Огонь, меха, большой металлический тигель, чувство кошмара наяву, не покидавшее эльфа ни на минуту с тех пор, как он вошел в кузницу. Жар был достаточным, чтобы в тигле начали плавиться золотые монеты. Нальяс, хладнокровный безумец, положил туда же диск!
Фарсим был готов голыми руками разгребать угли под тиглем! Лишь бы остановить святотатство, спасти чудесный артефакт! Вещь плакала, молила о спасении, с каждым мгновением ее крик становился громче. Фарсим видел, что Левьис с трудом сдерживается, тоже хочет прийти на помощь артефакту. Подобные же чувства он видел и в военном. Он взволнованно переминался с ноги на ногу и поглядывал на магов. Только Нальяс смотрел на тигель спокойно.
Левьис не выдержал первым. Он бросился к тиглю, на ходу зачаровав себя от ожогов, собрался сунуть руку внутрь. Его отшвырнуло магией, пригвоздило заклинанием к полу.
— Нет. Этого не будет, — удерживая выкручивающегося мага на полу, Нальяс жестко пригрозил воину. Тот схватил клещи, чтобы ими снять тигель с огня.
— Там кто-то плачет! — возмутился военный.
— Да, артефакт, который мы хотим уничтожить, — сухо ответил юноша и магией добавил огню жара.
Вопли Вещи стали невыносимыми. Фарсим упал на колени, зажимая ладонями уши. Он видел решимость Нальяса, помнил его угрозы и не пытался спасти диск, в кои веки чувство самосохранения пересилило долг перед артефактом. Эльф качался из стороны в сторону и выл, лишь бы заглушить крики из тигля. Воин ругался так грязно и громко, что его слова стали бы оружием, если бы у эльфа был магический дар. Но заклинание Нальяса удерживало и его от сумасшедшей идеи помочь диску. Левьис бесновался на полу, тигель раскалился так, что едва сам не лопался от жара.
И в этот момент крыша начала рушиться. Будто кто-то раздирал ее когтями. Нальяс рассеял чары, схватил ведро холодной воды и опрокинул его на раскаленный тигель. Горячий пар клубами пошел наверх, к тому, кто ломал крышу. Быстро схватив зачарованными руками тигель, юноша вытащил из него диск и выпавшие из него камни.
— Уходим! Немедленно! — крикнул он, плеснув на трещащий от жара металл еще воды.
Фарсим не помнил, как оказался на улице. Не соображал, куда бежал, расталкивая мечущихся по площади людей и эльфов. Прямо на него неслась лошадь, казавшаяся порождением бездны. Отскочить Фарсим не успел.
Лошадь зацепила его боком. Эльф упал, кто-то через него перепрыгнул. Фарсим попробовал встать, но его ударили в живот. Согнувшись от боли, он повернулся на другой бок и увидел крышу кузницы.
На ней сидел огромный ящер, такой же по размеру, как и Госпожи. Он был черен, великолепно красив и крылат. Фарсим мог поклясться, что раздиравший лапами крышу кузницы монстр встретился с ним взглядом. Откуда еще эльф мог знать, что глаза у него изумрудные? Кто-то ударил Фарсима по голове.
Свет померк.
* * * * *
Пришлось постараться, чтобы удержать одновременно и одного из старших магов, и воина подальше от раскаленного тигля. Хорошо хоть Фарсим, этот безвольный раб артефакта, не вмешивался. Визг Вещи едва не разрывал Нальясу барабанные перепонки, а жалоба и боль в этом звуке причиняли настоящие страдания всем окружающим. Артефакт, идеальное творение, мучился в тигле, а Нальясу оставалось надеяться, что не зря. Что Вещь будет уничтожена и больше не сможет призвать ни ящеров, ни магов из другого мира.
Вдруг крыша начала рушиться. Слышно было, как кто-то разрывает кровлю, отбрасывает в стороны черепицу. Сомнений в том, что настоящие создатели Вещи пришли ей на помощь, не возникало. Через щели в потолке сверху просочился дым. Нальяс отпустил заклинания, плеснул воды на раскаленный металл, чтобы поднявшийся пар обжег нападавших. Но ни криков боли, ни проклятий не последовало.
Молодой эльф сунул зачарованную руку в тигель и не сдержал стона разочарования — проклятая вещь не расплавилась! Только потеряла почти все камни!
— На улицу! Сейчас все рухнет! — истошно завопил военный, распахивая дверь.
Нальяс рывком поднял Фарсима с пола, подтолкнул к выходу. Засовывая под одежду диск и камни, тоже побежал на улицу. После жара и чада кузницы летний воздух опалил легкие холодом. Сверху с грохотом летела черепица. Народ на площади сошел с ума. И было отчего!
На крыше кузницы сидело огромное чудовище! Иссиня-черный крылатый ящер, разрывавший когтями дом!
Рухнула робкая надежда, что разобранный артефакт поможет выиграть время, что с нападающими действительно сможет справиться спешащая на помощь армия. Появление ящера обратило эти мечты в пепел.
Монстр пыхал дымом, Нальяс мог поклясться, что видел в пасти чудовища языки огня. Отбежав от кузницы, он спрятался от толпы на крыльце дома и для верности набросил невидимость. Поэтому видел больше Левьиса, расчищавшего себе путь к ратуше отталкивающими заклятиями, и больше военного, подхваченного толпой.
Нальяс заметил лежащего на земле Фарсима, телегу, которую тащила к нему взбесившаяся от страха лошадь. Огромный ящер слетел на площадь. Нальяс успел бросить щитовые чары на эльфа, наспех сплетенное волшебство смягчило удар копытом и сломалось. Ящер как раз в этот миг подоспел к обмякшему Фарсиму и ударил лошадь лапой. Походя, как-будто отгонял назойливую муху. Лошадь отшвырнуло в сторону вместе с телегой.
Истошное ржание, звук удара, хруст, предсмертные хрипы лошади — все слилось в один кошмар. И на фоне этого монстр превратился в черноволосого мужчину. Его лица, как и знаков на доспехах, Нальяс со своего места не видел, но золотистое лечебное сияние заметил. С этого момента он был уверен, что ящер и есть лорд Старенс.
Наблюдая за тем, как мужчина, вновь обратившись в ящера, подбирает и уносит бесчувственного мага, Нальяс пришел к двум весьма неутешительным выводам. Он решил, что все маги-аристократы могли обращаться в ящеров. А еще задумался над тем, достанет ли силы блокирующим магию кандалам, чтобы помешать пленнику в подземелье ратуши превратиться в крылатого огнедышащего змея. Отчего-то Нальяс верил, кандалы не станут пленному помехой.
К счастью, юноша успел вернуться в ратушу до того, как обездвиживающее заклинание перестало действовать. Своего резерва на поддержание волшебства ему уже не хватало, и пришлось воспользоваться силой единственного мага в округе, сохранившего хоть немного энергии. Императрица Мадаис боялась незнакомого ей заклинания, связанного с причинением боли. Сказывалось незнание даже принципов атакующей магии. Но она позволила Нальясу сотворить заклинание через себя и очень испугалась того, что увидела во время короткого ритуала. Правительница со слезам на глазах называла пленника "не человеком", говорила, что видела его истинный облик.
Слова Мадаис о светло-зеленом и чрезвычайно злом крылатом ящере неосведомленный император поначалу не принял всерьез. Он обнимал и утешал жену, предполагая, что она переволновалась из-за заклинания. Нальясу бесконечно странно было видеть такую перемену отношения Ардира к супруге.
От безразличия и пренебрежения до любовной опеки и нежности путь оказался коротким, но болезненным. Через смертельную опасность. Осторожно подбирая слова, щадя чувства женщины, молодой страж рассказывал о преображении черного ящера и надеялся, что ему самому хватит мудрости вовремя осознать любовь к кому-то. Раньше, чем жизни окажутся под угрозой, и, самое главное, до того, как станет совсем поздно.
Император слушал молча, хмурился, крепче обнимал льнущую к нему жену. Он бросал короткие тревожные взгляды наверх, а Нальяс не сразу понял, что так проявлялось беспокойство о дочери, оставленной с няньками в одной из комнат третьего этажа. Подумать только, еще неделю назад принцесса Амаэль была для отца сущим разочарованием, а для матери — причиной многолетней немилости!
Общаясь с правящей четой, Нальяс с трудом подавлял желание дать непрошеный совет. Ему хотелось, чтобы Ардир и Мадаис поднялись к дочери и сказали ей, что любят ее. В голову лезли мрачные мысли о том, что другой возможности у правителей может и не быть, и девочка навсегда запомнит их нелюбовь. Эти идеи оказались навязчивыми до болезненности, и Нальяс не сдержался, мягко намекнул Мадаис на то, что маленькая принцесса наверняка напугана и нуждается в родительском внимании. Впечатлительной императрице этого оказалось достаточно, и величественная эльфийка ушла побыть с дочерью. К немалому удивлению и удовольствию Нальяса, Ардир последовал за женой.
Немного поесть и поспать, чтобы восстановить резерв, — о большем мечтать не приходилось. В городе шли бои, внизу ссорились два истощенных мага. Лежа с закрытыми глазами на сундуке, в который запрятал диск, Нальяс прислушивался к вспышкам тусклых даров и отголоскам разговора. Речь шла об артефакте и способности молодого стража защитить его. Маги гильдии решали, кто станет достойным опекуном Вещи. Но юношу это мало трогало. Созданную из последних сил защиту иссушенные битвами дары пробить не могли даже сообща. Значит, было время на восстановление. С этими мыслями Нальяс заснул.
* * * * * *
— Ни в одном языке мира нет слов, чтобы описать мое разочарование! — голос говорившего, красивый насыщенный баритон, дрожал от напряжения.
— Простите, лорд Старенс, — сказал Фарсим, еще не до конца очнувшись и толком не понимая, где оказался.
Моргнув несколько раз, тряхнув гудящей головой, эльф смог сконцентрироваться и осознать, что видит.
В центре синей звезды лежали друг на друге Госпожи, сам-андруны прислужницы и несколько крылатых ящеров. Один из них, иссиня-черный зеленоглазый ящер, говорил с эльфом голосом командира.
— Это бред! Этого не может быть! — воскликнул Фарсим, отшатываясь. Он упал, отполз к стене, выставив вперед руки в нелепой попытке защититься.
— Я тоже так ответил, когда мне сказали, что ты натворил! — рявкнул ящер. Из ноздрей пошел дым, и Фарсим отчего-то был совершенно уверен в том, что монстр способен изрыгать пламя.
— Где он? — рыкнул Старенс.
— Кто? — промямлил эльф, трясясь всем телом от ужаса.
— Артефакт! Я его не чувствую! Он нам нужен! Где он? — огромный ящер поднялся и сделал два шага к Фарсиму.
— Дорогой, — рядом раздался голос леди Диалы.
Эльф шарахнулся в сторону, оглянулся на нее, боясь увидеть вместо волшебницы ящерицу. Но, к счастью, женщина так и осталась неестественно прекрасным человеком.
— Ты запугаешь его до икоты и мокрых штанов, но ничего не добьешься. Этот …, - она как-то странно назвала эльфа на своем языке. Фарсим понял только, что слово означало пренебрежительное ругательство. — Он просто не понимает, что натворил. Будь добр, перекинься и объясни ему, чем обернулось его желание поиграть в благородство.
Увещевания леди Диалы произвели обратный эффект — крылатый ящер зарычал какие-то ругательства, дыма стало больше.
— Не рычи на меня. Рычи на него и членораздельно, — строго ответила женщина.
— Может, лучше вы мне объясните? — пролепетал Фарсим. — Прошу вас, леди Диала… пожалуйста.
Красавица окинула эльфа жалостливым взглядом, повернулась к ящеру.
— Милый?
— Прошу, объясни ему сама, — с явным трудом сдерживаясь, разрешил Старенс. — Чувствую, если я буду рассказывать, разнесу замок…
Леди Диала подошла к ящеру, ласково погладила огромную чешуйчатую морду, заглянула в изумрудные глаза.
— Все обойдется, — пообещала она. — У нас все будет хорошо, чем бы история здесь ни закончилась. Постарайся отдохнуть.
Фарсиму бесконечно странно было видеть нежность к ящеру. Но еще больше его поразило, что и это опасное чужеродное существо отвечало лаской на слова и прикосновения.
Эльф, будто завороженный, наблюдал за тем, как лорд Старенс в своем ужасном обличьи ложится на кучу переплетенных чешуйчатых тел. Его лапы и хвост сонно обхватили другие ящеры, сложенные кожистые крылья матово поблескивали в солнечном свете. Веки устроившегося удобно лорда дрогнули, но не закрылись — глаза подернулись пеленой. Словно это был не сон, а дремота, пробудиться из которой было делом мгновения.
— Пойдем, горе, — раздался над головой Фарсима мелодичный голос леди Диалы. — Побеседуем о том, что мой муж не может обсуждать с тобой без пламени.
— Муж? — осторожно уточнил Фарсим, чтобы только заполнить тишину, чтобы отвлечь женщину от себя. Он стыдился своей слабости, дрожащих рук и негнущихся ног.
— Я говорю о лорде Старенсе, разумеется, — спокойно пояснила леди Диала. — В драконьем облике ты узнал его по голосу и по глазам.
— В каком облике? — переспросил эльф.
— У вас в мире сейчас нет драконов. Неужели и не было? — удивленно уточнила женщина, жестом приглашая Фарсима следовать за ней.
— Нет, — он покачал головой.
В этом он был совершенно уверен. Эльф много читал о верованиях на разных континентах, о мифах и легендах. Существа, напоминавшие лорда Старенса или сам-андрун, в сказаниях народов мира отсутствовали.
— О, понятно, — ответила леди Диала и взяла с походного столика стакан с водой. — Что ж, теперь есть. Ты голоден?
Она указала на расставленную на столе еду.
— Угощайся, если хочешь, — с этими словами она положила на тарелку крупную ягоду медовой колючки и, прихватив нож, устроилась на скамейке.
Расслабленная поза, грациозность движений и красота женщины покоряли. Не носи она чешуйчатый доспех с венком барвинка на груди, эльф, возможно, даже забыл бы о том, что за стенами замка идут бои.
Фарсим ничего есть не стал. Его сильно мутило от пережитого страха и головной боли, но эльф покорно сел напротив волшебницы, устроившись в тени раскидистого дерева.
— Если лорд Старенс ваш муж, то вы… — Фарсим замялся, не зная, как лучше оформить мысль.
Леди Диала ему не помогала, только вопросительно посматривала исподлобья, разрезая кожистый плод. Фарсим совсем смутился, потупился:
— Вы тоже…
— Дракон? — подсказала женщина правильное слово.
Десятка два оранжевых ягодок высыпались из кожицы плода в глубокую тарелку. Эльф робко кивнул, предпочитая смотреть на яркие ягоды, а не на собеседницу. Он не знал, позволено ли ему спрашивать, и боялся гнева женщины.
— Да, я тоже дракон. Чистокровный, как и лорд Старенс, — судя по голосу, леди Диала находила любопытство эльфа понятным, но забавным.
— А другие аристократы? — робко уточнил Фарсим.
— Тоже чистокровные драконы, — с улыбкой ответила женщина. — Но вернемся к нашим делам. Прежде всего я объясню тебе то, до чего ты сам не додумался. Откровенно говоря, не предполагала, что такие простые вещи нуждаются в пояснениях.
— Я незнаком с вашей магией, — буркнул задетый эльф.
Тон женщины казался ему незаслуженно уничижительным. Это злило, как и уверенность чужачки в успехе вторжения в империю.
— К сожалению, из-за слабости дара ты не знаком даже с магическими законами собственного мира, — пренебрежительно повела плечами леди Диала. — Иначе тебе не пришла бы в голову идея украсть артефакт.
— Я не хотел, чтобы вы могли призвать еще воинов! — Фарсима обидели слова драконицы, и он ответил с неожиданным даже для себя вызовом.
Она вопросительно подняла красивые брови, посмотрела на собеседника с легким недоумением.
— У вас слова о реальной силе дара считаются оскорбительными? Чувства слабых магов принято как-то особенно щадить? — поинтересовалась леди Диала.
— Нет, — опешил Фарсим.
— Тогда не бесись и постарайся рассуждать здраво. Поверь, при некоторой тренировке это не только легко, но и доставляет удовольствие, — холодно ответила она.
Эльф ошеломленно смотрел на драконицу и не находил слов в свою защиту.
— Твой порыв спасти империю был в значительно большей степени безумным, чем благородным, — жестко продолжила леди Диала.
Фарсим, которому драконица очень нравилась спокойной и уравновешенной, сожалел о своей внезапной ершистости. Дразнить и раздражать леди Диалу, единственную, вполне искренне интересующуюся эльфом, его переживаниями и судьбой, явно не следовало.
— Леди Диала, — растратив все запасы храбрости на обращение, Фарсим нехотя признался: — Я хотел помочь своей стране, но, судя по вашим словам, сделал что-то ей во вред.
— «Во вред»… Какое очаровательное определение, — как-то горько хмыкнула женщина. — Поясняю суть, чтобы у тебя не было глупых мыслей. Если артефакт не вернуть на место самое позднее через восемь часов, часть империи Терон превратится в выжженную пустыню.
— Пустые угрозы, — хмуро бросил Фарсим.