Вообще-то, подрабатывать переводчиком мне не по чину. Но князь Буйносов с одной стороны уже успел послужить рядом со мной, так что о простоте царских нравов знает не понаслышке, да к тому же побывал в Европе и порядки тамошние ведает. С другой, а кого позвать? Кликнуть грамотного дьяка, конечно, можно, только ведь через полчаса обо всём рассказанном весь Кремль знать будет, а ещё через полдня и вся Москва. А оно мне надо?
– По твоему повелению, великий государь, – неторопливо начал Семён, тщательно подбирая слова, – отправились мы со стольником Дмитрием Погожиным в Мангазею на воеводство. Было с нами сто пятьдесят человек стрельцов и почти двести казаков, набранных из охочих людей в сибирских и уральских городках. Шли долго, а уж каково тяжко, того и описать Вашим Царским Величествам не смею, дабы не утруждать перечислениями горестей. Места те пустынные и на многие сотни верст живого человека не встречалось на пути, однако же проводники не подвели и с Божьей помощью добрались мы до тамошнего острога.
– Что есть острог? – быстро переспросила внимательно слушавшая доклад Катарина.
– В данном случае, небольшая крепость с гарнизоном из казаков, – пояснил я. – Они контролируют территорию вокруг крепости и собирают дань среди окрестных племен.
– Я понимаю, – кивнула в ответ царица. – А откуда они берут припасы для своего существования?
– Чего? – переспросил насторожено прислушивавшийся к нашему разговору Буйносов.
– Да вот, – ухмыльнулся я. – Государыня в неизбывной своей милости интересуется, как вы там с голоду не передохли?
– Известно как, – пожал плечами стольник. – На первый год с собой брали, сколько можно, но все больше охотой да рыбалкой. Благо места вокруг на дичь страсть какие богатые. Уж на что в наших вотчинах охота знатная, а супротив сибирской дичи все равно, что и нет её вовсе!
Глухари да куропатки сами в силки лезут. Рыбы в реках – руками черпать можно! Ягоды опять же немеряно. Не такой как у нас, но все равно много. Так что, хоть хлебушко в тех краях и не родит, но прожить, ежели с умом, можно!
– А каковы местные жители? – продолжила расспросы царица.
– Дык разный народишко-то встречается. Есть совсем дикие люди, в лесу живут, пням молятся. Промышляют охотой да рыбалкой. Иные пасут оленей в тундре и с того сыты. Ничего так люди, не злые, токмо живут уж больно грязно. Старожилы сказывают, что если по дурости на месте их стойбища лагерем встать, вшей с блохами можно и не вывести. Придется всю рухлядь сжигать и в новую переодеваться. Так сие или нет, не ведаю, но люди говорят.
– Какой они веры?
– Язычники, матушка.
– Отчего же вы не привели их к истинной вере?
– Так не велено же! – изумился Семён.
– Кем? – округлила глаза шведка.
– Мною, Ваше Величество, – одними уголками губ улыбнулся я. – А равно и всеми моими предшественниками на московском троне. Тамошних аборигенов запрещено приводить в христианство силой.
– Но почему?
– Потому что Сибирь большая, и если местных притеснять паче меры, то они разбегутся, и ищи их потом по тайге.
– Но свет Истины…
– Исключительно добром, лаской и убеждением. Как это и завещал нам Спаситель.
– Хм, – задумалась Катарина, – по-видимому, вашим миссионерам не так просто нести слово Божие.
– Ничего, они справляются.
– Чего? – снова переспросил Буйносов.
– Да вот, государыня дивится, что ясачных не велено утеснять.
– Оно так, – вздохнул князь. – Только…
– А вот с этого момента поподробнее, – подобрался я.
– Да чего там, государь, – досадливо махнул рукой Семён. – Казаки наши – воры! Чуть отвернешься, такого наворотить могут, что никакая епитимия не покроет. Грабят, а тех, кто грабить не дает, убивают, девок сильничают. Если где поселение себе устроят, то враз всех инородцев кто под руку попадет похолопят, а чтобы не разбегались берут аманатов [48], с каждого дыма по голове.
– А вы – мои воеводы, что же?
– Если воевода нравом крут, то и казаков в руках держит. Не дает такие непотребства творить. А вот если слабину даст, то и сам таким стать может.
– Понятно. Но ты ведь не за тем из Сибири сбежал, чтобы мне про обиды аборигенов рассказать? Хотя и это любопытно.
– Нет, государь, – покачал головой стольник и вытащил из-за пазухи сверток. Осторожно развернув холстину, он разложил её содержимое на столе.
– Ох, ты же мать твою через…, – с чувством выразился я, увидев, что привез мне мой бывший рында.
Через пару секунд в мою голову вернулась способность соображать, напомнившая, что рядом находится урожденная шведская принцесса и мать моих детей, так что слова надо всё-таки подбирать более тщательно. Но Катарина если и догадалась о смысле этого выражения, то нисколько не подала вида, во все глаза рассматривая разложенные перед нами самоцветы.
Да, на грубой холстине лежали самые настоящие драгоценные камни всевозможных форм и расцветок. Ещё не обработанные, но уже способные вызвать восхищение своим видом.
– Что это? – ошеломленно спросила царица.
– Точно не скажу, моя госпожа, но вот этот зеленый – определенно изумруд. А вот это, кажется, топаз или как-то так. Я, к сожалению, не слишком хорошо разбираюсь в драгоценностях.
– Но неужели всё это добыто в наших землях?
– А вот это мы сейчас и выясним. Рассказывай дальше Семён, мы тебя слушаем.
Князь Буйносов вздохнул и принялся живописать о своих приключениях. Мы внимательно слушали, лишь иногда задавая уточняющие вопросы, и чем дальше продолжался рассказ, тем больше хмурились наши с Катариной лица.
Спрятанная от посторонних глаз за полярным кругом Мангазея не даром звалась «золотокипящей». Именно здесь сосредотачивалась торговля пушниной, драгоценным рыбьим зубом [49] и многими другими богатствами Сибири. И что самое главное, отсюда был выход в море через Обскую губу. Так что торговать туда заглядывали не только русские купцы, но так же и английские и голландские негоцианты. И в этом была проблема, поскольку без флота контролировать этот путь было нельзя, а вот флота у нас и не было. Тем не менее, до начала Смуты московское правительство худо-бедно обеспечивало порядок в здешних краях.
Стоявшие по сибирским острогам стрелецкие и казачьи гарнизоны служили, какой-никакой гарантией хотя бы видимости законности и правопорядка на этих отдаленных территориях царства. Однако в 1608 году Мангазейский воевода Давыд Жеребцов увел почти всех ратных людей, совершив беспрецедентный переход из Туруханского края в Европейскую Россию и присоединившись к прославленному воеводе князю Михаилу Скопину-Шуйскому, значительно усилил его войска. Во всяком случае, одно из первых поражений хорошо знакомому мне Лисовскому нанес как раз Жеребцов.
Оборотной стороной этих событий стало наступление полной анархии в Сибири. Оставшись без присмотра, каждый «пан атаман» решил, что он теперь самый большой бугор на ровном месте и в связи с этим может теперь делать всё, что захочет его левая пятка. Так что, когда законное правительство, сиречь – я, стал наводить порядок, привыкшим к своей безнаказанности полевым командирам это совершенно не понравилось.
В принципе, ничего нового я не узнал, во всех прочих городках и острогах Сибири происходило то же самое, но по мере прибытия моих воевод с воинскими контингентами порядок постепенно устанавливался. Другое дело, что людей и средств у меня было крайне недостаточно, а потому процесс этот был совсем не быстрым. Но в данном случае, дело осложнялось тем, что в Мангазее были сосредоточены слишком большие деньги.
Поначалу дела у Погожева и Буйносова шли достаточно успешно. По крайней мере, видимость порядка была обеспечена, все необходимые сборы стали собираться, наиболее одиозных атаманов и их шайки разбили, а прочих привели к покорности. Но чем больше молодой стольник вникал в суть происходящего, тем больше подозрений у него возникало.
– Посудите сами, Ваши Величества, – горячился он, – аглицкие немцы творят чего похотят, а местные супротив них и пикнуть не смеют! Раз одного взяли в оборот, так на другой день отпустить пришлось, поскольку супротив нас все купчишки и казачки местные выступили. Малым делом, до бунта не дошло. Насилу утихомирил по-доброму, уж не знаю, как извернуться пришлось. Одних улещивал, другим грозил, а с третьими и до сабель дошло.
– А товарищ [50] твой, что же? – нахмурился я.
– Был, товарищ, да весь вышел, – скрипнул зубами Семен. – Поначалу мы во всем заодно были. Покуда вместях держались всё ладно шло, а потом или подкупили Митьку или запугали, а как подменили человека! Во всем супротив идет, слушать не хочет, а потом ещё и…
– Ну, договаривай, что застыл?
– Местничать стал!
– Это как? – изумился я.
Тут надо пояснить. Как не боролся я с местничеством, как не налагал опалы и не грозил карами, само явление никуда не делось. Поэтому все назначения на важные посты проводились с оглядкой на эти древние обычаи. Однако в данном случае дело было совсем уж вопиющим. Ну, какой, скажите на милость, худородный Погожин соперник в местническом споре князю Буйносову, в роду которого многие достигали боярского чина, а двоюродная сестра Марья (Екатерина) [51] была женой царя Василия Шуйского? Тем не менее, свершился эдакий маленький «дворцовый переворот», в котором второй воевода объявил себя первым.
Князь Семён вовремя сообразил, что дело пахнет ещё никому не ведомым керосином и вместе с несколькими верными людьми вырвался из острога, проложив себе путь оружием. Поступок с одной стороны не самый героический, а с другой очень правильный. Сопротивление не привело бы ни к чему, кроме гибели, закон же в тех местах – тайга, а прокурор – медведь. Доложат, что молодой воевода от цинги помер и кто там в Москве дознается до истины?
– Это ты хорошо сделал, что вернулся, – похвалил я стольника. – Пропал бы ни за грош, а мне верные люди нужны!
– Но я так и не поняла, – задумчиво спросила, внимательно слушавшая рассказ Буйносова Катарина. – Где вы взяли эти великолепные камни?
– Дык, у англичанина, матушка! – охотно пояснил князь. – При обыске нашли.
– А за что арестовали болезного?
– Тут такое дело, государь, – ещё раз вздохнул несостоявшийся воевода. – Поклеп [52] на него был, будто самоедам огненный бой [53] продает.
Обвинение было серьезное. Продавать оружие, в особенности ружья, коренным жителям Сибири было строго-настрого запрещено. Оно и понятно, русские отряды численно крайне невелики и единственным их преимуществом перед туземцами является огнестрел. Так что за соблюдением этого правила следили строго и купец, рискнувший ради своих барышей продать пищали или мушкеты самоедским нойонам, мог запросто лишиться головы. Это если до суда дойдет, а то ведь могли по доброте душевной и голым у муравейника привязать. Нравы там самые простые, что, впрочем, понятно. Кому охота чтобы у врага вместо луков и стрел появилось современное оружие? Куяки [54], стеганные тягиляи и кольчуги они только от наконечников из кости или уж из совсем худого железа надежно защищают.
– И что, подтвердилось? – нахмурился я.
– Да как тебе сказать, государь, – помрачнел Семён. – Найти-то нашли, но он – собака, заявил, что сии ружья у него, за ради обороны, а вовсе не на продажу.
– Может быть, так оно и есть? – пытливо взглянула на него Катарина.
– Завернутые в рогожу и под товаром спрятанные? – покачал головой князь. – Нет, матушка, купчишки то ведь лишнюю гривенку с собой зря не потащат на торг. Ладьи речные не велики, туда много не нагрузишь, а товар дорогой.
– Дорогой?
– Конечно! Сама посуди, государыня. За топор из дрянного железа берут столько соболиных шкурок, сколько в его обух пролезет. За медный котелок, столько сколько в него вместится. И тут запросто так десять тяжеленых мушкетов? Да ни в жизнь не поверю!
– Хорошая цена, – одобрительно покивала шведская принцесса, видимо уже прикинувшая сколько можно заработать при правильном ведении дел. – Но я все же не поняла, как случилось, что камни были при этом англичанине? Ведь он только собирался на торг, не так ли? Зачем ему брать их с собой?
– Их не в ладьях нашли, – не стал отпираться Буйносов. – А в конторе, когда «Слово и дело» [55] кликнули. Тогда главного вора Барлоу повязали, ну и рухлядишку его перетряхнули. Вот тогда и нашли. Через эти самые камни, думаю, весь сыр-бор и начался. Кабы просто за ружья, попробовали бы сперва откупиться, чай не впервой на воровстве попадаться. Англичанишку на корабль забрали, нельзя их по нашим законам судить, а на правеж выставили какого-нибудь бедолагу из приказчиков. Мол, недоглядел. Известное дело!
– Как ты сказал, англичанина зовут? – насторожился я, услышав знакомое имя.
– Барлоу, – повторил стольник. – Бенжамен, кажись…
– А не Джеймс? – переспросил я. – Долговязый такой, рыжий, лет, наверное, сорока от роду.
– Нет, – мотнул головой Буйносов, – тот по моложе был, хотя в остальном схож. Может, родня?
– Ладно, – вздохнул я. – Потом разберемся. Ты мне вот что скажи, ты всю эту занимательную историю письменно изложить сможешь, или писаря звать надо?
– Так написал уже, – пожал плечами князь и вытащил из-за пазухи свиток. – Вот челобитная, в ней все как было расписано. И кроме меня все мои людишки руку приложили. Кровью расписывались.
– А кровью зачем?
– Так ить не все же грамотные, – развел руками Семён. – Кто букв не знает, крест своей кровью намалевали.
– Ну-ну, – хмыкнул я в ответ. – Ладно, документ есть, это уже хорошо. Ты вот что, в деревеньках своих давно был?
– Пошто, государь?! – широко распахнул глаза парень. – Я тебе верой и правдой, а ты меня в опалу?
– Да погоди ты! Я тебя за службу пожалую, тут уж будь покоен. Только ты мне ещё живой нужен. А англичане, они люди простые. Узнают, что на них клепаешь, и найдут тебя – добра молодца в канаве с горлом перерезанным. Это тебе не Швеция, на поединок звать не станут.
– Что же мне в своем дому прятаться? – возмутился князь. – От каких-то татей! Да я их пятерых на саблю намотаю, а холопы мои ещё десяток…
– Пока я иного не велю, будешь прятаться! – пришлось строго пресечь разговоры. – А пока, держи.
С этими словами, я распоясался и, скинув с себя кафтан, протянул его просиявшему молодому человеку.
– А кто такой, этот Барлоу? – поинтересовалась Катарина, когда обрадованный царской наградой стольник вышел.
– Когда я только занял трон, этот человек представлял при мне интересы Московской компании, а в последствии занял пост главы одного из её филиалов.
– Вы вели с ним дела?
– Скорее, через него. Я тогда крайне нуждался в средствах, так что англичане получили очень большие привилегии.
– Насколько большие?
– Самое подходящее определение – неприлично большие.
– И как же вы согласились на это?
– Выбор был откровенно невелик. Густаву Адольфу, если помните, поначалу не слишком понравилось мое избрание, так что на его помощь я рассчитывать не мог. Получить средства из наших земель, также не представлялось возможным. Пришлось соглашаться. Тем более что финансирование это началось ещё когда Ополчение только собиралось. Так что, я, Ваше Величество, всего лишь признал уже существовавшую реальность.
– Такое случается, – кивнула Катарина, очевидно, забывшая, что в те времена также отказала мне в выплатах, на которые я имел право по брачному контракту. – Но что мы предпримем?
– Пока ничего. Летом можно будет послать в Мангазею сильный отряд, во главе с опытным воеводой и устроить ревизию. Но, самое главное, нужен флот. А его у нас нет!