- Путь не выстлан розами, в этом даже не сомневаюсь, - усмехнулся я, подходя к патриарху рода Борджиа и становясь рядом. А вид звёздного неба сегодня и впрямь неплох. – Ты хочешь укрепить положение каждого из своих детей, сделать так. чтобы если с одной ветвью и случится несчастье, другие смогли бы подхватить бразды власти. И не хочешь ждать, опасаясь, что ожидание послужит на руку врагам уже состоявшимся и врагам возможным. Понимаю. Однако… Спешка тоже может повредить. Лучше держаться золотой середины.
- Тебе тоже.
- Стараюсь, отец, я действительно стараюсь. Как видишь, мне уже удалось не допустить возникновения сперва отчуждения, а потом и вражды между Джоффре и Санчей. А всё это непременно бы случилось, учитывая особенности сей неаполитанской Трастамара с очень плохими предками. Вспоминается некое сходство с тем, любителем делать чучела из своих врагов и обедать в их присутствии. Только у того Трастамара была жестокость, а у Санчи похотливость сверх любой допустимой черты. Методы, правда. были не самыми обычными, зато довольно действенными, согласись.
Родриго Борджиа лишь покачал головой, будучи в курсе «лекарства», выданного мной Санче Трастамара. В «розовенькой» такой обёртке, идущем вразрез со многим тут допустимым, но вместе с тем не задевающим уже моих принципов и представлений о прекрасном. Меж тем, я продолжал развивать тему.
- У нас уже есть прочный союз с Трастамара, а вот с остальными действительно могущественными династиями родниться… Уверен, это будет не только лишним, но и вредным в ближайшие годы. Интересов общих нет, а вот противоречий в избытке. Тюдоры. Габсбурги, прочие. Нет, оно того не стоит. Если уж и обращать на кого внимание, так на тех, которые менее значимы, но полезны и совсем-совсем рядом.
- Медичи, - сразу подхватил мысль понтифик. – Ты с самого начала уделяешь им особое внимание. Большее, чем они того достойны.
- Верно, Медичи. А ещё Катарина Сфорца, которая сейчас в Милане. У неё дети, в том числе дочь почти шестнадцати лет от роду. У Пьеро Медичи дети слишком малы, но есть как родной брат, так и кузены. Аккуратно так привязать их не только выгодой, но и смешением крови, после чего…
- Легче станет запутать их клятвами и золотом. Потом затянуть в империю, кусок за куском обменивая независимость на блага, - тихо, но уверенно произнесла Бьянка. – Показать, что малым государствам будет сложно выжить в меняющемся мире. и оставить короны. Символы, не настоящую власть. Со временем.
- Если не Лукреция, то те, кто готов и хочет получить выгодное супружество, - кивнув на слова Бьянки, соглашаясь с ними, процедил «отец». – Изабелла?
- Она, - подтвердил я догадку понтифика относительно его старшей дочери. Более чем готовой к действительно выгодному браку, в котором ей будет оставлена немалая степень свободы. С ней о том уже говорили не намёками даже, а прямо. – Ещё есть твой внучатый племянник Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи. Теперь кардинальский сан браку не помеха, а значит… Ему стоит предложить брак с дочерью Львицы Романии. Ну и самой Катарине. Мягко, осторожно, потому как давить на неё никак не следует. Гордость этой женщины всегда меня радовала. Поболее бы таких!
- Мало кто с тобой согласится.
- Знаю. Однако у каждого свои понятия о прекрасном, у меня тоже. А вот Лукреция… есть у меня одна интересная мысль.
Родриго Борджиа молчал, выжидая. Знал, что в такие моменты лучше не прерывать, а дать как следует подумать, оценить, после чего высказать уже оформившуюся в слова идею. Говорить, что всё уже обдумано, взвешено и сочтено приемлемым при условии благосклонности сторон, я не стал. Лишнее это сейчас.
- Мигель. Тот самый Мигель Корелья, мой давний друг, полностью верный человек и к тому же их с Лукрецией связывают дружеские отношения. Не знаю уж, как оно может случиться насчёт настоящего брака, но вот для видимости никаких проблем не ожидается. Мигеля я хорошо знаю, пусть временно, но оказаться мужем королевы он не откажется. И пытаться требовать исполнения супружеского долга не станет, зная всю картину, а не отдельные её обрывки. Да, Бьянка?
- Ну я… конечно. Мигель знает обо мне… и твоей сестре.
Давненько я не видел смущающуюся Бьянку. Ой давненько. Даже соскучился малость по подобному виду. Эх, ностальгия! Милая она в такие моменты, несмотря на всю показную брутальность, тщательно лелеемую и демонстрируемую окружающим. Впрочем, влияние Катарины Сфорца и Лукреции уже многое сделало с моей подругой и советницей. Сгладило излишнюю, показательную жёсткость и скрытие женственных черт. Облик опять же, ведь теперь герцогиня Форли не пыталась увильнуть от ношения пристойных именно девушке нарядов. Амазонистых, конечно, но они лишь добавляли ей привлекательности. Ага, в глазах Лукреции особенно!
- Это может быть… приемлемо, - взяв небольшую паузу на раздумья, вымолвил, наконец, Родриго Борджиа. - Не лучший супруг, но после Крестового похода и ещё той войны, с Францией, его имя стало звучать в разных странах. И Лукреция к нему не испытывает неприязни. Больше. считает другом. Если же…
- А вот тут как ей сердце и голова подскажут, - развожу я руками. – Впрочем, зная её и Мигеля, могу сказать точно, что одного камня преткновения точно на пути не окажется. Даже двух. Во-первых, Мигель, случись что, даже не подумает мешать расторжению брака. Во-вторых, в любом случае, как бы оно ни сложилось, не станет мешать тесной дружбе Лукреции и Бьянки. Для этого он слишком любитженскую красоту.
Точное накрытие сразу двух целей. Как «отца» проняло до глубины души, так и Бьянка свела глазки в кучку и уставилась в пол, изображая, что она тут так. случайно мимо проходила. Красота!
После такого вот хода только и оставалось, что выслушать от Родриго Борджиа принципиальное согласие на подобное, взять совсем уж ошеломлённую и смущённую подругу под белы ручки – на самом деле весьма загорелые – да и покинуть отцовский кабинет. На сегодня и так уже вынес мозги ему и не только по полной программе. Хорошего помаленьку. Но вот чего я не ожидал, так это того, что Бьянка чуть ли не шёпотом произнесёт:
- Чезаре. нам нужно поговорить. Это важно… для меня. Я долго думала и…
- Конечно, я всегда буду рад тебя выслушать.
- Тогда… Туда, где нас никто не услышит и где никого не будет.
Интерлюдия
Мамлюкский султанат, побережье близ Думьята, январь 1497 года.
Не думал не гадал Гарсия де Лима о том, что сперва окажется командующим флотом целого королевства - причём флотом немалым, не из нескольких старых полуразвалившихся кораблей – затем примет участие в победоносном Крестовом походе, в результате которого окажется щедро одарён деньгами, землями и просто вниманием правящих в Италии Борджиа. После этого он, равно как и многие другие, признаться, рассчитывали на более спокойную жизнь. И поначалу всё было именно так. Каперские рейды по Средиземному морю, во время которых брались на абордаж все суда под флагами магометанских правителей и проверялись суда стран нейтральных к Италии – это было привычно. Доход и просто радость бытия лихим капитанам, не мыслящим жизни без стрельбы орудий, криков жертв и обильно льющейся крови. Польза королю Чезаре, конечно. И поддержка в состоянии, близком к полному ничтожеству, флотов Османской империи, Мамлюкского султаната и прочих мусульманских стран. Тем более самому Гарсии де Лима не было нужды болтаться по волнам пусть на большой, мощной каракке, но всё равно куда менее удобной, нежели собственная вилла близ берега моря. Море – это хорошо, но не тогда, когда проводишь там месяц за месяцем, сходя на берег лишь изредка.
Командующий итальянским флотом уже помаленьку начал привыкать проводить большую половину времени на берегу, лишь изредка всходя на палубу «Копья судьбы», новой флагманской каракки. И вот новый приказ, который удивил многих, даже его.Погрузка на борт кораблей нового оружия, суть которого уже была известна и откровенно пугала многих, а затем плавание к берегам Мамлюкского султаната. Не просто так, не с целью вновь попугать оставшееся от тамошнего флота, а для обстрела портов и крепостей. Тех, конечно, до которых в состоянии были дотянуться эти… ракеты. Новое оружие, опасное оружие. Опасное не только для врага, но и для тех, кто его использует. Не зря у тех штук, предназначенных для пуска ракет, имелись корзины с песком, которым только и можно было тушить пламя, если что-то пойдёт не так. О да, команды не раз и не два учились гасить подобный огонь, но именно потому стремились относиться к его возможному источнику как можно бережнее, не допуская ошибок. Насмотрелись!
Само плавание оказалось спокойным, даже шквалистого ветра не было. Обычный, попутный или не очень, но благодаря «косым парусам» это уже давно не представляло неудобств. Места опять же знакомые, те самые, бороздя которые многие капитаны эскадры изрядно набили свои карманы. И вот она, первая цель, город Думьят. Почему именно Думьят, а не куда более известная, значимая и богатая Александрия? Простой вопрос и не самый сложный ответ.
Думьят был городом древним, куда древнее той самой Александрии. Потом, как только Александрия была построена, он вроде как заметно угас, утратил большую часть блеска, но вместе с тем всё было не так просто. Ворота Нила – вот чем был Думьят. Кто владел этим городом-крепостью, тот владел если и не всем Нилом, то важной его частью. Это поняли ещё крестоносцы во времена Крестовых походов. Иерусалимское королевство во время своего расцвета пыталось захватить Думьят, но увы, войска были разбиты печально известным во всей Европе султаном Саладином. Но это было лишь началом.
Когда готовился пятый Крестовый поход, первой важной целью опять же должен был стать Думьят. Именно захватив этот порт, воины креста рассчитывали сделать его центром, откуда будут наноситься удары по всему Египту. И только завладев большей и важнейшей частью Египта, они планировали начать наступление на Палестину и, соответственно, возвратить Иерусалим. Город тогда действительно взяли и даже начали наступление вглубь Египта, но увы… Без достаточной поддержки союзников эту часть крестоносцев разбили под Каиром и вынудили отступить сначала обратно в Думьят, а потом и вовсе на корабли.
Шестой Крестовый как-то миновал этот регион, а вот седьмой – тут уж совсем иное дело. Возглавлял этот поход король Франции Людовик IX и опять же Думьят пал довольно быстро, в очередной раз показав, что бить магометан по существу довольно легко, равно как и завоёвывать принадлежащие им земли. Проблемы начинаются несколько позже, когда начинают делить до конца не захваченную добычу и пытаются проглотить слишком большие куски, не опасаясь за собственный желудок. Вот и в тот раз Людовика IX подвела его безграничная жадность и нежелание делиться обещанным. Думьят, равно как и кое-что иное, был обещан Иерусалимскому королевству, которое наметили возродить и сделать основой для дальнейших завоеваний.
Жадность, нарушенные обещания, отпадение части союзников и куда меньшее рвение других, осознающих, что и другие обещания могут оказаться ничего не стоящими пустыми словами. Французский король за неё поплатился. Его войска, лишённые значимой поддержки союзников, были разбиты спустя некоторое время и сам Крестовый поход окончился ничем, оставив после себя лишь горечь уплывших из рук побед и печаль от поражений.
К сожалению, уроки важности Думьята не остались незамеченными, и один из мамлюкских султанов всё же решил усилить этот город. Хорошо так усилить, разрушив до основания старый и построив новый. Рядом с прежним, но всё-таки не совсем, перенеся крепость вглубь, подальше от реки. Кончено же, высота стен и оборонительные сооружения также изменились, став куда более внушительными. Такие действия мамлюков принесли плоды и больше Думьят не подвергался серьёзным угрозам, приходящим с воды.
До этого дня не подвергался! Гарсия де Лима имел не допускающий двойного толкования приказ взять город, предварительно использовав ракеты для того, чтобы уничтожить остатки мамлюкского флота и просто спалить до состояние углей все прибрежные постройки. Не артиллерией, ибо она в таких делах не была достаточно эффективной, а именно зажигательными ракетами. Сперва запуская их с кораблей, ну а потом и высадившись. Да, высадившись, поскольку Думьят всё же был расположен слишком далеко, чтобы дотянуться до укрывшихся за стенами крепости не сходя на берег.
Паника! Именно она овладела мамлюками, стоило им завидеть приближающуюся итальянскую эскадру. Противопоставить ей на воде было просто нечего, ведь бросать против ощетинившихся стволами орудий каракк и каравелл уступающие числом и лишённые пушек суда… Такому повороту итальянцы бы искренне порадовались, быстро и без особых усилий перетопив или захватив осмелившихся им противостоять. Вот потому и поднимались паруса, потому и загребали воду вёсла галер, стремясь увести ценное имущество вверх по Нилу, укрыться там, куда зловещие огнедышащие корабли может и не сунутся. Или сунутся, но потом, когда хозяева обречённых судов успеют снять с них всё ценное, потеряв только сами суда. Тоже болезненно, но хотя бы не столь сильно, не смертельно.
Реки и Египет. Собственно, вся жизнь этой страны была сосредоточена близ рек, главной из которых являлся великий Нил. Его разливы приносили ил, делающий почву плодородной, да и вообще боролись с иссушающей жарой пустынь вокруг. Зато владеющий реками мог сказать, что владеет Египтом.
Да, караккам нужно было с осторожностью передвигаться. Зато каравеллы с их осадкой около трёх метров, особенно если выгрузить часть грузов, они могли чувствовать себя в относительной безопасности. Тем более, если есть те, кто знал опасные места и особенно мели. Не зря Чезаре Борджиа щедро платил за карты глубин в интересующих его местах. Теперь эти знания должны были пригодиться.
Де Лима стоял на мостике каравеллы «Отпущение грехов» рядом с её законным капитаном Зигфридом фон Меллендорфом и смотрел на суету прислуги ракетной батареи, что была установлена по левому борту. Они сейчас как раз готовились дать залп по прибрежным постройкам, спалив всё, что окажется в пределах досягаемости. Огонь, смерть и волны страха, расходящиеся во все стороны – именно это и требовалось посланцам итальянского короля. Вот подожжены фитили, вот сделавшие это отбегают в сторону. укрываясь за окованными железом большими щитами. Залп! Сразу несколько ракет с противным воем-визгом-скрежетом взмывают вверх, за ними и оставшиеся. Удачно! Ни одна не взорвалась, не осталась на «станке». Правда две все же вильнули на полпути, только и сумев, что напугать рыб и бесславно зарыться в прибрежный песок. Зато остальные шли туда, куда их и направили. Другие каравеллы тоже отстрелялись, как выражался король. Удачные слова, вошедшие в употребление наряду с множеством иных. Борджиа вообще любили и умели удивлять.
- Хорошо горит! – с явно ощутимым удовлетворением от увидено вымолвил фон Меллендорф, - наблюдая за берегом в подзорную трубу. - Суетятся, бегают, даже тушить пытаются. Водой… А вот… Ди Чента, я его акулам скормлю! Ну почему у него всегда сложности!
- Гарсия де Лима, понимая, что Меллендорф назвал имя капитана «Быстрой ласточки», перевёл взгляд на эту каравеллу. Ну да, вот и опасность ракет подтвердилась. Видимо, одно из этих дьявольских порождений разорвалось прямо при взлёте или просто не сойдя со станка. Теперь команда каравеллы спешно тушила пламя, не давая ему серьёзно навредить. Успешно, но… Невезучесть Сильвио ди Чента стала воистину легендарной. Причём череда печальных случайностей была не такой серьёзной, чтобы тот лишился корабля. потерял большую часть команды или остался совсем без добычи, но вместе с тем… То матросы нажрутся чего-то и потом маются животами в самый неподходящий момент. То во время абордажа ухитрятся поджечь или разбить самую ценную часть груза, сами того не представляя. Могли снести походя голову пленнику, за которого дали бы огромный выкуп или знающему очень ценные и важные сведения. Один раз и вовсе бравые офицеры капитана ди Чента пустили на подтирку своих задниц «какие-то бумажки с закорючками», на деле бывшие ценной перепиской. В общем…. подобных случаев хватало, и были они разными. Неудивительно, что фон Меллендорф откровенно злобствовал, видя как Невезучий Капитан в очередной раз оправдывал своё прозвище.
К счастью, такой он был один. Другие каравеллы вновь и вновь запускали ракеты, что, попадая в цель, взрывались, расплескивая зажигательную начинку. А уж весело разгорающееся пламя давало понять мамлюкам, что им остаётся только бежать, причём желательно как можно дальше. Или просто умереть без цели и смысла, потому как тушить это пламя они явно не умели. Пока не умели, но это сейчас не имело особого значения.