего-либо ухода из жизни, но не смогла возразить ему, когда он усадил меня перед собой и сказал серьезно:
— Май, ты не думай, что я прямо сейчас сдохнуть собираюсь или у меня смертельную болезнь обнаружили. Не, я еще свою внучку замуж буду выдавать. Но мне будет спокойней, если я буду знать, что ты защищена, понимаешь?
Я поняла. Но жить в его доме отказалась наотрез, как и работать в его компании. Да и его Ирина не слишком-то способствовала нашему сближению. Моим внезапным появлением в жизни Александра Гавриловича Стральского она была ужасно недовольна. И колола меня как могла. И ни к единому слову не придерешься ведь — она третировала очень умело и скрытно, порой обидно до слез, но так, чтобы у меня не было повода наябедничать.
Впрочем, я и не собираюсь жаловаться. Даже когда еще в самом начале услышала, что она требует сделать тест ДНК, ни разу не показала, насколько мне неприятно. Я считаю, что у нее есть причины так себя вести… Или просто стараюсь оправдать каждого, кто встречался на моем пути?
Жмусь на крыльце, а потом делаю глубокий вдох и выдох, вцепляюсь в руку Дениса — вот уж кто выглядит радостным и уверенным в себе — и захожу внутрь. Постоянная горничная тут же забирает у нас верхнюю одежду и несет в большой гардероб, а я тщательно вытираю ноги. Не то что бы я снова пытаюсь выиграть немного времени — просто не хочется оставлять грязные следы на сверкающих полах. В нижней, «общественной» части дома не принято переобуваться, а взять с собой туфли я забыла. И судя по тому, как морщится Денис, он подумал о том же.
Наше появление заметили — а может отцу сообщили. Он выходит из дверей столовой и направляется к нам, широко раскрывая руки:
— Майя, рад тебя видеть. Все уже приехали, ждем только вас.
— Надеюсь, ты не морил голодом друзей из-за нас? — пытаюсь пошутить и с благодарностью принимаю рокочущий смех. И крепкие объятия.
— Нет. Ирина только подает аперитив. Пройдемте же.
Он берет меня за локоть, рядом пристраивается Денис, и мы делаем несколько шагов.
Я все еще волнуюсь, но уже не так сильно — все таки входить в столовую под защитой двух своих мужчин совсем не то, что одной. И незнакомые люди, и Ирина с её противным сынком меня теперь не так напрягают.
Мы появляемся как раз тогда, когда гости рассаживаются на свои места и потягивают разнообразные напитки.
— А вот и Майя с Денисом, — уверенно объявляет мой родитель. — Знакомьтесь…
Он начинает представлять присутствующих, но я будто глохну, когда вижу того, кто сидит по левую руку от пустующего места главы дома.
И снова начинаю слышать, когда отец называет столь знакомое имя:
— … и Илья Каримов, мой новый партнер и хороший приятель. Мне повезло, что он в Москву решил перебраться.
В голове вспыхивает сверхновая и тут же гаснет, оставляя за собой ноющую боль.
До меня доходит одновременно несколько вещей.
Каримов теперь живет в столице — а значит, слишком близко.
О наших отношениях он никому не говорил — и не собирается, похоже.
И он, однозначно, держит себя в руках гораздо лучше, чем я. Потому что пока я готовлюсь упасть в обморок, искра настороженного удивления в его глазах гаснет, и знакомый бесстрастный голос произносит:
— А я и не подозревал, что у тебя такая взрослая и… привлекательная дочь, Саш.
Я силюсь глотнуть воздуха, которого стало вдруг ужасно мало и выдавливаю из себя под звук грохочущего сердца:
— Простите… Я вдруг вспомнила, что мне надо сделать ужасно важный звонок.
Резко разворачиваюсь, задевая плечом ничего не понимающего Дениса, и быстро иду в глубину дома.
Мне нужна минута… а еще лучше час или вообще вся жизнь, чтобы прийти в себя. Перестать трястись и обливаться потом. И принять как факт, что мужчина, который предал меня дважды — первый раз когда соблазнил ради игры, а второй, когда вышвырнул из своей жизни — сидит за столом моего отца и тот называет его другом.
И партнером.
Илья мать его Каримов, которого я в своих мыслях именую не иначе как «ублюдок».
Мой бывший муж, с которым мы были вместе так недолго… но даже эти несколько месяцев изменили меня навсегда.
3
Я прячусь в туалете на первом этаже и подставляю под теплую воду дрожащие пальцы.
Когда я успела так промерзнуть? Или это расходится от моментально заледеневшего сердца иней?
Мысли мечутся и меня терзают самые разные желания — от порыва позвать отца и рассказать ему, кто такой на самом деле Илья Каримов, до потребности сбежать из этого дома и не возвращаться никогда.
Сколько прошло времени с момента нашей прошлой встречи? Больше трех лет. И эти годы я пытаюсь забыть все, что связано с Каримовым. И, как показывает сегодняшний вечер, безуспешно.
Есть выражение такое: «не отболело». Так вот у меня все еще болит так, что и секунда без этой боли была целой жизнью.
Смотрю на себя в зеркало, щиплю бледные щеки и, вздохнув, надеваю маску спокойствия. Меня застали врасплох, но я больше не слабачка. И к отцу жаловаться не пойду. Я не знаю их отношений, я не знаю, по какому такому указанию из Ада все это происходит, но я точно не хочу сейчас вскрывать собственные раны перед всеми этими людьми.
И ворошить то, что давно должно быть погребено под толстым слоем пепла.
— Еще раз прошу прощения, — спокойно улыбаюсь присутствующим, когда захожу в столовую. И даже не морщусь, когда выясняю, что единственный свободный стул — по правую руку от отца, напротив Каримова.
Оживленный разговор с моим появлением не прекращается, как и подача блюд. Без всякого аппетита я начинаю жевать траву, которую здесь называют закуской, и без всякого интереса пытаюсь вникнуть в суть обсуждения. Не ради того, чтобы участвовать в них — лишь создать видимость присутствия. И я вполне с этим справляюсь — смотрю в тарелку, подношу приборы ко рту, жую, периодически улыбаюсь — пока меня не настигает вопрос-подача:
— Мы все о делах да о делах, наверняка наскучили уже своими рассуждениями, раз дочь у тебя молчит. Или она всегда такая молчаливая, Саш?
Каримов даже не ко мне обращается.
И мне хочется воткнуть в него вилку.
Но я только отрываюсь от блюда и говорю совершенно спокойно, причем, также обращаясь к отцу:
— Молчание женщины всегда считалось её плюсом, разве нет?
Тщательно скрытую насмешку различают не все. Но отец хмыкает, а вот Денис, сидящий рядом со мной, неуместно бросается на мою защиту.
— Майя просто устала, а вообще она с удовольствием обсуждает интересные темы.
— Вот как. И где вы так устали… Майя?
Да-а, воткнуть и провернуть несколько раз.
Я улыбаюсь уголками губ и, глядя сквозь Каримова, отвечаю с почти святой безмятежностью:
— Денис немного преувеличивает — хотя рабочий день и правда был насыщенный. Просто я предпочитаю не лезть в то, в чем не разбираюсь.
Взгляду сквозь я, кстати, у него научилась. Но ему об этом знать не обязательно.
— А работаете вы…
Многозначительная пауза, которую я не собираюсь заполнять. Окружающие заняты собой и своими беседами, потому, уверена, мой демарш должен пройти незамеченным. Мстительно долго я поднимаю почти нетронутый бокал с вином и отпиваю из него маленький глоток, явно давая понять, что мне дальнейшее общение не интересно.
— Она — личный помощник руководителя, — снова вмешивается Денис.
Вот уж кто не упустил мою паузу.
Мысленно морщусь. Порой у меня возникает ощущение, что за любезностью моего парня — желание выслужиться. И я не терплю украшательства:
— Я — секретарь, — получается почти резко.
— Секретарь?
Тон Каримова вынуждает меня резко поднять подбородок, и я… тут же оказываюсь в плену его взгляда.
Черт.
Только он может так смотреть. Нет, по его лицу ничего не возможно прочесть, но когда Илья Каримов смотрит в упор, то возникает ощущение, что он заглядывает в душу, достает оттуда самые потаенные струны и начинает играть на них нужную ему мелодию, чтобы крысой заставить плясать на потеху публики.
Или убраться из города прочь.
У него худощавое лицо с выступающими скулами и четко вылепленными губами, высокий лоб и нос с горбинкой. Лицо, которое по настроению может выглядеть хищным и даже неприятным, но если он захочет — настолько привлекательным, что любая дурочка готова влюбиться.
— Не всем владеть компаниями к этому возрасту, — пожимаю плечами.
— Ой, когда мне двадцать четыре было, я даже постоянной работы не имел, — машет рукой отец, и я вздрагиваю, соскакивая с иглы немигающего взгляда.
А в двадцать пять у тебя уже родилась дочь.
Но этого я, понятно, не говорю. Хотя думаю… еще одна мысль, которая не дает мне покоя.
Кажется, отец вспоминает о том же. И переводит разговор на совершенно другую тему, а я, пока никто не видит, выдыхаю. И начинаю методично уничтожать поставленное передо мной горячее, почти не чувствуя вкуса.
Все проходит почти хорошо, пока ужин не заканчиваются, и Ирина не объявляет:
— Что ж, дадим нашим мужчинам возможность выпить кофе и крепкие напитки.
Я и забыла про эту идиотскую традицию, которой совсем не место в нашем обществе. Как-то я пошутила, что осталось еще «файф о-клок» ввести, и меня тогда не поняли… потому что неработающая жена моего отца действительно периодически собирала подруг на пятичасовые чаепития. Но Денис всегда с восторгом относится к «мужским» посиделкам и точно не поймет меня, если я начну настаивать на отъезде именно сейчас.
Ну и ладно, проведу полчасика с Ириной и незнакомой полноватой женщиной, имя которой я даже не запомнила. Еще полчаса в одном доме с Каримовым. Это же не страшно?
Мы выходим из столовой и направляемся в небольшую гостиную-библиотеку, где я, вежливо улыбнувшись, отхожу к книжным полкам и с преувеличенным вниманием начинаю листать первый попавшийся под руки том.
— Майя, подойди к нам. Мы обсуждаем юбилей твоего отца.
Мне не нравится приказной тон, но я обещала себе быть вежливой в чужом доме — а обещания, как известно, следует выполнять.
— До папиного юбилея полгода…
Многозначительный вздох и не менее многозначительный взгляд в сторону второй женщины — дескать, я же тебе говорила.
— Милая, — она поет сладко, но в тоне столько самодовольства, что я почти захлебываюсь. — Ты, конечно, не вращаешься в хорошем обществе и не знаешь, что серьезные люди планируют свое расписание на год вперед, и уж конечно тебе невдомек, что подобные мероприятия требуют огромных временных и организационных затрат. Потому не надо возражать.
Перевод: «недалекая плебейка».
Кажется, я исчерпала свою вежливость. Потому как пою не менее сладко:
— Конечно не знаю — я ведь не залажу регулярно в кошелек своего отца.
— Что за… — шипит змеей Ирина, а я преувеличенно сильно зажимаю рот ладонью. И говорю растерянно:
— И правда, что это я… наверное духота повлияла. Мне нужно на свежий воздух.
Быстро выхожу из комнаты, достаю пальто, не дожидаясь горничной и выскакиваю на крыльцо.
Ирина может еще заставит меня пожалеть о моей несдержанности, но не сегодня. И тот факт, что я дала отпор, отравленным удовольствием несется по венам, а холодный вечерний воздух позволяет, наконец, дышать полной грудью.
Я спускаюсь по ступенькам, огибаю веранду и сажусь на любимую качелю с торца дома. Летом она смотрит на небольшой пруд, сейчас же — на темное грязноватое пятно, прикрытое специальным материалом.
Кач-кач…
Я всматриваюсь в темноту, дыша в такт раскачиваниям и усмиряя бешеный бег мыслей. Закрываю глаза в надежде расслабиться и успокоиться — можно и замерзнуть, тогда все мысли будут лишь о выживании — и тут же распахиваю их, застыв.
Появление своего бывшего мужа я чувствую одновременно с щелчком зажигалки и запахом знакомого табака. И ненавижу себя за то, что инстинктивно втягиваю этот аромат.
Он стоит сзади. Чуть правее, у самого дома — мне не надо поворачиваться, я его чувствую — и смотрит на меня.
Его взгляд я тоже чувствую…
Ка-ач.
Я выпрямляю спину.
Мы молчим. Мне кажется, что бесконечно долго.
А потом он выдыхает вместе с дымом:
— Девочка выросла и научилась не только вести себя, но и показывать зубки.
На мгновение мне кажется, что он всевидящ. А потом я понимаю, что речь не о библиотеке.
— Что ты здесь делаешь? — отвечаю я вопросом. Получается хрипло и устало.
— Ты разве не слышала, что сказал… твой отец? — небольшая пауза дает мне понять, что он все еще в недоумении. Но не в правилах Каримова спрашивать о таких вещах — например, откуда у наполовину сироты вдруг взялся богатый папочка. Ему на это просто наплевать. — Я — его новый партнер. Или ты вообразила себе, что я появился здесь по твою душу?
— Душа тебя никогда не интересовала, — мои слова отдают горечью.
— Так и есть, — его — вылетают легче воздуха.
Кажется, я не могу сесть прямее, но я это делаю. Сухожилия и мышцы застывают, удерживая стержень позвоночника.
— Я не настолько забывчива, чтобы предположить, что твое появление как-то связано со мной. Зачем пришел именно сюда, Каримов? Решил поговорить? Или собираешься выяснить, буду ли я рассказывать, о том что мы знакомы?
— А ты будешь?
Колеблюсь. А потом сообщаю:
— Даже если расскажу — предупреждать тебя об этом не стану. А вот почему ты решил молчать?
И опять я не вижу и не слышу, а чувствую его шаги. И то, как он встает сзади, почти соприкасаясь со спинкой качелей тоже чувствую.
— Давай рассмотрим варианты, золотая, — в его голосе насмешка. Как же я ненавижу это прозвище! — Может я еще не определился, станет ли плюсом или минусом тот факт, что я спал с дочерью своего друга. Может хочу посмотреть, что ты собой представляешь… сейчас. А может, чтобы не прослыть недалеким, решил не упоминать о досадной ошибке прошлого.
Пальцы сминают ткань пальто, а сердце пропускает удар.
Я — «ошибка» для того, кто несколько месяцев был моим солнцем.
Горло как-будто сжато спазмом. Мужчина же берет одну прядь моих волос и пропускает её сквозь пальцы. А потом наклоняется ко мне и почти интимно шепчет:
— А может мне снова захотелось сыграть в игру? Только я еще не выбрал персонажей… «Юная девушка и подонок»? Черт, в это уже не сыграешь — ты продала мне свою невинность раньше, хотя на вид ты все еще достаточно свежа… «Изменница и несчастный парень»? Как быстро ты прыгнешь в мою постель и забудешь мальчишку, что рядом с тобой, если я поставлю это целью? А что если «запретная любовь с мужчиной постарше»? Только представь, как тщательно нам придется скрываться от отца… — отпускает он мои волосы и отодвигается.