— А где мы вообще? И что со мной было?
— Это, — марид развел руками, — Пространство Времени, если говорить примитивно. Точнее, это и есть то, что вы зовете Временем в Сущем Мире. Здесь отражено абсолютно все, что было, что есть и что может быть. В этом… Пространстве учтены все переменные и все возможные итоги.
У Эда открылся рот.
— Господи… — пробормотал он, шаря по пустоте глазами.
— Нет, Господь тут не при чем, — улыбнулся Барфи. Он потянул охотника за плечо. — Нам туда.
Они шли по пустоте, четко ступая на твердое ничто. Воздух пульсировал, словно наливался тяжестью. В глазах у Эда все плыло. Он то четко видел идущего впереди марида, то лишь размытый силуэт. Иногда ему казалось, что все начинает рябить, как при плохом сигнале по телевизору.
— Задавай вопросы, молодой волк, пока есть возможность, — бросил через плечо Барфи.
— Я… не совсем понимаю, что вокруг происходит. Что за чернота в подъезде, что за место, какое еще время? Барфи, здесь все один сплошной вопрос.
Марид остановился.
— Как я сказал, это Пространство Времени — то, что по законам физического сущего является единственной неизменной постоянной величиной. В физическом сущем считается, что время состоит из трех аспектов: прошлое, настоящее и будущее. Прошлое выражается в виде памяти индивидов. Настоящее — мгновенной точкой отсчета. Будущее — возможный результат и ожидание. Но это результат умозаключения физических сущих, являющихся связующим звеном двух основных областей сущего — Пространства и Времени. Время, Эд — это однородная величина, абсолютно статичная, никогда не изменяемая. Сейчас мы находимся в пространстве, где существует все физическое сущее одновременно, во всех точках отсчета сразу.
— Что значит во всех точках сразу?
— Представь, что Время — это дерево, растущее от Начала Начал в бесконечность. И каждое ответвление, каждая ветвь, и ветвь на ветви — есть временной выбор индивида. Здесь записано и развито все, что ты хотел сделать, сделал и к чему это привело. Это бесконечные варианты выбора. Течение Времени в физическом сущем — всего лишь передвижение по дереву. Само же дерево находится в абсолютном покое, потому существует во всех точках отсчета одновременно. Так что это не Время течет относительно физического сущего, а физическое сущее относительно Времени.
— А как же… мы сейчас? Мы говорим, и время идет.
— Это не время идет, а твое сознание создает абстракцию времени. Тебя сейчас, в данный момент, в данном «месте» нет.
— Я… — Эд посмотрел на свое тело, пощупал футболку, куртку, кобуру с пистолетом.
— То, что ты слышишь, видишь, говоришь, чувствуешь и мыслишь не значит, что ты существуешь. Все это, и ты, и я, и сама пустота — моделирование твоего сознания, такое заполнение пустоты. Понимаешь, в Пространстве Времени нет Пространства. Здесь есть только Время. Пространство же существует отдельно и во Времени оно существовать не может.
— А как же Земля, Вселенная? Как же все законы физики?
— Все это есть сознание физического сущего. Связь Пространства и Времени порождает сознание физического. Твое сознание. Ты осознаешь себя и в Пространстве, и во Времени одновременно. Если откинуть сознание физического, то Пространство и Время не пересекутся, ведь не будет точки отсчета — осознания этих областей.
— То есть, сейчас… точнее это все происходит в моем сознании?
— Верно, в твоем сознании.
— Как Слепота в сознании Катича?
— Нет. Слепота — это абсолютное ничего, вакуум в Пространстве-Времени. Если быть точным, то это расширение границ, между областями Пространств. Некто берет границу Пространства, раздувает ее и помещает туда свое сознание, заполняя вакуум. Так получается Слепота, если говорить грубо. В Слепоте создается то, что пожелает ее создатель. Здесь и сейчас твое сознание лишь смоделировало обстановку для твоего удобного нахождения в данный момент. Но не больше. Ты не сможешь усилием воли создать здесь кровать, или холодильник с едой. Время для этого просто не предназначено.
— А что с моим телом?
— Оно в физическом сущем. Сейчас существует четыре вариации тебя. Ты входящий в горловину, ты выходящий из горловины, ты, как индивид в Пространстве Времени, и ты как сознание, попавшее в Пространство Времени. Сейчас, ты осознаешь себя как четвертое — сознание во Времени. Для физического сущего все происходит в одно мгновение. Ты вошел и вышел одновременно. Твое сознание во Времени преодолевает более длинный путь, чтобы адаптироваться столь резкому и непонятному перемещению в Пространстве. И ты, как индивид во времени существуешь всегда. Здесь вся твоя жизнь во всех вариациях.
— Что за горловина?
— Вход во Время. Чтобы переместить вас с Джоном в Киров, пришлось создать что-то вроде локальной кротовой норы. Это связующий тоннель между двумя Пространствами, или одним между собой. Та чернота, в которую пришлось тебя закинуть, и есть горловина. И твое физическое тело сейчас находится в растянутом виде на расстоянии почти тысячи километров. Это если рассматривать с точки зрения ваших физических законов.
— Когда я вошел сюда, что это была за чертовщина?
— Твое прошлое. Такое бывает, когда пересекаются невозможные для пересечения величины. Ты как сознание не должен был здесь появляться, но появился. Потому у Времени есть некие «защитные механизмы». То, что ты видел — это твое прошлое, переходящее в настоящее. Один из наиболее ярко выраженных отрывков. Твое сознание пока в состоянии осознать лишь то, что было в прошлом, но никак не в будущем. Потому Время поместило тебя в самый подходящий отрывок. И это будет продолжаться, пока ты будешь находиться в этом Пространстве. Постепенно Время растворит твое сознание во всех точках отсчета одновременно. Ты будешь существовать, но в виде временного отрезка, отведенного индивиду Эдмону Шастелю.
— Этого человека больше нет, — пробормотал Эд.
— Времени все равно, как ты зовешь себя. Ты существуешь здесь, как Эдмон Шастель. Всегда им был, и всегда будешь.
— Ты говоришь — это статичное дерево. А можно по нему перейти… хм… вверх, или вниз.
— Переместиться во времени, ты имеешь ввиду. Можно, но физическим сущим это ничего не даст. Еще один «защитный механизм» Времени: любой физический индивид, попавший в прошлое или будущее, станет одержимым идеей заметания всех следов о своем существовании, а потом — абсолютным самоубийством. Никаких временных коллапсов и эффектов бабочки. Физический сущий просто не поймет, что он делает.
— А эфирный?
— Эфирные сущие не вмешиваются в течение физического сущего. Мы свободно «путешествуем» по Времени, это да. Но нас не существует в физическом сущем. Если угодно, то нас нет вовсе, потому «защита» Времени от нас не нужна. То, чего нет, не может изменить Время.
— А как же ваша помощь? Вы встретили нас в аэропорту, направили к Катичу, притащили сквозь Время. Это разве не влияние?
— Это необходимый инструментарий для вашей миссии. Мы не влияем на ваш выбор, лишь предоставляем возможности. Что с ними делать, вы решаете сами. Джон выбрал быстрое перемещение в Пространстве, мы его обеспечили. Так же Джон захотел узнать о клубе Катича, мы ему рассказали. Но все это вы могли бы осуществить и без нас, пусть и с некоторым опозданием. Мы всего лишь упрощаем процесс. Ходу Пространства через Время это не мешает.
— Кто вы такие, Барфи?
Белый улыбнулся, почесал аккуратную бороду.
— Ты спрашиваешь про маридов вообще? Или про меня и Бони?
— Тебя и Бони.
— Мы разные ипостаси одного эфирного сущего.
— То есть вы одно сущее.
— Угу, — Барфи растянулся в улыбке и стал похож на сатира.
— А зачем вы разделились тогда?
— Ну, вас же двое. Мы представлены к каждому из вас как индивидуальный помощник. Я — твой. Бони — Джона. Но мы неотрывно связаны, ведь являемся единым целым.
Эд замолчал, уставившись куда-то в сторону.
— Если есть еще вопросы, то задавай. В твоем распоряжении около тысячи осознанных тобой лет. Пока Время тебя не переварит.
— Кто тот волк, которого мы ищем? — Эд поднял взгляд.
— Извини, этого я не могу сказать. Игра, которая сейчас ведется, куда весомей, чем вы с Джоном предполагаете. Но вы сделаете свое дело, так, как должны сделать. Просто помни о своей миссии, Эд, и помни об ответственности, что на тебя ляжет, если ее провалишь. Еще вопросы?
Эдвард покачал головой, но как-то неуверенно. Пожалуй, сейчас был бы удобный момент, чтобы расспросить Барфи о своих личных проблемах. Узнать, почему именно его, простого боевика послали в Россию с таким маэстро сыска, как Джон. Почему по эту сторону Днепра существует целый мир, о котором не знают на Западе. Почему ему встретилась Даша, и почему она никак не хочет забываться. Но он всего лишь покачал головой.
— Хорошо, — Барфи положил руку на плечо охотника. — Скажу напоследок, что ты узнаешь все тебя интересующее. Ведь у тебя в запасе вечность, друг мой.
И он стиснул плечо с такой силой, что Эд вскрикнул от боли. И в то же мгновение вместо Барфи образовался черный проем. В лицо брызнуло холодом и влагой. Небо над городом оказалось затянуто плотной простыней туч, унылых, серых, нагнавших преждевременной тьмы. Несильный, мелкий и колючий дождь промочил волосы и футболку, и Эд поправил кожаную куртку, застегнул ее, огляделся. Площадка, на которую его выбросил Барфи, представляла собой дворик то ли складской зоны, то ли небольшого завода — позади трехэтажное здание из белого кирпича, сама территория огорожена невысоким бетонным забором, с распахнутыми настежь воротами. Что-то вроде парковки для хозяйских машин, с двумя мусорными баками возле двери. Вот только парковочные места пустовали, и весь он, дворик, был завален разного рода хламом и строительным мусором. Баки же так и остались пусты. Неподалеку от ворот стоял Джон, закуривал сигарету. Под дождем она намокла, но в своей задумчивости учитель даже не заметил этого, лениво чиркал по барабану зажигалки.
Эд покосился на закрытую за ним дверь. Нет, мариды (точнее сказать марид) не появятся здесь. Он знал наверняка. В этом городе Кирове витал какой-то другой дух. Манящий и густой ураган Москвы сменился спокойной и плотной завесой однородных намеков на ароматы. О нет, они больше не будоражили, не заставляли живот заходиться от спазмов, не крутили голову. Здесь, в этом небольшом провинциальном городе, безусловно, жили и мифы, и еще какая-то непонятная чехарда, с которой успел познакомиться Эд, но все они были инертны. Если Москва бесилась от постоянного действия всевозможных потусторонних сил, то в Кирове эти силы сонливо существовали, совершенно не испытывая неудобства от своей апатии. Дух спокойствия витал здесь всюду.
Еще раз глубоко вдохнув ароматы города, Эд почувствовал что-то иное. Это же учуял и Джон: он перестал пытаться зажечь огонек и понял голову. Выезд из переулка окрасился синим светом, раздался скрип шин. И тишина. Лишь синий свет перемигивался в дождливых сумерках. Джон выкинул сигарету, приосанился, несмотря на дождь, оправил рубашку и пиджак, пошел к выходу. Эд догнал наставника, по пути нащупав пистолет.
Узкая длинная улица была на удивление пустынной. И вроде время непозднее, но кругом ни одного прохожего, в окнах домов темно, лишь одинокие машины у обочин. Поперек улицы стоял джип дорожной постовой службы, беззвучно освещал тусклую улицу синей мигалкой. И только Эд взглянул на этот джип, как внутри него все похолодело. Возле машины стояли три офицера полиции. Их серая униформа, какую он видел в Москве, казалось черной в синем свете мигалки, а лица будто укрывались тенями от козырьков кепок. Один из них, на плечах которого поблескивали сержантские лычки, стоял чуть впереди, засунув большие пальцы за бляшку портупеи, оглядывал незнакомцев. Двое других, в бронежилетах и при автоматах, высовывались у сержанта из-за плеч, и гадко ухмылялись. Джон нахмурился, когда все трое двинулись к ним.
— Ваши документы, — козырнув, потребовал сержант.
Наставник молча достал свое удостоверение ФСБ, потом забрал удостоверение из рук Эда и протянул корочки сержанту. Полицейский не спеша раскрыл сначала один документ, потом второй, начал вдумчиво их изучать. Под плохим освещением и начавшим лить сильнее дождем, лицо полицейского было в тени, но Эд смог разглядеть кое-что. Офицер выглядел, как железное изваяние, сошедший с постамента памятник воинам победителям, какие Эд видел в Европе. Суровое, широкое лицо, с глубокими мужицкими морщинами и выдающимся вперед подбородком. Но запах, исходивший от него, оказался далеко не так человечен, как могло показать. Это были нити холодного мрака, каким его видел Эд, когда впервые столкнулся со Слепотой. Даже не запах, а скорее тонкие морозные щупальца залезли ему в нос. Охотник перевел взгляд на других офицеров, которые уже успели окружить двоих чужаков. Похожи друг на друга в своей униформе, среднего роста, они отличались от сержанта, были словно меньше его во всем. Даже их лица нельзя было уловить. Они словно сгустки темноты, в которых выныривали то глаза, то сморщенные носы, то искаженные в ухмылке губы.
И тут сверкнула молния. В ее ярком свете офицеры полиции показали свои истинный лик. О, этих морд он не забудет никогда — злобные, зубастые, черные, словно уголь. Вместе со вспышкой пронесся высокий визг, так и остался в сознании охотника. И под раскат грома Эд понял, кто перед ним. Офицер, что стоял справа, начала тихо хихикать, и звук его голоса отдавался в голове ударом молота. От взгляда этого чудовища начало ныть тело, будто дряхлеть и ссутулиться. Эд отвернулся, и тут же попал под давящую силу того, что стоял слева. Тот офицер не хихикал, но мощь свою показывал более явно — Эду будто ударили в грудь кулаком, и еще раз и еще. Волк отступил, опустив глаза. В тупом ужасе, он не заметил, как начал бормотать «Отче наш».
Сержант, что так долго изучал корочки, поднял взгляд и зарычал себе под нос. Офицер справа зарычал громче, подался к Эду. Джон медленно поднял руки и полуобернулся к ученику, взял того за ворот куртки, встряхнул.
— Эд, — прошипел он, — заткнись.
Тот замолчал, и офицеры перестали рычать. Правый лишь ухмыльнулся, и оба похожих офицера развернулись и пошли к джипу. Сержант еще повертел в руках удостоверения, передал их охотникам и поманил за собой.
Дождь перешел в ливень, и стучал по окнам джипа с убаюкивающим ритмом. Прижимаясь к правой двери на заднем сиденье, Эд немного успокоился, поняв, что пусть его и занесло черт знает куда и трясется он в тесной машине, набитой не пойми кем, но все идет по некому плану. Между ним и полицейским на заднем сиденье кое-как втиснулся Джон, и выглядел он и хмуро и умиротворенно одновременно. Вот именно это умиротворение и успокоило Эда. В машине, тем временем стояла непроницаемая тишина, и дробь ливня по крыше и окнам джипа звучала глуше, чем должна была. В ярком свете частых молний Эд видел, что улицы, по которым их везли на огромной скорости, абсолютно пусты. Оно и понятно — мало кому хочется ночью шататься под дождем, но кругом не было даже припаркованных машин, а окна длинных пятиэтажных домов мертво темнели. Они катили по неширокой, но зеленой улице, справа от которой тянулся за белой оградой парк. А слева все пролетали длинные серые дома.
И тут Эд понял, что если откинуть смрад, пропитавший салон джипа, и отстраниться от сырости и свежести дождя, то в той плотной завесе спокойствия, что он учуял не хватало важной части. Кажется, в Кирове не было чудовищ. Он совершенно не чуял запаха мертвечины, чего уже очень и очень давно не случалось. Ни вампиров, ни волков, ни чупакабр, запах которых он совсем недавно узнал, ни кого-то еще. Этот город был обитаем лишь чем-то на порядок старше, и сильнее. И страшнее. Сонливость, застой, спокойствие — все это незнакомо потусторонним, кого относил к клике монстров, тех, кто был слишком обычен и стандартен по меркам людей, в кого не обязательно верить, а только принимать или отрицать как факт. И тут Эда пробрала дрожь. Если в этом городе нет чудовищ, то кто же в нем есть, если запах смешивался так густо? Он покосился на прикрывшего глаза Джона, на патрульного, лицо которого все так же терялось во мраке кепки, на полицейских на передних сиденьях, и ничего не сказал.