Никита Вельяминов смотрел на потенциального зятя с плохо скрытым раздражением. Не нравился ему Дмитрий Щербатов, хоть убей, а не нравился! Оно, конечно, князья Щербатовы хоть и всего лишь младшая ветвь Оболенских, но все же роду высокого и честного. И потомкам татарского мурзы Чета [36] породниться с ним не зазорно, а вот не лежала душа к нему. Уж больно мутный он, этот князь Дмитрий!
К тому же, новоявленный жених мог бы действовать, как пристало представителю старорусского рода, и прислать сватов, которые сделают всё по обычаю. Так нет же, пришел сам и сидит теперь с видом приговоренного к казни. Ну, положим, он сирота, а старший брат где-то в Сибири застрял – сидит на воеводстве в каком-то остроге, но все же есть у них родня! Взять хоть князя Лыкова… Впрочем, мысль о том, что сговариваться пришел бы кто-нибудь вроде боярина Бориса Михайловича, так же не доставила окольничему радости.
– Каков же ответ будет? – прервал неловкое молчание жених. – Скажи как есть, Никита Иванович.
– Ну, что тут скажешь, – поерзал Вельяминов. – Роду ты, честного, хорошего. Государь, опять же, тебя жалует. Послужил ты ему. Спас, сам ведаешь кого, от бунтовщиков…
– Только ты мне от ворот поворот дашь, – обреченно закончил за него князь.
– Да погоди ты! – досадливо прервал его хозяин. – Тут такое дело. Я когда в плену был, зарок себе дал, что если домой живым возвернусь и сестру свою увижу, то никогда и ни к чему приневоливать её не стану. Так что вот тебе мой ответ – коли Алёна согласится за тебя выйти, то и я перечить не стану. А откажет, тут уж не обессудь!
– Ишь ты, – покачал головой князь. – Экие у вас обычаи в семье…
– А ты меня обычаями не кори, – огрызнулся Никита. – Сам тоже не по старине сватаешься! А что сестра моя девка своевольная, это чистая правда. Так что прежде чем продолжать, подумай хорошенько, неровен час согласится.
Последние слова прозвучали как будто скрытое предупреждение, но Дмитрий уже все про себя решивший пропустил его мимо ушей.
– И как же мне её ответ узнать? – спросил он.
– Да чего уж проще, – махнул рукой Вельяминов. – Эй, кто там, кликните боярышню!
Похоже, что слуги дожидались приказаний, подслушивая у двери, потому что сразу же раздался звук падения, топот ног, и вскоре в горницу, где принимали гостя, вошла Алёна.
– Звал братец? – ровным голосом спросила она.
– Здравствуй, Алёна Ивановна, – поклонился ей вскочивший Щербатов.
– И тебе здравствовать, князь Дмитрий Александрович, – ответила ему поясным поклоном девушка.
– Я тут, вот это…, – начал сбивчиво говорить молодой человек, пожирая её глазами. – Хотел узнать…
– Князь честь нам оказал, – перебил его Никита, пристально смотря на сестру. – Сватается к тебе. Что скажешь?
– Как прикажешь, братец, – тусклым голосом отвечала она ему. – Я твоей воле во всем покорна буду.
– Ишь ты, – крутнул головой окольничий, хорошо знавший цену этой покорности. – Только я тебя, сестрица моя милая, ни к чему принуждать не хочу. Потому ответь нам с князем, как на духу, выйдешь ли ты за него замуж? Отвечай нам, мы ждем.
– Я тебе свое решение, не раз уж объявляла.
– Ну ты это, – смешался Вельяминов, припомнивший, что Алёна уже пыталась уйти в монастырь, а когда её перехватили, сулилась утопиться. – Ты, прямо ответь, да али нет, а то…
– Погоди Никита Иванович, – прервал его Щербатов. – Дай мне сказать сестре твоей два слова наедине. А там хоть со двора прогони!
Оставлять боярышню наедине с чужим мужчиной настолько противоречило не только обычаям, но и всем нормам приличия, что хозяин дома едва не вспылил от подобного предложения. С другой стороны, этих самых приличий уже нарушили столько, что одним больше, другим меньше…
– И то правда, – неожиданно поддержала гостя девушка. – Дай нам братец поговорить минутку.
– Будь по-вашему, – скрипнул зубами окольничий, но все же вышел из горницы, буркнув на последок: – я тут рядом буду!
– Прежде чем ответ мне дать, – глухо начал князь, – знай, Алёна Ивановна, что жизнь мне без тебя не мила. И коли ты мне откажешь, так я на край света уеду, да и сгину там без покаяния! А теперь решай судьбу мою, я теперь ко всему готов.
– Красиво говоришь, Дмитрий Александрович, прямо как в книжке. Сам придумал, или научил кто?
– Как смог, так и сказал, – пожал плечами молодой человек. – От сердца слова сии…
– Ты знаешь, что я тебя не люблю? – прервала его излияния девушка.
– Чай, не совсем дурак. Понимаю.
– А зачем тогда себя мучишь?
– Затем, что не могу иначе. Уж кой год смерти ищу, а не идет проклятая. Прошлый год с татарами бился, хоть бы царапина. Бунт был, тоже так. С казаком этим, чтобы ему пусто было, зацепился, думал, хоть он меня срубит. Так нет же! Государю даже сказал, что к тебе хочу посвататься, и то обошлось…
– Что ты сказал?
– Всё как есть.
– Врешь!
– Хочешь, побожусь!
– Значит, это правда?
– Истинная, – вздохнул Дмитрий и с надеждой посмотрел на боярышню. – Так и сказал, мол, если хочешь, так сватайся!
– А ты и рад, – прикусила губу та.
– Послушай меня, Алёна Ивановна, – горячо заговорил молодой человек. – Знаю я, что ты ему сердце отдала, да только не надобно оно ему. А я тебя всю жизнь любить буду, на руках носить стану, ни единым словом никогда не попрекну…
– А не боишься?
– Что ты к нему по первому зову убежишь? Боюсь! А только пусть так, пусть…
– Дурак ты, Митька! – едва не закричала на него Алёна. – Ишь чего выдумал, побегу! Да я тебе сейчас бельма твои бесстыжие выцарапаю…
– Что тут у вас?! – с тревогой спросил, ворвавшийся на шум Вельяминов.
– Да ничего, – прерывисто дыша, отвечала ему сестра. – Мы тут почти сговорились. Не передумал ещё свататься, женишок?
– Нет, – не верящим голосом отозвался, совершенно сбитый столку князь.
– Значит, так тому и быть! Замуж, так замуж. Ты, братец мой любезный, скоро женишься, хозяйку новую в терем приведешь, а мне что же вам мешать… вот две свадьбы и сыграем!
– Так не готово же ничего, – развел руками Вельяминов.
– Это у тебя вечно ничего не готово, а я своё приданное уже давно соткала, да сшила.
– Эва как! – покачал головой Никита и взглянул на будущего зятя, даже с какой-то жалостью. – Ну, коли так, совет вам да любовь!
Ради такого дела, окольничий велел холопам принести жбан медовухи и так хорошо попотчевал новоявленного родственника, что домой его пришлось отправлять на санях. А проплакавшая всю ночь в подушку Алена, вытерла насухо слезы и, глядя на вышитый портрет государя, горько сказала:
– Ещё вчера, может и побежала бы, а сегодня, нет!
Веселый звон колокольчика возвестил школярам, что время их мучений миновало и можно немного отдохнуть от скучных наук и непонятных вокабул. Шесть тяжелых дней заполненных учением закончились и впереди воскресенье, которое, впрочем, все проведут по-разному.
Местные, вроде Куракина и прочих москвичей, отправятся домой к родителям, заждавшихся своих чад. А таким как Анненков и в выходной день придется провести в школе, ибо никого из родных у них в столице нет. Но, всё одно, занятиями им досаждать не будут, кормить-поить не перестанут, а из обязательных дел разве что молитвы, но это дело Божье – его не миновать.
– Никишка, а хочешь ко мне в гости? – неожиданно спросил Анненкова Ванька Пожарский, с которым они крепко сдружились в последнее время.
– Хочу, – не раздумывая ответил тот. – А тебя не заругают?
– С чего бы? – искренне удивился тот. – У меня матушка знаешь какая добрая! Поди, уж и пирогов велела холопкам напечь…
Пирогов Никишке хотелось, ибо казенные каша да квас надоели уже хуже горькой редьки, а никаких иных разносолов не предвиделось. Однако в каком качестве он пойдет в гости к приятелю, ровней или прихлебателем?
– Не-а, – помотал головой мальчик. – Сегодня баня, постираться надоть, отмыться опять же, а то, чего доброго, вши заведутся…
– Нешто ты думаешь у нас в усадьбе бани нет? – искренне удивился Ванька. – Да не меньше чем в школе, к тому же еще и свежесрубленная. От новых бревен знаешь как духмяно? И на каменку не водой плеснут, а квасом малиновым, и веники не с березы, а дубовые, да можжевеловые.
– Ишь ты, – покачал головой Анненков. – Хорошо живете!
– Слава Богу, – отозвался приятель и продолжил уговоры: – А кто не любит париться, можно мылом обойтись.
– Чем?
– Ну, мылом, какое купцы из полуденных стран привозят.
– Ну, ладно, – решился, наконец, тот. – Пойдем. Авось-либо не погонит меня твой батюшка!
– Да ты что! – даже обиделся немного Ванька. – Он у меня знаешь какой?
Дмитрий Михайлович, несмотря на свой суровый вид, оказался человеком не злым. Узнав, что младший сын привел в дом дружка, он велел позвать их обоих и стал расспрашивать, что да как.
– Никита Анненков я, из орловских боярских детей, – робея, представился мальчик.
– Отец где служит?
– Сирота я, боярин. А старшие братья на заповедной линии государеву службу правят. Татар да ногайцев стерегут.
– Погоди-ка, отрок, это выходит Иван Анненков твой старший брат?
– Верно, господин.
– Добрый вояка, – одобрительно прогудел прославленный воевода. – Я о нем ещё по осени государю докладывал, как он татарский табор разогнал, хотя людей у него в три раза меньше было!
– Благодарствую боярин.
– Не меня благодарить надо. Помни отрок, за Богом молитва, а за царем служба не пропадает! Ну а теперь ступайте в баню, пока не остыла. Как говорит государь – в здоровом теле – здоровый дух!
– Mens sana in соrроrе sano, – тут же перевел княжич.
– Чего? – недоуменно сдвинул брови Дмитрий Михайлович.
– Это по латыни так будет, про дух и здоровье, – охотно пояснил отцу сын. – Славнейший муж – Децим Юний Ювенал эдак сказывал.
– Ишь ты, – расплылся в улыбке князь. – Хорошо коли наука впрок идет. Ну-ка повторите-ка ещё разок.
– Mens sana in соrроrе sano – avis rаrа [37], – запинаясь повторил Никишка, латыни пока не понимавший, но ухитрившийся запомнить слова учителя.
– Экие молодцы!
Договорив, князь протянул сыну руку, а пока тот почтительно целовал её, шепнул на ухо:
– Вели Авдотье чистую пару белья дать твоему приятелю.
– Всё исполню батюшка.
Потом вдоволь напарившихся сорванцов усадили за стол и принялись потчевать, причем старая боярыня оставила мужа и старших сыновей и сама подкладывала проголодавшимся школярам лучшие куски.
– Худенькие какие стали, – причитала она, – в чём душа только держится, ведь одна кожа да кости!
Потом их чистых и осоловелых от съеденного уложили спать вместе на полатях, после чего они сразу задрыхли и не проснулись даже к заутрене. Видимо княгиня пожалела школяров и взяла этот грех на себя.
– Ваньша, просыпайся! – услышал чей-то шепот Никишка и осторожно приоткрыл глаза.
Рядом с ними стоял молодой человек в нарядном кафтане с золоченым двуглавым орлом на груди, в котором он сразу признал старшего брата своего приятеля – княжича Петра Пожарского, служащего в царских рындах.
– Ваньша, вставай, – продолжал теребить он младшенького, но тот лишь нечленораздельно мычал и пытался сильнее завернуться в рядно. [38] – Да, просыпайся же ты лежебока!
– Что случилось? – не выдержал Анненков.
– Да так, дело у меня к нему, – уклончиво ответил Петька, очевидно, не желая посвящать в свои замыслы посторонних. – Пособить надо…
– Холопам прикажи, – недовольным голосом буркнул младший брат, и попытался зарыться головой в подушку, но не тут-то было.
– Водой оболью! – посулил лежебоке княжич.
– Матушке пожалуюсь! – огрызнулся Ванька.
– Может, я на что сгожусь? – застенчиво предложил уже совсем проснувшийся Никишка.
– А справишься? – с надеждой в голосе спросил рында.
– Так смотря с чем, – пожал плечами мальчик.
– Письмо отнести надо человеку одному, – лихорадочно зашептал Пётр. – Отнеси, сделай милость, а уж я в долгу не останусь!
– Ладно, – согласился Анненков. – А куда?
– В слободу стрелецкую. Там терем большой, а внизу лавка. Не ошибешься.
– Ну хорошо, а отдать-то кому?
– Дочери стрелецкого головы Пушкарева – Марье. Только лично в руки передай, а то беды не миновать!
– Да как же я её узнаю? – испугался Никишка.
– Узнаешь, – мечтательно закатил глаза княжич. – Ибо на всей Святой Руси нет девушки краше…
– Сделаю, – согласился мальчик.
– Вот спасибо, – обрадовался Пожарский. – Век за тебя буду Бога молить!
– Только это…
– Что?
– Денег бы, хоть полушку [39], – помялся школяр. – А то в лавке спросят, чего пришел, а сказать-то и нечего будет.
– Верно, – согласился рында и, вытащив из поясной сумки монетку, протянул своему гонцу. – Держи алтын. Прикупишь чего-нито на свои надобности, а оставшееся себе оставь, за услугу.
– Не возьму! – насупился школяр. – Анненковы николи не нанимались…
– Тогда возьми в долг.
– Ты еще в холопы предложи запродаться!
– Ну ладно тебе, – поспешил успокоить его молодой человек. – Давай так, я её уронил, а ты нашел. В том чтобы найти урону чести нет!
– Ну, хорошо, – скрепя сердце ответил Никишка, уже жалея, что согласился.
Правда, сразу отправиться выполнять поручение молодого Пожарского не получилось. Едва школяры поднялись, княгиня взяла их в оборот и, заставив прежде умыться, усадила за стол, на котором уже стояли полная миска пышущих жаром оладушков и чашка с медом, а в придачу к ним крынка парного молока. После такого плотного завтрака идти никуда не хотелось, но измученный ожиданием Петька так жалобно смотрел на Никишку, что волей-неволей пришлось идти выполнять обещание.
– Матушка, мы пойдем, погуляем? – спросил Ванька княгиню.
– Ишь чего удумал, – возмутилась та. – Сколь дён дома не был, а едва порог переступил, так и смотрит, как бы со двора улизнуть!
– Матушка, мы недолго, – принялся канючить хитрец.
– Ну, коли недолго, так погуляйте, – сжалилась княгиня. – Только далеко не уходите!
Получив дозволение, мальчики бросились одеваться в свои монашеского вида школярские зипуны и скуфейки [40]. Выйдя в таком виде на улицу, они бросились бежать к Стрелецкой слободе.
– Вань, – запыхавшись от быстрого бега, спросил приятеля Никишка. – А почто твой брат и впрямь холопа с запиской не отправил?
– Да как же он её отправит, – ухмыльнулся дружок, – когда батюшка всем слугам строго-настрого запретил таковые поручения от него исполнять!
– А сам?
– А самому ему на службу в Кремль уже пора. Да и рынду царского сразу заметят, понимать надо. Ладно, бежим быстрее пока нас не хватились, а то батюшка догадается, что мы с тобой Петькины письма носим, не возрадуемся! Уж я-то точно.
Пушкаревская лавка занимала почитай весь нижний ярус немаленького терема стрелецкого головы и была сверху донизу наполнена всякой всячиной. Были там и съестные припасы, и всякая мелочь необходимая в хозяйстве, а так же разные ткани и много чего ещё. Товары отпускали хорошо вышколенные приказчики в нарядных красных рубахах, подпоясанные зелеными кушаками, отчего все казались на одно лицо. Один из них, завидев ребят, подозрительно прищурился, и с отменной вежливостью спросил:
– А вам что, господа-школяры?
– Бумаги… – начал было Никишка, но приятель тут же его перебил.
– Рахат-лукум турецкий есть?
– Как не быть, – с достоинством отвечал приказчик. – Имеется! Вам какой?
– А он у вас разный?
– Туретчина большая, – пожал плечами тот. – И в каждой избушке свои погремушки. Вот это, к примеру, из Измира, – слаще меду. А вон тот из Леванта – чуть с кислинкой.
– Попробовать бы, – задумчиво протянул Ванька.