— Герцог стар, и до сих пор не утратил надежду обрести наследника. Обряд был тайной, о том, что племянницы Цессы, по крайней мере — одна, точно живы, ведает крайне мало людей. И еще, ты должна знать, Уимбли любитель «Сладкой боли».
К тому же извращенец.
— Он очень лоялен нынешней власти, верный союзник Кроу.
— Спасибо, — сказала я, и допив одним махом виски, вышла не прощаясь.
Дом клана стальных лис встретил меня глухой тишиной и запустением, всё ценное, от гобеленов и картин до ваз и светильников было вывезено, стены зияли дырами, как щербатый рот у нищенки, берилий* потерял свою оправу, и всё равно без этого обрамления в нем чувствовалась сила, родовая мощь.
Я отодвинула серый, запыленный чехол и уселась на диван в библиотеке. Я была здесь бессчетное количество раз, на праздниках и просто так, прекрасно помнила тётю, сильную, умную, невероятно красивую, но ни разу, ни разу за двенадцать талей она не намекнула, что у нее есть дети. Наверное, то, что бляху для КаноНуб она отдала мне раз и навсегда убедило меня в том, что она не хочет детей, как она говорила.
Возможно она о чем-то подозревала, может быть учеба в пансионе сделала её параноиком, как и меня, впрочем, а может она родила вне брака…отец был ярым блюстителем приличий, у него единственного из всех цессов за всю новейшую историю Демистана не было внебрачных детей, и возможно, только возможно, Анна опасалась его гнева. Ну как же, родная сестра Её Величества и родила бастарда.
Дважды.
Я поднялась в свою комнату. Здесь всё осталось как было, пожалуй, убраны были лишь игрушки, да покрывало сменило цвет с розового на персиковый. Большой балкон выходил в сад во внутренней части особняка, фонтан, покрытый мхом и заросшие сорняками, некогда ухоженные, клумбы, причудливо постриженные кустарники и розовые кусты, не дающие бутонов — просто кричали о мерзости упадка.
Но я поднялась сюда не для того, чтобы любоваться упадническим пейзажем заброшенного сада, особой гордостью тетушки, мне была нужна шестая доска цветочного паркетного орнамента, если начинаешь считать от полудня. Я откинула край пыльного ковра и дважды нажав на заржавевшую пружину вытащила содержимое тайника.
Завернутая в тряпицу небольшая шкатулка, вот и всё, что осталось от Анны Ферро.
*Кам — шаман, образованно от слова камлать, то есть колдовать.
**Берилий — самый дорогой драгоценный камень, тверже алмаза, имеет легки лиловый оттенок.
Глава 13. Я знаю, что у тебя нет прошлого — позволь мне предложить тебе будущее
Выяснить как проводит свои вечера герцог Уимбли не составило большого труда, он был до банального предсказуем и не изменял свои привычкам уже многие тали. В этот вечер, а так было во все кроме второго дня недели и пятого, когда он посещал дом терпимости, он просматривал корреспонденцию, бумаги и счетные книги. Затем он пил разбавленную настойку, способствующую повышению мужской силы, которую ему поставлял цесский аптекарь и выкуривал сигариллу. После он поднимался в спальню и пытался выполнить свои супружеские обязанности, судя по количеству синяков на руках и шее герцогини, она пока еще сопротивлялась.
В этот раз он ни на йоту не отступил от заведенного им же порядка. Едва за Уимбли закрылась дверь в спальню ему стало плохо. Корень мандрагоры в настойке и вытяжка листьев маньилы в табаке плохо сочетаются, я бы сказала фатально. Ни один маг или лекарь не обнаружит вмешательство, смерть старого извращенца будет от естественных причин. Неудивительно, что поношенное сердце молодожена не выдержало брачных игр.
Я прошла сквозь дверь, отделяющую спальни в покои герцогини, тонкая фигурка под покрывалом была практически не заметна. Мари едва достигла брачного возраста и то, что её заставили вступить в союз — ужасно. Я не издала ни звука приближаясь к кровати, и всё же она поднялась на локтях и пристально смотрела на моё приближение.
— Ты Лиса, — сказала она, — мать рассказывала про тебя. Зачем ты вернулась? Здесь для тебя находиться слишком опасно.
— Я не знала о вашем существовании, — ответила я, присаживаясь на кровать. В освещении ЛаЛуны лицо девушки было совсем детским. — Ты знаешь где Лана?
— Даже не догадываюсь, но Лис, если Умбли увидит тебя — он доложит обо всём Кроу.
— Уимбли теперь будет докладывать только Жнецу, — ощерилась я. Девушка выдохнула и счастливо заулыбалась.
— Я могу забрать тебя с собой, найти безопасное место, тебе и сестре.
— Нет, я теперь герцогиня, и тронуть меня или приказать вновь выйти замуж они не посмеют. Уверена ты достаточно умна, чтобы его убийство выглядело как несчастный случай, признаюсь, нам даже не удалось консумировать брак, мать научила меня точкам, на которые нужно надавить, чтобы лишить человека сознания. Но единственный рычаг давления на меня это — Лана.
— У меня есть подозрения, где её держат, но, если забрать твою сестру оттуда, у неё будет лишь два пути: скрываться пока у власти Кроу или стать тем, кем была мать.
— Ты дашь моей сестре этот выбор как его давали тебе, Лис?
— Обещаю, — с этими словами я встала, крепко пожала узкую ладонь и не оборачиваясь покинула спальню кузины, даже услышав в спину «ты стала бы великой цессой, сестра».
Лане было девять, как и мне, когда меня поставили перед выбором. И, не раздумывая ни мгновения, она согласилась отправиться в КаноНуб.
Найти её было не просто, выкрасть и объясниться еще сложнее. Два таля она провела в школе для девочек и по сравнению с методами воспитания в «благородном» пансионе, школа ассасинов покажется ей затянувшимися каникулами.
Мы тепло расстались, не удержавшись, девчушка обняла меня, шепнув на прощанье «ты очень похожа на мою маму». Глаза защипало от непрошеных слез, «а ты на мою», ответила я. Завтра о пропаже станет известно, завтра Мари станет свободна, а Лана уже будет осваиваться на новом месте.
У клана Стальных Лис появился шанс на выживание.
Втрое больше, чем один.
В шкатулке лежали ключ, похожий на тонкий, узкий треугольник, словно отколотый кусок от монолитной стальной пластины, и крафтовый прямоугольник с циферно-буквенным кодом. Что это за ключ я не знала, но думаю выяснить это большого труда не составит. А еще три письма, одно из них было адресовано мне, два других — дочерям, но тогда, когда каждая из них достигнет возраста второго совершеннолетия. Прочитать своё письмо я не смогла, тетка позаботилась о том, чтобы расшифровать его смогли лишь лисицы, надеюсь, разгадать шифр поможет мне содержимое сейфа. Два послание кузинам от матери, я оставила в нотариальной конторе. По достижение ими двадцати одного таля они позаботятся о том, чтобы доставить послания адресатам.
Возвращаться в Ориум я решила порталом, благо сообщение меж двумя столицами было великолепно налажено, да и погода мне благоволила, хотя с раннего утра накрапывал дождь, но в портальную башню я отправилась ближе к обеду, и погода значительно улучшилась. В Орум я смогла отправиться немедля. К большому сожалению магов-портальщиков, сами телепорты работали лишь в хорошую погоду и повлиять на их работу мог даже густой туман, но дурных голов, желающих попрать правила и рискнуть собственной безопасностью, не находилось уже очень давно. При попадании воды в систему телепортации, тебе могло повести, и ты попал бы на место назначения, настройки могли сбиться и тебя закинуло бы, например к оборотням, а могло и распылить на крошечные частички. Так что вариантов было несколько — дождаться улучшения погоды, воспользоваться телепортом другого города или рискнуть, но последние пару сентов башни автоматически отказывали в обслуживании в неподобающую погоду.
По прибытии, помимо разнообразной корреспонденции, меня ожидало неожиданное письмо от табунщика. Арават приглашал меня на празднования «зубика» первого внука от старшего сына, прямого наследника. Для женщины, к тому же жительницы другого государства — это была невиданная честь, отказавшись — я бы нанесла ему серьезное оскорбление. Но я намеривалась принять приглашение и отправится туда на Туме. Лошадка застоялась в стойле, и, хотя конюх выводил её, а я очень часто прогуливалась на ней по Соул-парку расположенному недалеко от академии, со свободными просторами степей Рассаяна мало что может сравниться, тем более искусственно возведенный парковый комплекс.
Путешествие едва ли заняло у меня больше трех унов, я знала куда и как добираться, к тому же до постоянной стоянки туарегов из Ориума было ближе, чем из Демистана, а когда под вечер третьих суток пути я въехала в лагерь, во истину поразилась тому, с каким радушием и сердечностью меня встречали Арават и его родственники. Табунщик не ограничился моим присутствием, казалось он пригласил на этот праздник половину Расаяна.
Я даже не успела спешится, мне подали большую пиалу с кумысом и под приветственные крики и хлопки заставили выпить меня её до дна. Забористый кумылак вышиб из глаз слезы, я закашлялась, но вместе с тем, лавой по внутренностям разлилось обжигающее тепло, а усталость схлынула, словно её забрало с собой отхлынувшей волной.
— Пусть стелется под ногами твоими зеленая трава Долор, — поприветствовал меня Арават, крепко стискивая меня в своих объятиях.
— Пусть пламя твоего костра никогда не угаснет, Арават, — ответила я на его объятия.
Шум и суета, громкие разговоры и ржание лошадей, ненавязчивый ритм дхолов**и смех, запах костра и острого перца, вкус кумыса и пряной баранины, танцы и всполохи взмывающих к небосводу искр. Мне вновь вручили мундштук, но в этот раз я благоразумно притворилась, что втянула дым. Несмотря на праздник и разнузданное веселье голову мне бы хотелось держать трезвой, хватит с меня и неопустошающейся пиалы с кумысом.
Лица сидящих по кругу сливались, все туареги были похожи как родные братья и всё же отличались друг от друга, как тучи — извечные небесные кочевники. Я наблюдала за ними и наслаждалась, ведь высшее общество не приветствует столь несдержанного поведения. С самого детства нас сажают в эмоциональную клетку и заставляют быть как все.
Любое расхождение от принятых канонов карается остракизмом и неприятием в высоких кругах. Любая эмоция считается проявлением слабости. Любая реакция — непростительной глупостью. Эти люди выше дурацких, закостенелых устоев, для них эмоции так же естественны, как скачки на жеребцах или междоусобные стычки с соседями. Умение держать себя в руках — роскошь, дозволенная лишь правящему дому, ведь ты не только правитель своего народа, ты еще и дипломат, ведущий бесконечную партию в шах с другими государствами.
Празднование было в полном разгаре, один из степняков затянул песню гнусавым голосом, и я с трудом сдерживалась, чтобы не смеяться в голос, но видимо была единственной, не понимающей прелести звучания, так как весь круг в блаженстве прикрыл глаза и шёпотом подпевал скрипящему певцу. Я предпочла спрятать улыбку в пиале, да так и просидела до конца песни, пристально рассматривая замысловатую резьбу, которой была украшена внутренняя часть чаши.
С последним аккордом я подняла голову и наткнулась на обжигающий взгляд темных глаз. Широкоплечий, в темной одежде и с темными же волосами, большего я не смогла рассмотреть, огонь искажал его силуэт. Он сидел строго напротив, не смущаясь осматривая меня, как покупатель оценивает приглянувшуюся кобылу. Почему-то захотелось подойти и продемонстрировать, что и зубы у меня все на месте, так как остальной экстерьер мужчина уже успел оценить, не отрывая при этом своих глаз от моих. И, судя по всему, увиденное пришлось ему по вкусу.
*Кумылак — сорт кумыса, очень крепкий.
**Дхол — барабан с низким звучанием.
Глава 14. Гордость — незримая кость, не дающая шее согнуться
Я резко разорвала невидимую нить притяжения, и не глядя подставила пиалу. Четверть леора я успешно гасила в себе порывы вновь найти глазами мужчину, его чрезмерно пристальное внимание задевало меня и отнюдь не льстило. Возможно, его оскорбляло моё соседство с главой табуна, но я была почетной гостей, сегодня многократно приукрашенную историю моего сражения не слышал только глухой, и честь эту я заслужила в бою, пролив кровь, и свою, и недруга.
Наконец я решительно повернулась к тому месту, где раньше сидел кочевник. Всё то время, что я старательно избегала его взгляда, я ощущала легкий, словно туманная дымка ветерок, гуляющий по моей открытой коже, он то холодил, морозной вьюжкой нежную кожу шеи, то вызывал огненные мурашки, согревающим дыханием, и я не сомневалась, что именно незнакомец, дразнит меня стихией.
Языки огненного пламени взмывали к черному небу, порывистый ветер выбивал снопы искр, разлетающихся далеко за пределы костровища, расплывшиеся силуэты никак не обретали четкость, лишь еще больше таяли в горьком дыму. Всего на мгновенье мне удалось рассмотреть противоположную сторону круга, и привлекшего моё внимание мужчины там не оказалось.
Пиала с хримгой* ходила по кругу, туареги произносили тосты за здоровье и благополучие малыша, и пришла моя очередь, отказываться было глупо, тем более я подготовилась, зная о традиции кочевников. Я поднялась, держа наполненную почти до краев пиалу над собой и в образовавшейся тишине заговорила:
— Там, откуда я родом, не принято произносить тосты, но в традиции — дарить подарки. По сколько пролитая кровь объединила нас, я считаю себя частью вашей семьи, но не могу забыть и о своей.
Поднимем чарку за самый главный подарок судьбы — саму жизнь! За новорожденного! — а после многократных криков и свистов, я продолжила. — Дитя кочевого народа садится на лошадь до того, как научится ходить, что ж, коня дарить бессмысленно, — снова смех, — седло ему ни к чему, а вот урмари** никогда не будет лишней, — гвалт восхищенных голосов оглушил, хлопки и свист заполонили всё пространство.
А я, шагнув к Аравату — положила сверток под ноги, в большую кучу уже лежащих там подношений. Он прижал руку ко лбу и через мгновение поднес её к сердцу, в церемониальном жесте благодарности.
Женщины, которые до этого разноцветной стайкой сидели в одном из углов круга, если так можно сказать, вдруг встрепенулись, словно райские птички и кружась, и хохоча, под нарастающую мелодию дхолов, домр и уда, окружили меня со всех сторон, и сама не заметив, как, я оказалась в одном из шатров. В десять рук меня раздели, практически до нага, мне с трудом удалось отстоять тонкие трусики телесного цвета, разули, разрисовали красками, одели в танцевальные одежды гаремных наложниц, легкие и невесомые, и практически насильно вытащили к пылающему огню.
Хримга ударила в голову. Возбуждение и предвкушение, звездная ночь и черная степь, бесконечный горизонт и ароматы диких трав, всё это сорвало оковы приличий, я растворилась в танце, как льдинка в горячем отваре. Кружилась, плавилась и пылала, отдаваясь ритму тягучей, как густой тай мелодии. Огонь вспыхивал в такт резким ударам барабанов, искры гасли на ветру с шипением создавая свою, самобытную мелодию, ветер задирал мои юбки, силясь охладить разгоряченное тело.
Вокруг меня образовалась пустота, гулкие подбадривания, крики и хлопки стихли. Лишь я, мелодия и огонь. Все ярче и острее, опаляя, но не обжигая, сводя с ума близостью и лаская огненными языками. Я кружилась все сильнее, не боясь упасть и наслаждалась мельтешением, смазанными силуэтами и приглушенными звуками. Мелодия оборвалась, пронзительно, резко, вырывая меня из водоворота.
Пламя вспыхнуло и опало, брызнув напоследок искрами. В тишине раздались робкие покашливания и аплодисменты, а затем грянули крики, улюлюканья, тосты. Наперебой, перебивая друг друга, мужчины восхваляли танец Долор.
Мой танец.
А я, едва придя в себя — засмущалась. Мой наряд был слишком открытым. Во время танца мне было жарко, казалось тончайшая ткань плотнее х'ами, но сейчас, легкие порывы степного ветра вызвали мурашки, соски сморщились в камушки, выделяясь под шелком, а голые ступни заледенели. Я поднялась, намереваясь отправиться в шатер и вновь облачиться в свою одежду.
Туарег, что сверлил меня пристальным взглядом, пару леоров назад, словно из ниоткуда появился за моей спиной. Высокий, выше меня больше, чем на голову мощный и подавляюще сильный. Его длинные, иссиня-черные волосы были заплетены в косу, что спускалась ниже талии, желваки ходили ходуном, словно он едва сдерживает гнев, а полные губы сжались в презрительной ухмылке.