— А кто устраивает сцены? Точно не я. Держи свою мадам в узде, и все будет отлично. — Поднимаюсь и отряхиваюсь, слыша, как Тося дает команду идти домой.
Я поднимаюсь в спальню Тосиных родителей, в ту, что закрывается на ключ. Там я оставила свое платье. Но только я собираюсь стащить с себя кофту, как раздается стук в дверь.
— Да? — откладываю платье.
В комнату вплывает, — кто бы вы думали? — Мисс Ноябрь!
— Мне тут твоя пьяная подружка разболтала, что у вас с Никитой что-то было, — заносчиво говорит она.
Мадаме невдомек, что Тося не может что-то разболтать. Если она что-то говорит, то делает это целенаправленно.
— Если это теперь так называется, то да — у нас с Никитой что-то было, — улыбаюсь я и подхожу ближе.
Она не ожидает этого и сразу начинает нервничать, потому что я безжалостно вторгаюсь в ее личное пространство, сокращаю дистанцию, на которой она чувствует себя уверенно. Мисс Ноябрь все еще пытается смотреть на меня свысока, но я выше, и эти несколько сантиметров дают мне огромное преимущество. Только я могу смотреть сверху вниз — у нее не получается.
— И? — напираю на нее. — Что дальше? Ты так смело начала этот разговор, продолжай.
— Не лезь к нему! Мне пофиг, что между вами было, он все равно с тобой не будет.
— Что ж ты тогда так напугалась? Мне кажется, ты припоздала со своими предостережениями.
— Даже не смотри в его сторону, иначе…
— Иначе что? А ты попробуй мне запрети, — усмехаюсь я и вижу, как эта усмешка задевает ее. Она чувствует исходящую от меня опасность, но не имеет понятия, как уязвить меня. Что именно сказать, чтобы остановить. Этого ведь Тося ей не разболтала. — А лучше запрети ему. Запрети ему смотреть на меня, думать обо мне. Прикажи ему не хотеть меня. Иди! Прикажи ему не смотреть на меня и не разговаривать со мной. Как ты думаешь, почему вы сегодня здесь? Потому что он этого хочет. Ты пыталась обсудить с ним, где встречать Новый Год, но он оставил тебя без вариантов, — бью наугад, надеясь, что попаду в цель. — Потому что сегодня он хочет быть здесь, поближе ко мне. Так что мужайся.
Она уходит, хлопая дверью. Будет требовать, чтобы они уехали. Поздно. Нужно было делать это раньше. Нужно было делать это тише. Она будет кричать в пароксизме гнева, истерией прикрывая недостаток аргументов.
Давай, Леднёв, не подведи. Ты же не станешь потакать женским капризам. Ты же не позволишь манипулировать собой. Ее претензии глупы и безосновательны, ты ведь так хорошо себя вел сегодня. Ничего лишнего не позволил, практически не говорил со мной и уж тем более ко мне не прикасался.
Я стягиваю с себя джинсы и кофту, но не спешу надевать платье.
Когда дверь в комнату снова возмущенно распахивается, я все еще не одета. Честно говоря, я уже замерзла, ожидая, пока ко мне кто-нибудь вломится.
— Настя! — рявкает Ник, но обрывается на полуслове, потому что видит меня практически голую. На мне нет лифчика — только трусики. В руках черное платье, которым я будто стыдливо пытаюсь прикрыть обнаженную грудь.
— Никита, я, конечно, понимаю, ты считаешь себя достаточно близким мне человеком, чтобы врываться без стука, но все же…
— Бл*ть, Климова, ты как всегда… — вздыхает он и пятится к двери. Мешкает, точно не знает, то ли ему выйти, то ли просто отвернуться. В конце концов, он разворачивается ко мне спиной.
— Что — как всегда? Как всегда, голая? — смеюсь я и влезаю в платье. — Можешь повернуться, я уже одета.
— Что ты ей наговорила? — говорит уже не так резко. Мое голое тело смягчило его гнев. Он почти сменил его на милость. Ну еще бы!
— Ничего особенного. По-моему, у нее бурная фантазия, я же предупреждала тебя: держи в узде свою лошадку. Я весь вечер даже не разговаривала с тобой, какого хрена она пришла ко мне с претензиями?
Разве с этим поспоришь? Вот и Леднёв не может. Он только шумно вздыхает. До этого момента я даже не предполагала, что можно одним лишь вздохом выразить все свои чувства.
— Зачем ты это делаешь?
— А зачем ты притащил ее сюда? — Иду к двери, но не для того чтобы выйти — мне надо быть ближе к Никите. — Думаешь, это тебя остановит? Или это остановит меня?
— От чего?
— Сам знаешь!
— Нет. Скажи.
— От этого, — указываю взглядом на его руку, сжимающую мое запястье. — Ты даже не замечаешь, что трогаешь меня. Ты не можешь не прикасаться ко мне.
— А ты не можешь без моих прикосновений.
Набираю в грудь побольше воздуха, но не издаю ни звука. Я пока не готова признаться в самых тайных моих желаниях. Никита тоже молчит. Но молчание — это уже реакция, даже если ты не позволяешь эмоциям отразиться на лице. Мы стоим так некоторое время, глядя друг на друга и взвешивая свои силы. Потом Леднёв отпускает меня и уходит.
Выждав несколько минут, я спускаюсь вниз.
— Настя, принеси еще шампанского, — перекрикивая музыку, кричит мне Тося и бросает выразительный взгляд в сторону кухни.
— Конечно, — улыбаюсь я и иду туда.
Так и есть. На кухне разыгрывается драма.
— О, — изображаю неловкость, — продолжайте, не обращайте на меня внимания. — Достаю из холодильника бутылку шампанского. Сомневаюсь для виду, но все же прошу: — Ник, открой.
Мисс Ноябрь испепеляет меня взглядом. Я бешу ее, она терпеть меня не может. Ее неприязнь я почувствовала еще до того, как Тося сболтнула про меня и Никиту. Да чего уж там, добрая половина собравшихся здесь меня не переваривает и готова распять на кресте, стоит предоставить такую возможность. Идя на кухню, я заметила несколько осуждающих взглядов, видимо, уже пошел слушок, что Климова разбила пару. Припутала парня прямо на глазах его девчонки. Представляю, какими душещипательными и пикантными подробностями эта история обрастет к утру.
Леднёв сама любезность — откупоривает бутылку и отдает мне.
— Спасибо, милый.
Мисс Ноябрь белеет от неистового гнева. Ни она, ни я уже не скрываем своей ненависти.
— Я не собираюсь это терпеть. Я тебе не какая-то дурочка. Выбирай! Или она, или я!
О, а вот это уже интересно. Теперь я не тороплюсь никуда уходить. Стою и думаю, не хлебнуть ли прямо из бутылки, как волнительно все закрутилось. Зря она так. Даже я не стала бы действовать с Ником так прямолинейно. Самоубийца, блин.
— Такси подъехало. Пойдем, я тебя провожу, — говорит он вроде бы спокойно. Но я чувствую, сколько в его голосе клокочущей злости, и быстренько ретируюсь с поля боя, прихватив бокалы и шампанское.
Тося стоит на балконе второго этажа, оглядывая комнату взглядом полководца. Я поднимаюсь к ней и вручаю добытую бутылку.
— Господи, с кем я дружу. Ничего себе ты интриганка. Страшный человек.
— О, да-а, — протягивает Тося, — сама себе удивляюсь. И меня даже совесть не мучает, представляешь.
— Представляю, — поддакиваю я. — Сама видела, как ты свою совесть утопила в шампанском.
Таисия весело смеется. Я отпиваю из бокала большой глоток и первый раз за вечер чувствую вкус напитка. Чувствую свое опьянение. И дрожь, внезапно хлынувшую по позвоночнику.
— Больно ей, наверное, — без сочувствия говорит Григорьева.
— Угу, — киваю я.
Больно. Но для нее все разыгралось в течение часа, а моя боль и ревность жрали меня несколько месяцев. С того момента, как я узнала о похождениях Леднёва.
Во мне вдруг поднимается женская обида. И эту обиду мне хочется отомстить. Поэтому, когда Леднёв хватает меня под локоть, я вырываю руку. Вернее, пытаюсь, но его злость не оставляет мне шанса на свободу. Он затаскивает меня в спальню и закрывает дверь на ключ. Забавно, что раньше я стеснялась самой мысли о романе с этим малолеткой. Сейчас же мне наплевать, что о нас будут говорить завтра. Вроде любовь должна делать человека лучше. Кажется, из меня любовь сделала беспринципное чудовище.
Никита толкает меня на кровать, я опрокидываюсь на спину, и он задирает на мне платье.
— Я даже не знаю, что я сейчас с тобой сделаю.
— Ой-ли, по-моему, ты все прекрасно знаешь. — От волнения у меня вырывается истерический смешок. — Весь вечер, наверное, только об этом и мечтал, когда свою дуру за задницу лапал. Скажи, когда трахался с ней, меня представлял?
— Ты, правда, хочешь это знать? — Он нависает надо мной, и мы замираем, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза.
— По крайней мере, я не крутила романчиков на стороне и не искала утешения в других объятиях.
— Ага, предпочитала мучиться в одиночестве.
— А ты притащил ее сюда! Специально? Хотел меня до белого каления довести? — продолжаю жалить его упреками.
— Это того стоило, правда? И месяцы интрижек, и испорченный праздник… Климова ревнует… это точно того стоило. Скоро совсем человеком станешь.
— Ждешь пылких признаний?
— Очень.
— Не дождешься!
— Еще как дождусь. У тебя будет время их придумать.
— Да пошел ты! — Что есть силы толкаю его в грудь.
Ник чуть отклоняется, это позволяет мне лишь привстать, но не выбраться из-под него.
Я знаю, что этот секс ничего не решит между нами. Никите будет нелегко простить свои безответные чувства, мне — его похождения. Но мука долгих дней, тоска и отчаяние, злость и ревность, все отметается прочь, и из этой огненной лавины чувств рождается безумное желание.
Мысли тонут в жадных поцелуях. Мы тонем…
Наши объятия больше похожи на схватку, нежели на ласку. Мы безжалостно мучаем друг друга, раздеваем, и постепенно злобная сила иссякает, сменившись на горячую страсть.
Воздух ползет к вискам. Липкий, влажный.
Ник ласкает меня. Целует каждый сантиметр кожи, гладит каждую впадинку.
Оттого как сильно я его хочу, ломит все тело. Эта потребность граничит с болью, до того она мучительна, но мне нужны его руки, его губы. Я хочу знать на вкус его всего.
Слегка впиваюсь ногтями в его спину, и он входит в меня. Я вздрагиваю от легкой вспышки боли и замираю. Покрываясь испариной, переживая это первое чуждое, но восхитительное ощущение. В глазах темнеет, и накатывает легкое головокружение. Вдыхаю глубже, стараясь расслабиться…
— Больно? — Леднёв чувствует мое напряжение, мне не нужно ничего говорить. Мы как будто уже делали это. Хотя все у нас с ним в первый раз. Может быть, так происходит, потому что мы много раз об этом думали.
— Нет…
Не хочу, чтобы он останавливался и своей осторожностью превратил наш первый секс во что-то нелепое. Мне не нужно, чтобы он жалел меня.
— Нет… — Целую его и крепче сжимаю бедрами.
Он старается не доставить мне лишней боли. Я все равно ее чувствую, но вместе с ней и горячее удовольствие от каждого его движения, и запах секса. Чувствую нашу влагу и смешивающееся на губах дыхание. Чувствую какой-то пьяный, но при этом сознательный и безвольный восторг.
Это похоже на сон наяву. Страстный, напряженный сон, когда в сплетении рук и ног теряется счет времени, и трудно различить, то ли час прошел, то ли бесконечные часы…
Когда мы обессиленные падаем на смятые простыни, на уме у меня крутится только одно.
— Что? — хрипло спрашивает Ник, будто знает, что я хочу что-то сказать.
— Нужно было сделать это раньше.
Он смеется, прижимает меня за плечи и утыкается губами в висок.
Надо бы натянуть на нас одеяло, но у меня нет сил шевелиться.
— Ты же закрылся на ключ?
— Да.
Глава 14
Мне уже далеко не восемнадцать, но чувствую себя ровно так же.
Мы сидим в тишине, в моей машине и пьем вторую бутылку шардоне из пластиковых стаканчиков. Молчит Климова. Молчу я… Нам обоим хорошо в этом молчании. И это, как прежде, выше моего понимания.
Мне хорошо с той, которая когда-то растоптала мои чувства. С той — которая холодно и равнодушно разрушила наше совместное будущее.
До той новогодней ночи в моей душе бушевала злоба. Я учился на юрфаке, по вечерам убивал себя на тренировках, успевал цеплять каких-то девок, но та, которая с первой секунды по-настоящему меня пленила, отказывалась отвечать на мои чувства. Меня грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющими мышцами, но перестать думать о ней я не мог. Не мог ее игнорировать. Не в состоянии был отказаться от малейшей возможности ее увидеть. Климова влекла меня словно на незримом канате, хотя убийственная грубость наших встреч каждый раз ошеломляла.
Вот и сейчас я снова не могу повернуть обратно. Наши встречи — сплошное безрассудство. Даже не сердцем, а всеми своими нервами чувствую, что это опасно для нас обоих, что попытки разыгрывать легкие поверхностные отношения сущая глупость, но уже не могу ни на что повлиять…
— Господи, — шепчет Настя, — а говорят, граната в одну и ту же воронку два раза не падает. — Леднёв, скажи, сейчас нас обоих прав лишат? — смеется она, глядя мимо меня в боковое окно.
— Не думаю. — Отдаю ей стаканчик с недопитым вином и опускаю стекло.
— В чем дело, капитан?
— Ваши документы, — небрежно бросает он.
— Основания?
— Ваши документы, — настаивает без объяснений.
— Основания для предъявления моих документов тебе? Может, ты ряженый. Удостоверение предъяви и представься по форме.
Капитан напрягается, но делает, что велено, и я раскрываю перед его лицом прокурорскую ксиву.
Он вытягивается в струнку, правая рука снова тянется под козырек:
— Никита Валерьевич… а я смотрю, номер знакомый… вы это… аккуратно.
— Капитан, мы стоим, отдыхаем, никуда не едем.
— Может, машину вызвать?
— Не надо. Кругом, шагом отсюда марш. — Поднимаю стекло и прячу свое удостоверение во внутренний карман куртки.
— Никита Валерьевич, ну-ка предъяви мне свои документики, — вкрадчиво произносит Климова.
— Они самые обычные, — улыбаюсь я.
— Я сейчас устрою тебе обыск. С пристрастием.
— Только об этом и мечтаю, — невольно срывается у меня.
— Ты же знаешь, я не успокоюсь, сейчас полезу шарить по карманам и оболью тебя вином. Я же видела ты ему ксиву какую-то показал. Кто ты, Леднёв?
Я забираю у нее из рук стаканчики с вином и даю удостоверение.
— О, боже, Ник, — выдыхает она, — ты прокурор. — И хохочет: — Вот жук! За нос меня водил!
— Самую малость. Тебя особо не проведешь.
— Я сразу поняла, что что-то не так. По разговору.
— Это издержки профессии. Давно привык вопросы задавать, нежели отвечать на них самому.
— Оно и видно, — упрекает она. — Я знала, что у тебя все получится. Я же тебе говорила, что у тебя… все-все получится… ты стал, кем хотел… — голос ее затихает.
— А ты стала? Кем хотела…
Не отвечая, Настя отдает мне ксиву и хватается за ручку двери.
— Душно… подышать хочется.
Выхожу следом, бросаю стаканчики с недопитым вином в урну. Сунув руки в пальто, Настя бредет по тротуару, подальше от машины. Я хватаю ее за руку и разворачиваю к себе.
— Ник, а ты помнишь тот Новый год? Нашу первую ночь?
— Да. — Конечно, помню. После той ночи мы не расставались. До того момента…
— Клянусь, у меня больше никогда в жизни не было такого праздника.
Я сжимаю ее плечи. Климова знает, о чем я хочу спросить. На языке только одно слово.
Она знает. И вся сжимается под моим взглядом. Вздрагивает, прикрывая глаза, но я успеваю заметить, сколько боли скрывается за дрожащими веками.
Смотрю на ее губы, манящие влажные губы, которые когда-то горели от моих поцелуев, и у меня больше нет сил скрывать страстное желание под напускным равнодушием. Почти невесомо приникаю к ним. Но это легкое касание быстро перерастает в глубокий поцелуй, не имеющий ничего общего с тем первым, приветственным. Этот, безрассудный горячий, будоражит кровь, и после него нам неизменно захочется большего.
Уже хочется…
Желание пульсирует в венах, в каждой моей клеточке. У меня — даже не с этого момента. С того самого, как увидел ее на том мероприятии. Она была одета, но я видел в платье ее голое тело и все эти дни только и жил мыслью, как бы снова овладеть ею. Ощутить под собой, вырвать стон из жестоких губ и снова увидеть ее, такую холодную и надменную, в угаре страсти…