— Что?
— Ты сказал, "по ту сторону". Ну, что я там окажусь. По ту сторону — по какую?
Я отпустил её, упал у её ног на колени и захохотал. Я смеялся и никак не мог остановиться.
Госпожа сначала смотрела, не шевелясь. Потом взялась за краешек одеяла и помахала перед моим лицом, окатив запахом дыма, цветов и пота.
— Ллир, ну чего ты смеёшься? Я страдаю, а ты смеёшься. Мне плохо, — она снова надела маску капризной госпожи, как делала, когда бывала растеряна и не знала, как себя вести. — Ты… ну… то есть знаешь… что со мной? Всерьёз? Точно знаешь?
Я вдохнул поглубже. Дым, постоянный дым. Когда я к нему привыкну?
— Госпожа, вам нужно принять сонное зелье. Я сейчас приготовлю. И вернитесь, пожалуйста, в кровать. Вы стоите на полу босиком — вы можете простыть. Каждая ваша болезнь будет стоить кому-то жизни. Или крови, что уж точно.
— Почему ты так в этом уверен? — она всё-таки сделала, как я сказал. Забралась с ногами на кровать, укрылась и наблюдала за мной.
Я зажёг ещё пару свечей и разложил коробочки с травами на прикроватном столике. Люди совершенно не умеют собирать травы, или растения в их лесах не имеют такой силы, как наши. Если бы я был дома, я бы помог ей лучше…
Рука замерла над чашей.
Я не собираюсь ей помогать. Я не собираюсь её учить. Я только дам ей возможность выжить. Только это. Она человек. Человек.
— Ллир, не молчи. Мне страшно, когда ты молчишь.
Всю прошедшую неделю моё молчание ничуть её не волновало.
— Чего вы боитесь, моя госпожа?
— Тебя.
Я перевёл взгляд на неё. Чешуйки на её шее поблёскивали в свете свечей, как водная рябь.
— Госпожа, прошу вас, не нужно. Я всецело предан вам…
— Господи, да как же ты можешь столько лгать?! Если бы ложь была жабой, мой пол бы уже превратился в болото.
Я отвернулся. Она ещё не знает, что вполне способна это сделать.
И не узнает.
— Ллир, ты был волшебником? Одним из тех страшных волшебников рей-на, о которых рассказывают жуткие сказки?
Сказки, волшебники. Она всего лишь ребёнок. Не моя ученица. Не демон. Человеческий ребёнок, и мне нужно вести себя с ней соответствующе. Почему я забываюсь?
Я улыбнулся, тоже надевая маску. Я раб для удовольствий, любых. И сейчас моя госпожа будет довольна.
— Вам рассказывают о нас страшные сказки, госпожа?
Она молча кивнула, не сводя с меня напряжённого взгляда.
— Как жаль, госпожа, ведь сказки должны быть красивыми и добрыми. Вот, представьте… В далёкой чаще, затерянной в самом сердце леса, в озере слёз, на поверхности которого даже в самый жаркий день лежит лёд, спит юноша, прекрасный, как рассвет над Дей-кари-не, Великим водопадом…
Её глаза заблестели — я видел, что ей интересно. Человеческие дети любят сказки…
Под эту историю я напоил её отваром. Я приправил рассказ об изгнаннике любовью и придумал счастливый конец. Я заставил мой голос журчать, как журчит ручей Великого леса. Я открывал перед ней картины ночной чащи — светлячков, носящихся в воздухе, и блестящих цветов лай-не, с сердцевинами, напоминающими человеческие фонари. Я показал ей разноцветный туман над поляной водопадов. Небесное озеро и его земной близнец — озеро искренности среди бесконечной зелени Запретной рощи. Звёзды, собранные в нём в ожерелье Праматери…
Госпожа заснула, уткнувшись носом мне в плечо.
Во сне дымчатая демоница, сцепив непропорционально длинные руки за спиной, стояла на краю скалы Рев-и-не, где брал начало Великий водопад, и смотрела на крупные, какие бывают только во сне, с кулак величиной звёзды. Я подошёл к ней и встал на колени во влажный густой мох.
— Расскажи мне ещё про озеро слёз, — тихо произнесла она.
Я глубоко вдохнул горький, щедро приправленный дымом и свежестью приближающейся грозы воздух. И, опустив голову, незаметно улыбнулся.
— Как прикажете, госпожа.
Она слушала меня всю ночь, так и не оторвав взгляда от звёздного неба.
Утром, когда я проснулся, вся кровать была устлана цветами лай-не. Сердцевинки громадных колокольчиков расправлялись, стоило с них встать, а попавшая на одежду и тело пыльца мерцала.
— Ух ты, — прошептала госпожа, обнимая ближайшие колокольчики. Цветы упруго пружинили на стеблях. — Это ты сделал? Как? А почему я не могу их собрать?
— Они проросли сквозь кровать, госпожа, — отозвался я, понимая, что вчера несколько увлёкся. Девчонка непредсказуема, как весенний ветер. Надо будет дать ей основы защиты, иначе спальня быстро станет поляной Вечного леса, и это вряд ли удастся скрыть.
— А как ты это сделал?
Я опустил взгляд, стоя у её ног на коленях.
— Я не делал этого, госпожа.
— А кто тогда?
Она была наивной, глупой, но порой соображала быстро.
— Я? Ллир, ты что, во мне нет магии!
Я опустил голову ещё ниже.
— Конечно, госпожа. Это не магия. Это…
— Я что, дура, по-твоему? У меня кровать расцветает, а ты утверждаешь, что это не магия? Ты не забыл, что я чувствую, когда ты лжёшь?
— Да, госпожа. Конечно. Как я смею? Но это действительно не магия. Это проявление вашей демонической природы. Простите меня, госпожа.
Она сверлила меня недоверчивым взглядом и машинально дёргала ближайший лай-не. Неопытная, она пока не знала, что некоторая ложь так похожа на правду, что почти становится ею.
— Ну хорошо. Ладно, — госпожа задумчиво прошлась к зеркалу, покрутила спадающий на грудь белый локон. — Я сегодня проснулась не в крови, значит, твоя магия, рей-на, работает.
— Это не магия, госпожа.
— Не перебивай!
— Простите, госпожа.
Она бросила на меня ещё один внимательный взгляд, потом поскребла коготком бровь — как всегда делала, когда размышляла.
— Ты сказал, мне нужно следить за собой? Чтобы я не заболела? Ты думаешь, если я буду заботиться о себе, у меня получится удержать… это?
— Я не знаю, госпожа, — честно ответил я. — Вы можете только попытаться. Но если вам будет худо, ваша демоническая природа точно своё возьмёт.
Госпожа вздохнула, рассматривая себя в зеркале.
— Ну ладно. Тогда приготовь мне ванну. И пошли за завтраком. Сегодня я хочу медовые булочки, паштет и эти… красные ягоды… а, помидоры.
Уже у двери в купальню я не выдержал.
— Госпожа, простите, но вам лучше исключить из рациона сладкое. И сосредоточиться на животной пище. Мясо прекрасно подойдёт.
Госпожа уставилась на меня.
— Но я не ем мясо! В смысле, паштет — куда ни шло, но мясо, жареное, варёное, пе-чё-ное — гадость!
Теперь я понимал, как она довела себя до такого состояния.
— Госпожа, я не смею настаивать…
Она вздохнула с таким видом, будто я наказал её плетей на пятьдесят, не меньше.
— Ладно, пусть будет мясо. Изверг.
Я рухнул на пол у её ног, но до того, как успел начать оправдываться, она схватила меня за плечи.
— Кончай уже этот спектакль и иди набирать мне ванну. Я грязная. Как будто всю ночь невесть где скакала.
Я набрал ей ванну, передал мнущимся за дверью слугам приказ принести плотный завтрак. Удивился: почему нет переполоха. На принцессу напали — допустим, стража об этом не знала. Но растерзанные трупы в саду уж точно нашла. Как будто здесь каждый день подобное случается.
А может и случается. Люди странные существа, и обычаи у них тоже странные.
— Ллир, мне скучно. Иди составь мне компанию, — госпожа стояла у края бассейна, толкая от себя хлопья пены.
Я послушно опустился на колени рядом.
— Что прикажет госпожа?
— Ты распорядился насчёт завтрака? Я голодная, как волк.
— Да, госпожа.
— Хорошо… Хм, а правду говорят, что у рей-на есть хвосты?
Я опешил, а хвост, спрятанный в штанах, непроизвольно сжался вокруг бёдер.
— Конечно, госпожа.
— И у тебя? Покажи.
Она спокойно наблюдала, как я раздеваюсь — только щёки порозовели, хотя, быть может, это от горячей воды. Госпожа смотрела, и её взгляд напомнил мне сотни раз, когда я делал то же для других людей. Оценивающий, злой. Она почему-то сердилась — всё это было какое-то изощрённое наказание.
К хвосту она потянулась, но не схватила.
— Ух ты. Настоящий! Шевелится.
— Вы можете потрогать, госпожа. Он пушистый, вам понравится.
Я терпел, пока она осторожно его гладила. Больно, как обычно при этом, не было. Неприятно всего лишь. Мерзко.
— Тебе, наверное, неудобно всё время его прятать?
О нет, мне было удобно — потому что иначе каждый человек так и норовил его схватить, когда видел.
— Если госпожа желает, я могу ходить без одежды.
Госпожа дотронулась до кисточки на кончике — и мне пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы она ничего не заметила.
— А что, ты уже оброс мехом, Ллир?
— Простите, госпожа?
— Неважно. Слушай, мне правда скучно, забирайся. На тебе полно этой золотой пыли, ты светишься. Надо смыть. Если кто заметит, будут расспросы. И этот сад с кровати — ты сможешь его убрать?
— Боюсь, госпожа, вам придётся менять кровать.
— Невелика потеря, — она отшатнулась от меня, когда я осторожно забрался в воду рядом. В бассейне стоять на коленях было невозможно — я бы захлебнулся. К тому же, госпожа смотрела. Интерес в её взгляде смешивался со смущением — и чем-то ещё, чего я не понимал. Чем-то новым и странным.
Госпожа моргнула. Сжалась, прикрывая руками грудь.
— Это была плохая идея.
Но всё равно смотрела, и я не двигался.
— Госпожа, простите, если чем-то напугал вас, но я ваш, полностью в вашей власти. Вы можете мне приказать, и я исполню. Что вы хотите, чтобы я сделал? — я ждал, когда она перестанет вести себя, как дурочка, и прикажет. Когда станет такой же, как остальные. Ночи в Великом лесу не могли ничего изменить. Они просто сон, как её вторая ипостась — дым.
Она молчала.
Я осторожно шагнул в её сторону. Наклонил голову, обозначая поклон.
— Вы прекрасны, госпожа. Ваша красота как…
— Не говори, как один из этих… на балу, — выплюнула она, щурясь. — Это ты красивый. Безумно. Я глаз от тебя отвести не могу — всё время. Ты просто как ядовитый цветок в этом твоём лесу. Я иногда очень хочу сделать тебе больно. Потому что ты красивый. Потому что ты ведёшь себя, как будто я какая-то глупая девчонка, которая ничего не понимает. Я иногда тебя даже ненавижу. Хотя какая разница? Ты ненавидишь меня сильнее, — она отвела взгляд.
— Госпожа, вы можете назначить мне наказание…
— За ненависть? — фыркнула она.
— Раб не смеет ненавидеть господина.
— Ты ещё не понял, Ллир? Мы одинаковые. Ну и что, что я принцесса. Я изгой. Нечеловек. И ты тоже. Я здесь такой же раб. Мне так же говорят, что делать, так же отдают приказы. Меня так же наказывают, если я их не выполняю. Моя свобода мне не принадлежит — и никогда не будет. Рабство? Думаешь, я не знаю, что это?
— Не знаете, госпожа, — твёрдо сказал я.
Она тут же вскинулась.
— Да?
— Да.
Госпожа смотрела, как я поднимаюсь по ступенькам, вытираюсь.
— Не объяснишься?
Я молча натянул одежду.
— Тогда двадцать плетей за непочтительное обращение. Передай этому… кто там у вас надсмотрщик. И немедленно. После возвращайся.
Я поклонился.
— Как прикажете, госпожа.
— И не забудь про кровать. Скажи, чтобы заменили.
— Да, госпожа.
Я задержался в спальне: капал расплавленным воском на лай-не. Они сворачивались и, когда я подносил к ним огонёк свечи, рассыпались в пепел. Скоро вся кровать была покрыта пеплом — достаточно экстравагантно, но не так, как проросшие сквозь доски цветы.
В дверь купальни что-то ударилось с той стороны и, судя по звукам, разбилось. Потом ещё раз.
Я оглянулся, поставил свечи и, передав принёсшим завтрак слугам приказ насчёт кровати, отправился искать надсмотрщика.
Спустя час, когда я вернулся, госпожа одевалась — рыженькая горничная-ликийка закалывала её платье брошами.
Слуги тем временем уносили остатки завтрака.
Госпожа обернулась, когда я вошёл и встал в углу на коленях. Смерила меня долгим тяжёлым взглядом.
— Понял, за что?
— Да, госпожа.
Она фыркнула и отвернулась.
На то время, пока устанавливали кровать, госпожа пожелала уйти гулять на северную стену. Здесь было пусто: похоже, редко кто сюда ходил. За садом не ухаживали — и деревья росли, как хотели. Карликовые уродцы, посаженные людьми. Тот там, то здесь белел бок заросшей беседки — но госпожа всё шла и шла дальше, не обращая на них внимания.
— Меня здесь десять раз пытались убить. Точно. Десять раз. Три раза отцовские фаворитки, и семь — королева. Пять раз у них почти получилось, — сказала она вдруг. Обернулась, посмотрела на меня. — Думаю, все были бы только рады, если бы меня не было. Как думаешь?
— Как скажете, госпожа.
Она вздохнула. Мы как раз добрались до стены, и госпожа, подпрыгнув, села на край того, что когда-то, наверное, было маленькой башенкой (честно говоря, я плохо разбираюсь в человеческих укреплениях). Здесь стена возвышалась над обрывом: внизу шелестел верхушками крон лес. Незнакомо, надрывно пели птицы, и солнце нет-нет, но поблёскивало на скрытом среди деревьев ручье.
Госпожа опасно передвинулась на край и опустила ноги, как будто собиралась прыгнуть в этот обрыв. Я замер рядом, не решаясь опуститься на колени и думая, что если она и правда соберётся спрыгнуть, надо успеть её подхватить. Я отлично знал, что бывает с рабами, позволившими господам умереть.
— Знаешь, Ллир, я тут поинтересовалась: у вас ведь странная религия, да? У Рей-на, — и тут же, передразнивая, ответила за меня: — "Как скажете, госпожа". Ну так вот — вы ведь верите, что самоубийство — грех. Да? Эта ваша Праматерь так говорит. Да?
— Да, госпожа.
— Чудно. А довести кого-то до самоубийства — тоже грех? Ну, чего уставился? Отвечай.
— Да, госпожа.
— Пре-вос-ходно. А что бывает с рей-на, который доводит живое существо до самоубийства? Он попадает в ад?
Я осторожно подошёл ближе. Спрыгнет, дурочка.
— Да, госпожа.
— Замечательно, — она упёрлась руками о шершавый камень. — Ну, в общем, я — живое существо, и ты меня, рей-на, доводишь. Со мной творится что-то странное, я не понимаю, что. Мне страшно. Мне так страшно, что я лучше покончу с собой — всё равно всем плевать. И ты единственный, кто может меня остановить. Ну так что, не будешь секретами волшебными делиться? — она подняла взгляд на меня.
Я не опустил голову, хотя хотел и должен был. У неё нечеловеческие были глаза — демона, и мне больших трудов стоило напомнить себе, кто она. Спина помогла — шрамов не останется, но прикосновение к ткани рубашки пока что лучше ошейника и клейма напоминало мне, кто я. И из-за кого я это терплю.
Госпожа пожала плечами и отвернулась.
— Гори в аду, рей-на.
Я всё-таки не успел её поймать. Она мелькнула в воздухе — солнечный зайчик скакнул по чешуе, рогам. А потом в воздухе затрепетали, сначала бесполезно полощась, потом — поймав ветер, крылья.
Госпожа взлетела, зависла над стеной, потом опустилась передо мной. Её колотило.
— О-обалдеть! — она посмотрела на меня. Демон, не человек. Глаза огромные, голый хвост нервно стегает воздух. — Я… я могу летать! Я… Значит, это правда?! Правда, что я могу колдовать? Они все ошибались! — она радостно рассмеялась. — Ллир, они все ошибались!
— Да, госпожа.
Она услышала — взгляд прояснился.
— Ты знал.
— Да, госпожа.
— Ты не с-с-собирался мне помогать, — зашипела она, скалясь, а вокруг её руки появился чёрный сгусток. Совершенно машинально — от полноты чувств. Большего она всё равно ещё не могла создать.
— Ты хотел лишить меня этого?! — она занесла руку, а я не стал падать на колени. Теперь это было неуместно. — Ты хотел, чтобы я продолжала жить вот так, ненужная, слабая принцесска, тогда как на самом деле я могу. Я всё могу!
— Да, госпожа.
Её рука дрогнула. И медленно опустилась.
— Это потому, что я человек, да?
Я молчал, и она тихо, горько рассмеялась. Крылья, хвост, — всё это растаяло, струйкой дыма улетев вниз, в лес.