– Это ты, Мария? – сонно пробормотала соседка Кайса, одна из немногих шведок с которой они могли считаться подружками.
– Да, я.
– Государыня вернулась?
– Только что.
– Жаль, я надеялась, что она задержится на этой свадьбе и утром встанет не так рано, так что можно будет хоть немного поспать.
– Боюсь, что даже если бы Её Величество плясала там всю ночь, утром она всё равно поднимет нас ни свет, ни заря, – устало усмехнулась Пушкарева. – Так что спи, пока можно.
Увы, последовать этому совету Кайса не успела, потому что вслед за Машей в их спальню зашла Анхелика – фрейлина с которой они сегодня были на пиру.
– Что-то ты задержалась, – злобно прошипела она. – Наверное, опять нашептывала государыне разные гадости про нас?
– О чём ты говоришь?
– Не прикидывайся невинной овечкой московитская дрянь! Думаешь, я не сообразила, о чем ты толковала в карете? «Русские девушки научились понимать немецкую и шведскую речь», – кривясь от отвращения, передразнила она Машу. – Пфуй! Необразованные дуры, грязные свиньи, тупые коровы!
– Заткнись, мерзавка! – побледнела Пушкарева.
– Как ты меня назвала? – опешила немка. – Ах ты – русская шлюха, да если я доложу государыне, что ты вместо того, чтобы прислуживать ей занималась блудом с этим стольником, тебя выгонят, как шелудивую шавку!
– Не суди по себе, – огрызнулась Мария. – Если тебе успели задрать подол добрая половина офицеров из полка барона фон Гершова, это не значит, что все такие!
– Да я тебе! – взвилась Анхелика и попыталась дотянуться до волос своей обидчицы, но её руку перехватила Кайса.
– Тихо вы обе! – рассержено заявила она им. – Мне вовсе не хочется завтра получить наказание из-за вашей драки, так что успокойтесь и отправляйтесь спать, а то, видит Бог, я сама на вас донесу!
– Мы после договорим, – многообещающе заявила немка и отправилась восвояси.
– Спасибо, – поблагодарила Машка свою заступницу.
– Не за что, – усмехнулась та. – Однако тебе следует быть осторожнее. Теперь, когда твоей подружки Алёны нет рядом, многим захочется поквитаться за твой острый язычок. Как ты сказала? Задрали подол офицеры? Слушай, неужели их было так много?
– Я им со свечкой не стояла, – отозвалась Пушкарева, уже досадуя, что наговорила лишнего. – Но вполне может быть, что это были не только начальные люди. Уж больно красивая у них форма, а Анхелика не особо умна, чтобы в ней разбираться.
– Ты неисправима, – зажимая рот от смеха, с трудом проговорила Кайса.
– Горбатых могилами исправляют.
– А то, что она говорила, – немного успокоившись, продолжила расспросы шведка. – Ну, про тебя с этим стольником?
– За кого ты меня принимаешь?
– За очень хитрую и смышленую бестию. Кайся грешница!
– Ничего не было!
– Так-таки и ничего?
– Ну ладно, он попытался меня поцеловать.
– А ты?
– А я не стала отодвигаться.
– Ах ты – маленькая чертовка! Ладно, раз уж эта дура все равно разогнала мой сон, лезь сюда и расскажи мне все про свадьбу. В каких платьях были твоя подружка Алёна и княжна Долгорукова. Как проходило венчание и что им подарили государь с государыней. Давай, рассказывай и не забудь ни малейшей подробности. Мне ужасно интересно, все связанное с замужеством.
– Но ведь уже поздно, – сделала вялую попытку отбояриться Машка.
– Ничего не знаю, – безапелляционно заявила в ответ Кайса.
– Ладно, слушай, – начала свой рассказ Пушкарева.
Забранное тонкой слюдой окошко не слишком хорошо пропускает свет, однако было понятно, что на дворе совсем уже рассвело. Пробудившийся ото сна Дмитрий Щербатов очумело дернулся и, оторвавшись от подушки, принялся озираться.
– Сон дурной приснился? – тихим голосом поинтересовалась лежавшая рядом Алёна.
– А, что? – непонятливо переспросил тот, уставившись на молодую жену.
Новоиспеченная княгиня, несмотря на распущенные волосы, выглядела строго, и даже немного печально. Глаза её покраснели, а руки нервно теребили локоны.
– Ничего, – отрезала она. – Вставать надо, сватьи уж сколько раз заглядывали.
– Зачем?
Та только головой крутнула от такой непонятливости и, откинув тяжелое рядно, встала и показала рукой на красное пятно на простыне.
– За этим.
Сообразивший, наконец, в чем дело Дмитрий почувствовал облегчение пополам со стыдом. Вчера, сидя за свадебным столом, он не раз видел косые взгляды и слышал ехидные перешептывания гостей. Да что там чужие люди, если тетка Анастасия Никитична и та не постеснялась, а родной дядюшка хоть и промолчал, но глядел так, что лучше бы ругался.
Ото всего этого он так напился, что едва помнил, как дружки довели его до спальни. После этого они закрыли двери и встали у них с обнаженными саблями, а хмельной Митька во все глаза смотрел на ждущую его Алёну. Девушка с поклоном усадила его на кровать, затем, опустившись на колени, стащила в знак женской покорности сапоги, а потом… потом он обеспамятел.
Ну, что же, судя по всему, он хоть и был хмелен, а в грязь лицом не ударил. А что ещё лучше, все грязные сплетни, что довелось ему услышать о невесте оказались полными враками и не зря он паре прежних приятелей за такое злословие морды набил. Хотел даже на заморский манер на дуэль вызвать, но после поединка с казаком драться с ним на саблях дураков не было.
И всё вроде бы хорошо, да только отчего так стыдно-то в глаза любимой глядеть, вроде как сделал что-то непотребное?
– На вот, испей, – подала ему ковш с квасом жена.
Припав иссохшими губами к краю посуды, он в несколько глотков осушил её. Сразу стало легче, причем не столько от питья, сколько от заботы проявленной молодой супругой. Сразу захотелось сказать ей что-нибудь ласковое.
– Алёнушка, любая моя – начал, было, он, но поговорить им не дали.
В спальню с сальными шутками и прибаутками ворвались свахи и, покружившись вокруг молодоженов, выскочили вон, прихватив с собой простыню с признаками мужества жениха и невинности невесты.
– Гордишься небось? – с легкой печалью в голосе спросила жена. – Отвернись, мне одеться надо. Ну, пожалуйста, стыдно мне покуда.
– Хо-хорошо, – заикаясь от волнения, отозвался он и повернувшись спиной к Алёне принялся искать порты.
Как оказалось, вся его одежда была аккуратно сложена на стоящей у стены лавке, а рядом с ней стояли высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Торопливо одевшись, он обернулся и тут же застыл в невольном восхищении. Супруга уже переоделась, причем не в тот летник и душегрею, в которых венчалась, а в совершенно новое платье, в фасоне которого гармонично сочетались русские и немецкие черты. С легкой руки царицы Екатерины Михайловны такая одежда все более завоевывала популярность среди московских красавиц.
Новое одеяние выгодно подчеркивало стройность стана и пышность груди молодой княгини, поэтому нет ничего удивительного, что Щербатов так ей любовался, пока она ловко заплетала косы.
– Кликни холопок, а то сама не управлюсь, – попросила она, заметив, что муж оделся.
Служанки, как будто ждали этого, тут же явились на зов и помогли хозяйке закончить с нарядом. Две тугие косы были заколоты драгоценным гребнем, и убраны под тончайшее покрывало, чтобы скрыть их от нескромных взоров, а сверху водружена расшитая речным жемчугом кика.
Потом был выход к гостям. Песни, обряды, тосты, выпивка. Молодые чинно кланялись, благодарили за оказанную честь и смотрели в раскрасневшиеся от выпитого лица. Дмитрий, памятуя о вчерашнем конфузе, почти не пил, лишь изредка пригубливая кубок. Алёна и вовсе почти ничего не касалась, прося Господа лишь о том, чтобы тот дал ей сил пережить ещё один день. Наконец и она не выдержала и, улучшив минутку, шепотом попросила Щербатова:
– Христом-Богом тебя молю, увези меня отсюда! Мочи нет видеть их более… Молодой супруг поразмысли чуток и, кивнув, ответил:
– Есть у меня вотчинка малая под Москвой. От батюшки осталось наследство. Там хорошо, тихо, лес кругом. Монастырь есть неподалеку. Хочешь, прямо сейчас туда отправимся?
– Куда угодно, только подальше от них!
Глава 8
Уж и не знаю, какому борзописцу из никому неведомого здесь будущего первому вздумалось описать Москву семнадцатого века как «сонное царство», но ответственно заявляю, что это полные враки! Жизнь бьет ключом, причем часто и густо по голове тем, кто не успевает за её ритмом. Не успели мы погулять на сдвоенной свадьбе, как в столицу заявился очередной караван из Сибири. Причем, не обычный с пушниной, такими никого не удивишь. Их каждый год присылают сибирские воеводы после сбора ясака. [44] Нет, на сей раз повод был совершенно другой, хотя «мягкой рухляди» [45] тоже привезли, куда же без неё. Но обо всем по порядку.
– Сёмка Буйносов вернулся, – угодливо кланяясь, доложил мне за завтраком кравчий Матвей Шемякин.
– Это который? – поинтересовался я, подставляя чашку, для того чтобы он налил кофе.
Кофе мне в дар от турецкого султана привез Фома Кантакузен, и теперь мы с семьей по утрам балуем себя настоящей арабикой. Мы – это я и Катарина, быстро оценившая вкус заморского напитка, бывшего ещё довольно редким в Европе. Детям, понятно, никто его не дает. Они и так у меня шустрые, особенно Дмитрий, да и девчонки не слишком отстают, а если их ещё и энергетиком взбодрить, точно весь дворец разнесут раньше времени.
– Да тот, что прежде в рындах служил, когда Смоленск у ляхов отбирали, – подбоченившись пояснил придворный. А потом с Вашей Царской милостью Ригу брал и в Стекольне [46] тож был.
Гордость его понятна, он в том походе тоже отличился, да к тому же был ранен в поединке с одним не в меру языкатым шляхтичем. Я, грешным делом, думал старик этой раны не переживет, но по счастью или же великой Божьей милости, тот выкарабкался и продолжал по мере сил служить мне, за что и был пожалован в нынешний чин.
– Как же, как же, помню, – усмехнулся я. – Ты наливай-наливай, а то остынет!
– Сейчас, государь, – кивнул тот со страдальческим видом и поспешил наполнить чашку ароматной жидкостью.
Страдания старого придворного были понятны. В придачу к нескольким мешкам заморских зерен шел специалист по их приготовлению – самый настоящий негр, или как их называют на Руси – арап с чудным именем Хайле. Отрок, лет примерно четырнадцати, дело свое знал весьма недурно и варил кофе не хуже любого баристы, но вот беда. Подавать его следует не просто горячим, а только что приготовленным. И вот тут нашла коса на камень. Матвей Иванович, в общем, нормально относился к любым нововведениям, но вот то, что кто-то что-то подаст царю пить помимо него, принять не смог в принципе! Старик бил челом, просил ослобонить от бесчестия, валялся в ногах и выгавкал-таки право лично подносить царю эту «страсть господню». Так что молодой арапчонок скромно стоит в уголку на глаза не лезет, и только улыбается во весь рот необычайно белыми зубами.
Парень, кстати, довольно хорошо сложенный и по-своему красивый. Во всяком случае, некоторые представительницы прекрасного пола из числа придворных поглядывают на него не без интереса. Я даже сдуру, вздумал пошутить при жене, мол, как считает Её Величество, какая из служанок первой родит негритёнка? В смысле, русская или немка?
Сумничал, блин! Женушка, в тот момент напиток ещё не распробовала и была готова погнать молодого человека со двора без выходного пособия, так сказать, во избежание. А мне что теперь без кофе оставаться? Короче, одна глупость повлекла за собой следующую. Что бы успокоить расходившуюся шведку, я под большим секретом шепнул ей, что в Османской Империи, дабы избежать подобных казусов, всех домашних слуг превентивно холостят. В смысле, делают евнухами. А когда она сделала большие глаза, на полном серьезе, сослался на турецкого посла, дескать, не верите – сами поинтересуйтесь, майн либер. Та, разумеется, Кантакузена расспрашивать не стала, но успокоилась и даже стала оказывать «несчастному» известное покровительство. Жалеет видимо.
– Господин кравчий, кажется, упомянул Швецию? – насторожила уши Катарина, хоть и не слишком хорошо, но постепенно начинающая понимать своих подданных. Во всяком случае, русское название Стокгольма ей уже знакомо.
– Да, – односложно отозвался я, не желая вдаваться в подробности, но от заинтересовавшейся царицы так просто было не отделаться.
– И о чем речь? – отставила она чашку.
– Просто в Москву прибыл человек, с которым мы прежде были во многих местах, в том числе и на вашей родине.
– Вы как будто удивлены его возвращением? – тут же вычленила главное Катарина.
– По правде говоря, да. Я ожидал этого события года через три не раньше.
– Этот молодой человек так провинился перед Вашим Величеством?
– С чего вы взяли? Напротив, он проявил расторопность и преданность, а так же ряд иных способностей, что я наградил его.
– И отослали к черту на рога?
– Вовсе нет, просто состояние его семьи пришло в упадок во времена Смуты, и я, с тем чтобы дать возможность поправить его, отправил столь многообещающего юношу на воеводство.
– В Сибирь?
– Именно так. Он, кстати, сам просил меня об этом.
– И каковы его успехи?
– А вот это мы довольно скоро узнаем. Не просто же так он сорвался с места и вернулся раньше срока.
– Ваше Величество позволит мне присутствовать при встрече с ним?
– Если вам это доставит удовольствие, – пожал я плечами, – почему нет?
– Я бы сказала, чрезвычайное! Кстати, когда она состоится?
– Не раньше, чем я допью этот прекрасный напиток.
– Подлить, государь? – поклонился Шемякин.
– Нет, пожалуй, мне довольно. Кстати, Матвей Иванович, а у тебя ведь, кажется, сын подрастает?
– Двенадцатый год пошел, – не без гордости в голосе отвечал мне кравчий.
– Учишь?
– А как же, – насторожился придворный. – Слово Божье твёрдо знает и на клиросе поет…
– Отрадно слышать. И что же ты его такого образованного в академию до сих пор не отдал?
– Помилуй, государь, – взмолился старик. – Он же ещё совсем молодешенек, куда ему на службу!
– Да ладно тебе, я же его не на войну посылаю, а на учебу. Мой, кстати, куда как младше, а уже учится.
– Государь, не отнимай последнюю отраду в жизни!
– Не блажи. Чай академия не на краю света. Считай что при тебе, но уже и при царевиче. Это ты старый, а ему ещё служить и служить. В общем, как хочешь, а чтобы сына в академию отправил. Гляди, проверю!
Договорив, я отставил в сторону пустую чашку, после чего мы с Катариной встали и направились заниматься накопившимися делами, оставив несчастного кравчего наедине с арапчонком.
– Эх, – досадливо вздохнул Шемякин, – пил как все добрые люди квас да вино хлебное [47] был человек как человек. Если и затевал чего так войну, али разбойников ловил да вешал. На богомолья ходил опять же, ну и по девкам, куда ж без того… Сплошная Благодать! А теперь чего, напьется кавы так всякая неподобь на уме… В академию сына отправь… Тьфу!
Хайле тем временем деловито собирал в специальный сундучок свои принадлежности, не переставая улыбаться своему строгому начальнику.
– Чего скалишься антихрист чумазый? – рассвирепел кравчий. – Всё через тебя, да через турок проклятых!
Внешне Семён Буйносов за время отсутствия в Москве изменился не сильно, разве что ещё больше раздался в плечах, да вместо аккуратно постриженной бородки лицо стольника украшала столь густая поросль, что иной разбойник обзавидовался бы. И взгляд. Тяжелый взгляд человека много повидавшего на своем не таком уж длинном пути, и не раз принимавшего непростые решения.
– Ну, рассказывай, – поощрил я его. – На государыню не косись, у меня от Ея Величества секретов нет. Только не части, она нашу речь еще не слишком разумеет, так я ей перетолмачивать стану.